— Ты думал, что с рейтингом твоим?
— Да моим рейтингом можно орехи колоть! Недавно кореец Е приезжал, который в Вашингтоне нас привечал… Две строки мои перевел на корейский. Ай плохо?
— С тобой трудно разговаривать!
Я подтвердил не без гордости:
— Да уж, нелегко.
Тем более — есть основания собой гордиться! Взлетел я все же на Букве! А на чем еще, собственно, мог я взлететь? Никаких других шансов не оставил я Богу, читай — судьбе, читай — себе. Только лишь Букву оставил! И взлетел.
Однажды сидел на чердаке, в мастерской моего друга, художника Зуя, читал ему мои «минимы». Вдруг он, даже не дослушав «минимы», лихорадочно вскакивает, начинает все убирать со стола.
— Ты чего? — обиделся я. — Хотя бы «миниму» дослушал!
— А ты не врубаешься? — Зуй говорит. — Лифт грохнул. Заказчики идут!
— Ну и что? — выдал ему одну из «миним». — Водка же прозрачная. И стаканы прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем!
Зуй поглядел на меня изумленно:
— А ведь ты прав!
И буквально через месяц — я уже и забыл об этом — звонит Зуй:
— Принимай гонорар!
Глянул я в оконце — и обомлел: приехали мои буквы! Огромные! Никогда еще их такими не видал! Огромный белый трейлер-холодильник разворачивается, буквально перегораживая весь двор, и на нем — мои Буквы: «ВОДКА „ПРОЗРАЧНАЯ“, И СТАКАНЫ ПРОЗРАЧНЫЕ. НИКТО И НЕ УВИДИТ, ЧТО МЫ ПЬЕМ».
Метров десять в длину занимают — весь белый борт! Вот это да! Ай да буквочки мои!
— Два ящика выдадут тебе. Ну давай, думай дальше. Вся твоя! — Зуй трубку бросил.
Вот это здорово! Как же я два ящика доташшу?!
Но — выскочил. И — понеслось! Однажды на радостях дома не ночевал неделю. Возвращался утром, посинел и весь дрожал. Купил жене половник — может, простит? И тут меня осенил стих: «КОГДА ОТ ПЬЯНСТВА ПОСИНЕЕШЬ — КУПИ, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!»
Зуй (с ним, собственно, и пьянствовали) по высшему баллу оценил!
— Так это же — на любой товар годится! — восхищенно сказал.
На многие предметы пошло — от нагревательной батареи до зубной пасты. А мне с каждой продажи — процент!
Тут неожиданно старый наставник мой, классик У., прорезался, который, помнится, мне советовал пить, но не писать… Стал вдруг уговаривать, чтоб не губил я свой талант. Какой «талант», извините? Ни о каком таланте, насколько я помню, у нас с ним речи не заходило — и вдруг!!
Потом сам лично явился, предложил роман совместный писать, сказал, что какие-то исключительные у него архивы!
— Не губите свой талант, — У. настаивает. — Пишите роман!
Видимо, интересуется, как бы ему и свой талант так же загубить, как я свой. Но ему это недоступно, увы!
— Ну попробуем, — благожелательно говорю. — Не возражаете, если мы назовем это «Плевок из тьмы»?
— Замечательно! — У. воскликнул.
— А не возражаете, надеюсь, если я псевдоним возьму: Валерий По?
— Нет, разумеется!
Нас с женой в гости пригласили. Были у У.! Могли бы мы раньше о таком мечтать? Так что с рейтингом все в порядке — можно орехи колоть! А фраза «Купидон, купи дом!» вообще полностью обогатила меня! Стал на золоте есть! Утром завтракаю интеллигентно: молоко и ко-ко-ко! «Ну, — жене говорю, — я пошел». — «Когда будешь?» — «Видимо, к вечеру». — «Значит, видимо или невидимо, вечером будешь?» — «Видимо, да».
Кроме домашних заготовок еще кое-где подрабатываю. На Сенной. Сжавшись, мимо метро прохожу. Козырек над ступеньками, что обрушился, восстанавливать не стали и то место замазали уже. Не без помощи Кира. Да-а-а — туда гляжу, — никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы быть таким благородным, как он! Ныряю в гущу жизни — а может быть, в жижу… Надписи кругом. «ПРИПАЯЮ». «СОГНУ». Да, поразбежались нынче буквочки, разрезвились! И, как раньше, их не соберешь. Теперь никого не объявишь гением, единственным буквовладельцем. Все владеют ими — и никому не докажешь теперь, что он почему-то хуже. «Почему»? Раньше чуть одна буква стояла не так, и — уже сенсация, сбегались все. А теперь как хочешь расставь — никакого внимания. «АРЕСТУЮ ЗА УМЕРЕННУЮ ПЛАТУ». Раньше бы сбежалась толпа, а теперь — равнодушно мимо проходят. Вздешевели буквы.
Вхожу в харчевню мою. Подрабатываю тут. Жадность душит — нет сил! Лапша «Ша». Суп «Руп». Назвал — съел. И другие бойко берут. Идти по линии пищи — это я верно решил. Хозяин, Джафар, мною доволен. Пища с названием лучше идет. Котлета «Дантес», уха «Ха-ха», компот «Пол Пот», холодец «Молодец»! Так что теперь не в стол работаю, как раньше, а в стул. И главное, как договаривался: только Буква! Ничего больше не прошу! Так что все отлично у меня. И Джафар, кстати, не ограничивает абсолютно мой участок свободы!
«Эй, сутулый! Пельменей с акулой!»
…Жена появилась, сияя:
— Мы готовы!
Едем меж сосен. Вот она, наша дача! Да-а… управляющая трестом, Скубенная Е. Х., абсолютную правду нам сказала: сортир! Ни окон, ни дверей! Набекрень крыша. По гнилым ступенькам осторожно вошли… Да-а, кое-кого все-таки жилище это интересует: на каждом квадратном сантиметре висит по комару!
— Ну… осваивайтесь! — говорю бодро.
У жены — слезки потекли.
— Мама! Прекрати! — дочка пробасила. — Ты опять?
— Что «опять»?
— Ты сама знаешь!
— Вы хотите сказать, что я выпила? — на меня поглядела. — Клянусь вам — ничего!
Смотрел на нее долго: может, не врет? Но дочь — отвернулась… Как тут оставить их? Снял с плеча свою сумку.
— Папа! У тебя дела в городе! Поезжай! — Дочка строго глянула на мать. — Мы разберемся!
Стали раскладывать вещи, тихо вздыхая.
— Ну хорошо… — пошел нерешительно.
Жена провожала меня до авто.
— А когда приедешь?
— В субботу, видимо.
Послушно кивнула. Из домика доносились звонкие шлепки — накинулись, вражеские парашютисты!
Резко повернулся, в дом вбежал.
— Эй! Комары! Вперрьод! В атаку! За мной!
Виляя, побежал между сосен. Жена и дочка смеялись.
— Ну все! — Посуровев, сел в машину. — Держитесь тут! — хлопнул дверцей.
— «Плевок из тьмы», про генерала Етишина, лучше и не читай! — Киру, пока ехали, исповедовался. — Самого тошнит!
Надоело все время подтянутым быть, улыбаться, показывать всем пример… Сколько можно?! Могу я расслабиться, наконец? Хотя бы одно дело сделал, хотя бы чисто формально: жену с дочкой на даче соединил… Могу теперь пожаловаться — пока их нет?
— А ты знаешь, — из бутыли прихлебнул, — из чего эту «Прозрачную» гонят? Отруби! А из чего холодец «Молодец» делается? Из наших ногтей! А котлета «Дантес»? Это вообще! Только названием и берет! Долго не мог я понять, из чего она, пока Джафар меня, как доверенное свое лицо, заведующего фактически здешней идеологией, в подвал к себе не позвал, где у него огромная мясорубка стоит. Грязь, пыль, мрак. «Что у тебя за санитария?» — Джафару говорю. «Тс-с!» — Джафар палец к губам поднял, потом ткнул резко в кнопку на стене. Мясорубка взвыла, и тут же к вою машины присоединился совсем жуткий вой, многоголосый, живых существ. Хруст. Вой обрывается. Пошел фарш. «Вот, — Джафар мне говорит. — Это вечный двигатель. Я изобрел! Мясорубку, в которой всегда есть мясо! Можно не класть — само приходит! Главное — мясорубку не мыть!»
— Да-а-а, — проговорил Кир потрясенно. — Далеко ты ушел…
— Откуда?
— От того… с чего мы когда-то начинали!
— Да.
Помолчали. Только гудел мотор.
Вспомнил я, как, выходя из храма, с крещения, почувствовал вдруг на потном лбу прохладное крестообразное дуновение… Где оно?
— …Что я могу для тебя сделать? — Кир спросил.
— Не знаю.
Молча въехали в город.
— Когда у тебя будет окно?
— Это смотря куда.
— …В светлое прошлое. — Кир улыбнулся.
— Как ты скажешь! — Я глядел на него.
Парк переходного периода
Всю ночь вспоминал, как они стояли на дороге, на тоненьких ножках, постепенно уменьшаясь…
Ну все! Хватит! Выглянул в иллюминатор. Снижаемся. Раннее утро. Как давно я тут не был! В долинах между гор длинные дымы тянутся, бросают тень.
— Это не виноградники снова жгут?
— Да нет! — Кир улыбнулся. — Просто мусор.
— А-а.
Вышли слегка покачиваясь. К длинному зданию аэропорта подкатила черная «Волга».
— Из «Горного воздуха»? — Я обрадовался.
— Ну!
Поехали берегом — море тихое, перламутровое. Отражая низкое солнце, сияет стеклянный Морской вокзал.
— Помнишь нашу битву тут? — Кир улыбнулся.
«Нашу» — не совсем это так… Ну ладно! В такое утро не спорить же!
— Теперь, надеюсь, круглосуточно пускают сюда?
— Ну! — Кир гордо говорит.
— Не зря, выходит, бились?
— Ну!
Утро радости. И надпись, в которую я булыган запустил, исчезла! Не зря, выходит, живем?
Кир молча пожал мне запястье. Не зря!
И как раз в розовом утреннем свете от берега паром отходил, на котором я жену свою встретил, и особая жизнь пошла. Проехали уже — а я все смотрел вслед парому, чуть голову не отвинтил!
