Николай сел за стол во вторую смену, не ел, молча выпил стопку, время от времени издалека смотрел на Катю.
— Это бабы-Зинин внук, что ли? — мимоходом спросила ее Лена все так же на ухо. — Ишь как стрижет глазами, говорят же, спецназ. Он на тебя запал, что ли?
Катя не успела ответить, как Лена убежала на кухню со стопкой грязных тарелок, но почувствовала, что загорелись щеки. Она опустила голову. Вот, Ленка, пройдоха, придумала же…
Но та вошла в комнату как ни в чем не бывало, присела рядом с Катей:
— Как считаешь, компот уже подавать?
Катя не понимала, зачем принято справлять поминки. Зачем пришли эти чужие люди, которым нет никакого дела до ее скорби, до памяти о бабушке. Ей казалось, что это просто нехитрое развлечение в их скучной сельской жизни — как в городе поход в театр или на стадион…
— Скучно вам? — Неожиданно на стул рядом села та самая математичка Марина Геннадьевна, про которую Лена сказала «вредина». — Думаете, что все чужие и пришли только за развлечением? Поверьте, это не так.
Катя повернулась, встретила взгляд серьезных темных глаз на неправильном и некрасивом, но значительном лице.
— Я н-не думаю… — Ей было неприятно, что эта женщина так легко прочитала ее мысли.
— Думаете-думаете. — Марина Геннадьевна усмехнулась. — Возможно, для кого-то это и так. Но для большинства из нас смерть Екатерины Васильевны — личное горе. Она ведь в разное время учила почти всех учителей в нашей школе: и среднее поколение, и младшее… Собственно, благодаря ей и таким, как она, мы и выбирали профессию, и стремились вернуться именно в родную школу. Понимаете?
— Д-да, — неуверенно кивнула Катя.
— Вы за свою жизнь сколько школ сменили? — понимающе улыбнулась учительница.
— Четыре… Нет, пять, — запнулась Катя. — Родители работали в разных местах, ну и…
— Вот видите… — В глазах Марины Геннадьевны появилось какое-то новое выражение. — Для вас школа — это просто место, где вы учились. А в таком селе, как наше, школа — это шанс выйти в люди, это дорога в будущее. По крайней мере, раньше было так. В отсутствие телевидения и Интернета мы для сельских ребят были единственным источником знаний. Если хотите, привратниками у ворот в большой мир. Да и сейчас от нас многое зависит в их судьбах. В наших силах дать им возможность стать тем, чем они хотят, конкурировать с детьми из города. Или не дать, если будем халтурить, плохо учить.
— Но ведь это и от них, от ребят зависит — научить можно только того, кто хочет научиться, — неуверенно сказала Катя. — А если не хочет…
— Правильно, конечно, но в деревне, быть может, гораздо больше детей, которые хотят, чем в городе, где все доступно, — покачала головой Марина Геннадьевна. — И их судьба зависит от того, будут ли у них нормальные учителя или нет. В противном случае при всем своем желании и даже при деньгах родителей они останутся аутсайдерами. То, что упущено в школьные годы, наверстать потом трудно, почти невозможно. Школа в деревне всегда была не местом работы, а миссией, судьбой… И научила нас этому Екатерина Васильевна. Поэтому мы и пришли поклониться ей.
Катя почувствовала, что на глаза снова наворачиваются слезы. Она хотела поблагодарить, сказать какие-то слова, но не смогла. Марина Геннадьевна обняла ее за плечи, погладила по голове.
— Спасибо! — едва смогла выдавить Катя и выскочила из-за стола. Марина Геннадьевна понимающе смотрела ей вслед.
Утром Катя вышла в сад, чтобы поработать, пока солнце не начало жарить изо всех сил. Через пару часов она решила сделать перерыв, обошла сад по периметру. Дошла до баньки в самом дальнем углу. Ее построили лет пятьдесят назад, в середине прошлого века, и Катя помнила, как в детстве любила париться в ней вместе с мамой.
Каждый раз перед этим мама намывала баньку, голиком скоблила толстые доски пола и бревенчатые стены добела, окатывала кипятком. Потом запаривала березовые венички, мыла Катю, мылась сама. Вдвоем они входили в душистый сухой воздух парной. Мама брала старинный ковшик, зачерпывала воду из тазика с вениками и кидала ее на раскаленные камни. Раздавался небольшой взрыв, к потолку поднималось облачко, а в лицо била влажная березовая волна…
Катя отворила низкую дверь, вошла в полумрак баньки. К ее удивлению, здесь было прохладно и прибрано, будто банькой пользовались постоянно. В предбаннике на столике постлано старинное полотенце с вышивкой, на стене висели пышные сухие букеты лечебных трав, кадка наполнена свежей водой…
«А истоплю-ка я вечером баню, — вдруг подумала Катя. — Как это мама говорила: баня греет, баня лечит, баня сердце веселит?» Давно забытые строчки легко всплыли в голове.
Мысль о бане весь день радовала ее, и часов в пять она весело побежала в котельную, взяла топорик. Из поленницы, сложенной у стены баньки, выбрала несколько чурбаков, неумело, но решительно расколола их на толстой плахе.
Краем глаза она видела, что за забором на своей стройке что-то делает сосед, но постаралась не замечать его присутствия. Она нащипала лучинок, как учил когда-то дедушка, сложила их в печи в виде шалашика, засунула туда клочок газеты и подожгла. К ее удивлению, лучина сразу загорелась, она подложила поленьев и долго смотрела сквозь приоткрытую дверцу, как дрова разгораются.
Банька постепенно нагревалась, она еще пару раз подкладывала дров, а когда они кончились, вышла, чтобы нарубить еще. Топорика, который она недавно сама воткнула в плаху, на месте не было.
Катя поозиралась, пошевелила высокую траву у стен бани. Топорик провалился в преисподнюю. Катя снова побежала в котельную, где должен был стоять большой дедушкин топор, но и его там не оказалось. «Сейчас дрова прогорят, и вся моя затея накроется медным тазом, — сама себя рассмешила Катя. — Что делать?»
Она решительным шагом подошла к забору. Николай размешивал в корыте раствор. На этот раз он был в рубашке с закатанными рукавами, хотя вечер был жаркий.
— Добрый день! — Катя решила с ходу брать быка за рога. — Николай, не одолжите мне на полчаса топор? Мой куда-то пропал.
— Добрый день. — Николай разогнулся, с удивлением посмотрел на Катю. — Пропал? Так вы же… — Он не договорил, вынул из бруса новенький топор и через забор протянул его Кате рукояткой вперед.
— Спасибо! Я скоро верну. — Катя решительно зашагала в конец сада.
Она ударила по очередному чурбаку, но топор оказался слишком тяжелым и, легко развалив чурбак пополам, глубоко вошел в плаху. Пока она пыхтела, пытаясь вытащить его, Николай стоял у забора и наблюдал.
Катя пыталась и так, и эдак, но проклятый топор не желал выниматься. Николай легко перемахнул через забор.
— Дайте я помогу, — сказал он, отнимая топор у вспотевшей Кати.
Она распрямилась и стояла, отдувая рассыпавшиеся волосы с мокрого лица.
Николай легко и быстро расколол с десяток чурбаков, посмотрел на Катю.
— Баню решили протопить? — насмешливо спросил он. — Душ надоел или опять насос сломался?
— Ничего не сломалось, — вспыхнула Катя. — Так, вспомнила, как мама баню топила, вот…
— А-а-а, стоящее дело, — примирительно проговорил Николай. — Я и сам всегда тут мылся, Катерина Васильевна позволяла топить.
— Вот почему мне показалось, что баней пользуются? — догадалась Катя. — Так приходите, мойтесь, я долго не парюсь, так, ради удовольствия…
— Спасибо за предложение, обязательно приду попозже, часов в десять, мне еще поработать надо.
И он широким шагом вернулся к забору, перепрыгнул через него.
* * *
Катя взяла большое полотенце, шампунь, свежий халатик и пошла мыться. Она не спеша намыливалась, окатывалась из таза, хорошо промыла волосы, потом попарилась, бросая на камни березовую воду. Ей казалось, что мама где-то рядом, она даже слышала ее голос. Намывшись, простирнула снятые с себя одежки, убралась, смыв с полка березовые листья и мыльную пену с лавки, оделась в прохладном по сравнению с парной предбаннике… Она уже предвкушала, как сейчас будет долго пить свежий чай с вареньем и сушками…
Дверь из предбанника не открывалась. Катя толкнула ее плечом, еще раз… Дверь была явно заперта снаружи. Катя потрясла ручку, подергала дверь. Все было напрасно. Она подошла к маленькому оконцу. Даже если разбить стекло, она не пролезет. Высадить всю раму? На это нужна и сила, и инструменты. Сотовый телефон остался в доме. Что же ей теперь, всю жизнь тут сидеть? Она вспомнила, что вечером придет мыться Николай. Хороша же она будет, когда он откроет дверь и увидит ее сидящей тут, как полную идиотку! Но мысль, что запереть ее тут мог именно он, Катя сразу отогнала, как абсолютно невероятную. Но тогда кто? И зачем?
Она села на лавку. Хотелось заплакать от бессилия, но это уж было бы совсем смешно. Придется сидеть до его прихода или… Нет, никакого другого варианта ей не оставалось. Разве что помереть тут взаперти — от жажды и голода. От этой дикой мысли Катя засмеялась, но стало только хуже…
