На его похоронах, конечно, пел мужской хор. Раньше-то он, Баур, знал поименно каждого, а теперь, дай Бог, двух-трех певцов узнает в лицо. Так что он еще раз убедился в том, что человек — и без того родившись чужаком — постепенно становится на земле все более чужим.
Я в этот момент подумал о Болконском — о том, как он лежал под небом на Праценских высотах и таинство этого мира открылось перед ним.
Ветер играл бумажными змеями, которые свешивались с ветвей и болтались на подоконниках.
Церковь, дом священника и дом дьяка составляли тот фон, который напоминал о Мерике или о поэте звенящих знамен[11]. Посередине стоял огромный каштан. Теперь гудели все колокола. Золотой петух кричал, повернувшись на юго-восток. Мы вошли в церковь через северные ворота, использовав вход под башней, поднялись по лестнице до хоров, сели у южного окна. Людей было мало. Церковная кафедра явно относилась к XVI или XVII веку. На одном из окон впереди, там, где хоры, Христос благословлял ребенка. На другом окне он шагал по облакам с распростертыми руками. На окне справа он являлся Марии Магдалине.
«Две или три из этих живописных картин на стекле появились здесь в свое время по инициативе врача, отца первоначальной владелицы виллы на привокзальной улочке», — прошептал мне едва слышно Баур, явно заметив, что все мое внимание было поглощено росписями по стеклу.
В церковь вошел священник. Органист начал играть. За расписными окнами качались ветви деревьев. Орган смолк… «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй.
И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.
И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так. И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.
И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый.
И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый.
И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой»…[12]
Так начинается Библия, сказал священник, она начинается с истории творения. И он считает, что возникновение мира нельзя было описать нагляднее, чем это сделано с помощью грандиозных языковых образов Библии. Хор запел: «…Боже, дай нам узреть Твое величие, / не доверяться ничему преходящему, / не возрадоваться тщете; / сделай нас наивными / и пред Тобою на земле, / чтобы были мы кротки и радостны как дети…»[13]
Я подумал о восточной церкви и ее песнопениях. И о том, что там, впереди, на хорах, и стоял Баур полстолетия назад, в коричневых полуботинках конфирманта, запах которых он вспоминал во время прогулки в Ольтене…
«А дальше там сказано, — продолжил священник: — „<…> И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла. И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его. И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились. Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни…“»[14]
За окном справа качались ветви деревьев.
Не хватает здесь еще и вязов, под сенью которых веками покоились гробницы. В зимнюю пору пушистый иней превращал их кроны в ветвистые рога, принадлежащие существу, которое стоит на страже в ожидании воскресения спящих вечным сном, дабы препроводить их в те края, где нет теней, нет зимы, сказала Иоганна, — так я подумал, когда мы (если верить Бауру) проходили через то место, где прежде эти вязы стояли.
«Моя мама зачесывала волосы наверх; выращивала мяту; срывала ее цветы в ту пору, когда над пшеничными полями дрожал горячий воздух. Особенно высоко она ценила полынь. И порой я вместе с нею, как я уже говорил, приходил к тете Ханне, квартира которой пахла липовым цветом. Но мы и в Верденбург ходили вместе, несколько раз даже в день храмового праздника, который отмечался всегда в первое воскресенье августа, как раз когда поспевали сливы — на дереве перед домом свекрови Гизелы, осанистой женщины строгих правил, мужа которой я никогда в жизни не видел. Впрочем, этот дом стоит до сих пор. Да и вокзал в Верденбурге все тот же. Изменился только зал ожидания, где встроили туалет, который занял половину всей площади зала. В Верденбурге, Биндшедлер, на главной улице был придорожный камень, он находился возле дома, который построили Фердинанд и Гизела. При виде этого камня возникало ощущение, что он раскрывает перед тобой ход времени, как только ты на него усядешься, сразу мелькают дни, ночи, месяцы, годы, лета и зимы», — говорил Баур, разглядывая камень, на котором бронзовыми буквами было написано: Каролина Баур-Кастен.
Побродили по кладбищу, прошли мимо могилы, где захоронена урна того самого Бергера, который всю свою жизнь положил на то, чтобы добиться получения наследства, оставленного ему в Англии; наткнулись на камень с изображением парусника, напоминающий прохожему о Марии Валевской, об острове Святой Елены, о Наполеоне; обнаружили дуб со сломанной верхушкой, открывавший вид на опушку леса с зарослями молодых дубков, трепещущих от ветра, и все это сопровождалось музыкой Бенджамина Бриттена, из вещи, название которой уже стерлось из нашей памяти.
