Сидя в тени под кустарником, Ольга слышала, как удаляется Джанкарло и как затихают голоса. Холодок листвы остудил ее взмокшее от беготни обнаженное тело. Она поежилась.
Горы стояли объятые величественной полуденной тишиной. Только где-то в ее глубинах, на залитых солнцем молодых и свежих лугах стрекотала жизнь, ликуя и радуясь раннему лету.
Но к этой россыпи несметных голосов примешивался еще один звук. Такой же пространный и неопределенный, состоящий из бессчетного количества частиц, которые складывались в хор шепотов, дуновений, щелчков, биения, дрожи, шорохов, слабого свиста, вздохов, глухих отрешенных ударов, вибрирующего эха далеких пещер, эфирных завихрений, упругого потрескивания контактов, шелеста и вязкого бульканья в трубопроводах. Голос робота, Первого Номера, грандиозного искусственного создания, встроенного в пейзаж.
Женщина встала и вышла под солнце, ей очень хотелось, чтобы оно согрело ее всю, чтобы его восхитительный жар проник внутрь и пробудил нежные желания.
В это самое мгновение до нее долетел новый звук: на нескончаемое витиеватое звучание искусственного мозга внезапно наложилось отчетливо выраженное резкое жужжание, как будто что-то завертелось с бешеной скоростью; это было какое-то захлебывающееся кружение в надежде вырваться из круга, отчаянный стремительный рывок электронной машины к непостижимому высвобождению. Как будто сотня душ, погребенных в лабиринте, стеная и моля, разом возопила из подземелья.
Ольга замерла, прислушиваясь, и лицо ее расплылось в улыбке. Все это смахивало на комедию. Повернувшись к ближайшему павильону, она стала рассматривать блестящие выпуклые иллюминаторы, которые в прихотливом порядке расположились там и сям на герметических стенах, отчего низкая постройка приобретала некое своеобразие. Женщине казалось, будто эти гигантские зрачки с жадным любопытством уставились прямо на нее и она чувствует тяжесть их взглядов на своей белой, усыпанной веснушками коже.
Нутряное завывание машины еще более убыстрилось и вдруг оборвалось, рассыпавшись на спазмы по неведомым, запрятанным глубоко в землю колодцам, похожее на звук воды, которую глоток за глотком засасывает труба в раковине.
— Первый, — тихо позвала она шутки ради, подходя поближе. — Первый, ты видишь меня?
Она потрогала стену рукой и обнаружила в этом месте какую-то полосу вдоль стены, шириной около метра, из упругого податливого материала, раскаленную на солнце.
Затем посмотрела вверх, на круглые стекла иллюминаторов, на косые щели, отдушины, загадочные отверстия в разных местах белой стены. Что это — микрофоны ли, фотоэлементы, объективы фотоаппаратов, раструбы громкоговорителей?
Но робот был беззвучен.
Она огляделась. Луга, деревья, кусты, казалось, лениво дремали, разморившись от зноя. Джанкарло, подумалось ей, беспокоился, чтобы я голая не ходила. С чего бы это? Неужели?.. Ей стало весело. Эта нелепая мысль все более смешила ее. Неужели они построили робот, способный?..
А если?.. Кто ее здесь увидит? Кто и что узнает? Почему не попробовать? Может быть, полоса из упругого вещества — орган чувственного восприятия.
Ольга раскинула руки и, бесстыдно выпрямившись, прикоснулась грудью к горячей поверхности. Появится ли со стороны робота признак понимания?
Там, за полосой, в чреве машины, вновь ожило — или ей это только почудилось? — то самое жужжание, резкими рывками переходящее на более высокие тона. Послышались два-три сухих щелчка, словно срывались пружины, высвобождая новые потоки энергии. Стена слегка завибрировала.
— Первый, — сказала Ольга тихо. — Первый, ты чувствуешь меня?
Наверно, из какого-то громкоговорителя, установленного непонятно где, а может быть, из самого павильона донеслось сбивчивое клокотание: гр-р-р-р, гр-р-р-р! — совсем не походившее на осмысленную речь.
Продолжая прижиматься всем телом к роботу, женщина подняла глаза. Прямо над ней вдоль карниза что-то медленно перемещалось. Она в любопытстве отступила и пригляделась. Это были антенны, разные — в виде шеста, ракетки, сетки, кисти; внезапно проснувшись, они изгибались едва уловимыми фиксированными движениями.
Но справа, внизу, почти на уровне земли, что-то еще привлекло ее внимание. В стене, которая производила впечатление монолитной и гладкой, возникла и стала медленно расширяться тонкая темная горизонтальная прорезь.
Безотчетный страх сковал Ольгу, перехватило дыхание. Присмотревшись, она, кажется, поняла: вделанный в углубление стены с такой точностью, что не различить, некий орган — рука, антенна или что-нибудь в этом роде — пытался выйти наружу. Как он выглядел? Что там было — щипцы, крючки или же инструмент для захвата?
Поборов оцепенение, она оттолкнулась от стены и отбежала вниз по склону метров на тридцать. Теперь она чуть не кричала от боли в исколотых ступнях.
Затем съежилась на корточках и, стараясь отдышаться, стала смотреть.
Рука — а это действительно оказалась металлическая рука на шарнирах ползучим движением выдвинулась сантиметров на тридцать и замерла в нерешительности. Внутри что-то легко и глухо лязгнуло. Недвижные глазницы иллюминаторов продолжали — как казалось Ольге — рассматривать ее, нагую, скорчившуюся среди травы под обжигающим спину солнцем. Рядом в тишине сновал шмель, и вокруг деревьев у реки щебетали в тишине птицы. Но в этой тишине было слышно и угрюмое жужжание в утробе машины, похожее на тяжкую одышку.
Минуты две-три рука пребывала в неподвижности. Потом одним махом убралась в свое убежище, и ее белого цвета наружная часть вновь слилась с поверхностью стены, сделавшись неприметной.
Ольга усмехнулась. Она, несомненно, находилась вне досягаемости, и Первый Номер отказался от мысли захватить ее. А если бы захватил? Какая сила у этой металлической руки? Было бы больно? Сумела бы она вывернуться? Какие намерения имело чудовище? Потрогать ее? Обнять? Задушить?
Жужжание понемногу стихало, уходя в глубины робота. Наконец совсем исчезло.
— Первый! — позвала она теперь уже громко. — Ты сердишься, бедняжка Первый Номер?
Из каземата донесся слабый шум, похожий на хриплое бормотание. Но вскоре затих.
Напряженно прислушиваясь, Ольга внезапно вздрогнула от страха. Справа от нее — только тень попала в поле зрения — что-то промелькнуло.
Она резко обернулась; сердце колотилось отчаянно! Ох!..
Стало смешно. И легко. Нет, не какая-то еще одна электронная рука выскочила из-под земли, чтобы сцапать ее (именно это первым делом пронеслось в голове). Дикий кролик. Он прятался в кустах, поднимавшихся по склону почти до основания стен, а теперь, выскочив на лужайку, сидел метрах в пяти от сооружения.
Кролик нехотя пощипал траву, потом замер, подняв уши торчком, как будто перед надвигающейся опасностью. Лишь нос нервно ходил ходуном, нюхая воздух. Но, видимо, ничего не чуял.
Озираясь, зверек поднял голову туда, где три стеклянные глазницы нарушали целостность пейзажа.
Как молния, метнулось с грозным лязгом из стены тонкое щупальце, выброшенное пружиной. Ничтожная доля секунды. Кролик, не успев даже приготовиться к спасительному прыжку, беспомощно забился в клешне. Металлическая рука легчайшей конструкции с двойными шарнирами тем временем продолжала свое дело — сдавливала кролика. При каждом ее сокращении зверек извивался и тонко кричал. Но клешня глубже и глубже впивалась своими когтями в его тело.
— Отпусти! Отпусти! — крикнула Ольга в ужасе, не смея приблизиться. Вскочив на ноги, она искала камень, палку — что угодно. Но рядом ничего такого не было.
Кролик верещал. При очередном сокращении рука даже изогнулась от натуги.
— Отпусти! Отпусти!
Антенна подняла кролика над землей, описала дугу в сорок пять градусов и остановилась, направив клешню в сторону женщины. Когти раскрылись, зверек шлепнулся на землю в последних судорогах. Рука, вращаясь, вернулась в первоначальное положение, затем опустилась и очень медленно втянулась обратно.
Только тогда, несмотря на весь ужас, Ольга наконец осознала истину. И, спотыкаясь, побежала к берегу, где лежала ее одежда.
— Ты!.. Ты, мерзавка! — кричала она.
Солнце освещало пустынный, безлюдный луг и черный комочек меха, лежавший неподвижно.
XVIII
Ночь. Идет дождь. Темно и холодно. Дождь небольшой, но ветер захлестывает его на террасы Первого Номера, протяжно завывая среди вышек и антенн на высоте около 1350 метров над уровнем моря.
Еще засветло над Тексерудской долиной поплыли облака. Направляясь к северу, они бросали огромные тени на луга, на леса и на скалистые горы, которые из лучезарных замков вдруг превратились в почти черные стены, изъеденные ветрами и зловещие.
Потом начали собираться тучи, образуя гигантские эфемерные крепости фиолетовых оттенков. Их масса, за неимением больше места на севере, стала понемногу сползать вниз. Из Тексерудской долины тоже поднимались тучи. Наконец образовался серый очень высокий и однообразный свод. Облака снизу все надвигались. В Долине Счастья наступила ночь, идет дождь, и со всех сторон жалобно завывает ветер.
