Разумеется, домой она приехала злющая, готовая рвать и метать. Так много надежд возлагалось на эту великосветскую вечеринку – и все коту под хвост. Все воскресенье она бесилась и только ночью, уже засыпая, вдруг сообразила, что нужно делать дальше. Ну да, именно так она и поступит! План выглядел невероятно удачным и, скорее всего, должен был сработать. А если нет… Ну что же, по крайней мере она ничего не теряет.
На работе Лиза вновь приперла Снежану к стенке, но не стала упрекать ее за коварный отъезд, наоборот, наврала, что нашлись провожатые – пусть эта курва обзавидуется. Наплела с три короба, а потом выжала из собеседницы всю возможную информацию о Стефане – что любит, куда ходит, как часто приезжает в Москву и на сколько, где останавливается. Особенно ее интересовал адрес Стефана.
– Ты что, совсем тупая? Откуда мне знать его «мыло»? – возмущалась Снежка. – Я что, по-твоему, с праздниками его поздравляю, анимированные электронные открыточки шлю?
– Это ты тупая, не догоняешь! Мне не мыло нужно, а реальный адрес. Где он живет.
– В гости собралась? Нет уж, дудки, этого ты от меня точно не узнаешь, – уперлась дизайнерша. – Знаю я вас, хабалок деревенских! Припрешься к нему, он тебя выгонит взашей и Юльке пожалуется, а я потом крайней окажусь. И не мечтай!
Лизе пришлось как следует надавить на нее и даже пару бумажек показать – хорошая все-таки привычка не выбрасывать ничего, что может понадобиться. Снежка сдалась, только увидев счет с собственноручно подделанной ею подписью Михалыча, и нехотя сообщила, что Стефан живет в том же доме на Ордынке, где квартира родителей Саши. И, следуя Лизиным указаниям, тут же позвонила Юле уточнить номер – под тем предлогом, что поступил заказ на оформление квартиры в том же подъезде.
Так Лиза заполучила адрес Стефана. После чего два дня сочиняла ему любовное письмо в стиле пушкинской Татьяны. Черновик набила на компьютере, а начисто переписала уже от руки и, не надеясь на современную почту, лично положила в почтовый ящик.
Расчет оказался верен. Стефан позвонил ей в тот же день, назначил свидание и долго распинался, как взволнован и тронут ее письмом. Лиза торжествовала. Все вышло так, как она и задумала. От нее теперь требовалось только одно – оставаться в нужном образе, продолжать играть свою роль и строить из себя этакое наивное возвышенное создание. Не такая уж большая цена за свое и мамино благополучие. На то, что мама также переедет в Швейцарию и поселится где-нибудь недалеко от них, влюбленный Стефан согласился безропотно и даже обещал каким-то образом решить проблему с ее документами, на работу к себе ее оформить, что ли… Лизу такие детали не интересовали, ей было важно только то, чтобы мама тоже получила свой кусочек красивой заграничной жизни. С годами Лизина привязанность к маме ничуть не ослабла. Конечно, дочь замечала все недостатки этой недалекой и, в сущности, очень примитивной женщины, но продолжала, как и в детстве, всей душой любить ее. Пожалуй, это была единственная ее привязанность. Чувство любви и даже влюбленности Лизе было незнакомо, если не считать нескольких увлечений, пережитых в подростковом возрасте и давным-давно ею забытых. Так что Стефана она, разумеется, не любила. Но поклялась самой себе, что станет ему хорошей верной женой и сделает все, чтобы создать счастливую семью. Не хуже, чем у этой Юли Кравчук…
Многодетная поклонница звезды
Семья, в которой выросла Юля Кравчук (тогда еще Юля Лещенко), относилась к разряду очень интеллигентных. Папа – профессор вуза, декан факультета, мама – старший научный сотрудник гуманитарного исследовательского института, бабушка замдиректора дома-музея известного художника-передвижника. Девочка в семье была единственным, довольно поздним и очень желанным ребенком, всеобщей любимицей. Поскольку имелась такая возможность, взрослые посвящали малышке много времени, старательно занимаясь ее развитием и образованием. Уже с трех лет Юленьку обучали буквам и цифрам, с четырех – английскому и французскому языкам, танцам, музыке и хорошим манерам. Девочка знала наизусть множество стихов, в том числе и взрослых, в которых все понимала, ее постоянно водили по театрам, музеям и выставкам. В этой всесторонне правильной системе был упущен только один момент – общение со сверстниками. У по уши занятой Юли не оставалось времени просто погулять, побегать, поиграть с другими девочками и мальчиками на детской площадке. Да к этому родители и не стремились, считая, что в их микрорайоне публика в основном «рабоче-крестьянская», то есть их дети – неподходящая компания для Юленьки, еще, не дай бог, научат плохим словам или будут обижать. В результате девочка пошла в школу, умея бойко читать, писать, считать «до сколько угодно» и зная четыре правила арифметики, но совершенно не умея общаться в детском коллективе и не зная, как себя вести в различных ситуациях. И потому первые школьные классы – годы адаптации – дались ей очень тяжело. Училась она без всякого напряжения и получала по всем предметам только отличные отметки, но малейшая проблема в общении, малейший конфликт вызывали у нее огромные затруднения, долгие слезы и глубокие переживания.
На счастье, у Юли имелись и голова на плечах, и чувство юмора, и дружелюбный, покладистый характер. И через несколько лет она все-таки научилась общаться, нашла общий язык со всеми одноклассниками и обзавелась несколькими друзьями и подругами. Но все равно продолжала ощущать некую невидимую преграду или, скорее, дистанцию между собой и ими. Те книги, которыми увлекались ее приятели, Юля давно прочла, фильмы, которые они любили, уже переросла, и темы их разговоров казались ей какими-то детскими. И потому Юля старалась проводить свободное время не в компании друзей, а за книжкой или в мечтах. В десять лет она уже читала о любви, смотрела кино о любви, тайком от взрослых мечтала о любви. И в одиннадцать лет влюбилась – в актера Ярослава Мирского. Под Новый год по телевизору показали красочный костюмированный фильм, экранизацию пьесы Лопе де Вега «Хитроумная влюбленная», где главную роль играл молодой красивый актер с роскошными густыми кудрями, выразительными черными глазами и родинкой над верхней губой, придававшей его лицу какую-то особую пикантность. Его появление на экране произвело тогда сильное впечатление на сотни тысяч советских женщин, и Юленька Лещенко также оказалась в их числе.
Эта любовь, да что там любовь, бешеная африканская страсть продолжалась очень долго, почти три года. С того самого периода любимой книгой Юли стала новелла Стефана Цвейга «Письмо незнакомки» – девочка почти выучила ее наизусть и постоянно отождествляла себя с героиней, всю жизнь любившей человека, который почти не замечал ее и даже не знал ее имени. Юля собрала огромную коллекцию фотографий Мирского на открытках из серии «Актеры советского кино», а также газет и журналов, где были интервью с ним или хотя бы его снимки. Она пересмотрела почти все фильмы с его участием и побывала на многих спектаклях театра, в котором он тогда играл, каждый раз вручая ему во время поклона огромный букет. Дни и ночи Юля мечтала подойти к своему кумиру после спектакля и поговорить с ним, но реализовать мечту, конечно, не удалось, потому что в театр ее одну не отпускали, а при взрослых знакомство, разумеется, было невозможно – ее бы осудили за неподобающее поведение. Любовь настолько сильно переполняла ее, что однажды Юля решилась, написала записку с признанием и положила ее в цветы, как это делали во многих прочитанных ею книгах. Но, как назло, в тот вечер в спектакле, которого она так ждала, играл второй актерский состав. От огорчения Юля чуть не расплакалась и выбросила букет в урну – мысль о том, чтобы подарить его цветы какому-то другому артисту, казалась ей святотатством. Через несколько месяцев она вновь решилась и на этот раз написала Мирскому длинное письмо, отправила его на адрес театра и долго с волнением ожидала ответа. Естественно, ничего не дождалась.
Эта бурная страсть утихла только лет в четырнадцать. Юля увлеклась другим мальчиком, соседом по даче, даже однажды сходила к нему на свидание, но романа из этого не вышло – сначала родители увезли мальчика на море, а там уже и лето закончилось. Юля вернулась в Москву, где вновь окунулась в стоячую воду привычных дел – учеба, иностранные языки, вузовские репетиторы… В старших классах ей пришлось заниматься еще более усердно, чем раньше, – родители даже мысли не допускали, что их дочь и внучка может не получить медаль или не поступить в университет с первого раза. В глубине души Юля очень завидовала из-за этого своей подруге Снежане. Та неплохо рисовала и собиралась поступать в Строгановку, но, зная, как это нелегко, говорила спокойно: «Что ж, не попаду с первого раза, буду пробовать второй, третий – до победного. А пока поработаю, может, на кафедре, если получится, или еще где-нибудь…» У Юли же все было расписано наперед, никаких отступлений и «если» не предполагалось. Сама она мечтала о ГИТИСе, театроведческом факультете, но взрослые решили, что эта специальность не востребована. Пришлось согласиться на компромиссный вариант – исторический факультет МГУ, кафедра всеобщей истории искусства. И она не огорчила родителей, поступила сразу, набрав на полбалла больше проходного, хотя он был в тот год очень высок.
