«Разоблачение двух пугал». В результате долгого и тщательного исследования удалось выяснить, что двое грозных стражей, которые охраняют пшеничное поле в Фенкине, — всего лишь пугала. Это уже пятнадцатое по счету разоблачение, совершенное птицами за лето. Особых похвал достойна синица Мариетта — она осмелилась пролететь всего в паре сантиметров от устрашающих фигур и обнаружила уловку, так что теперь у птиц нет повода для страха и беспокойства. После того как эту весть объявили во всеуслышание, на поле стали кормиться целые стаи пернатых.
При оглашении этой новости птицы, сидевшие на ветках, принялись громко щебетать, выказывая свою бурную радость.
— Есть еще одно известие, — сказал Эваристо. — Вчера неподалеку от Нижнего Дола был замечен человек на телеге. Он высокого роста, в черной широкополой шляпе и едет на странной телеге, которая представляет собой длинный ящик, выкрашенный в черный цвет, на четырех огромных колесах; эту диковинную конструкцию тащит большая лошадь с важной, горделивой поступью. На вопрос, что находится внутри ящика, человек отвечать отказался. Вот так, не спеша, он пересекает долину в неизвестном направлении.
Доложив обо всех происшествиях, Эваристо затих. Птицы еще ненадолго задержались у поляны, обсуждая новости, а потом упорхнули в глубь чащи.
Бенвенуто побрел к дому. Он вернулся около пяти; на крыльце стоял полковник, и они обменялись, как всегда, скупым приветствием. Уже в дверях мальчик заметил грузную мышь — она притаилась всего в нескольких сантиметрах от Проколо — и сразу узнал в ней ту, что приходила по ночам спать в его матрасе.
— Дядя Себастьяно! — окликнул он. — Сзади тебя мышь!
Полковник обернулся и сказал:
— Да, сзади, ты прав. — И прикрикнул резко: — А ну, пошла вон отсюда!
Мышь юркнула в нору.
— Почему ты не пнул ее? Ты должен был убить ее, подлую тварюгу, да, должен был.
— А ведь верно, — согласился Себастьяно Проколо. — Следовало пнуть ее.
Однако было ясно — и Бенвенуто сообразил сразу, — что полковник остерегался убивать мышей или, по крайней мере, не спешил избавиться от них.
26 июля 1925 года, в жаркий полдень, полковник заметил вдалеке телегу, которая катилась по дороге откуда-то из долины, запряженная большой лошадью. Ему стало любопытно, он пошел навстречу и вскоре поравнялся с ней. Это была та самая чуднáя телега, о которой рассказывал Эваристо обитателям леса. Возница в черной широкополой шляпе был по меньшей мере на пядь выше полковника. Лошадь же оказалась просто громадной. Телег, подобных этой, Проколо видеть не доводилось: вместительный ящик, покрытый блестящей черной краской, с крышкой сверху. Издалека он напоминал гроб.
Незнакомец вел лошадь под уздцы и шел совсем медленно, уставившись в землю.
— Далеко ли направляетесь? — поинтересовался Себастьяно Проколо, подойдя ближе. — И что в этом ящике?
Человек даже не замедлил шаг, лишь взглянул исподлобья на полковника, не проронив ни слова.
— Вы находитесь на моей земле, уважаемый, — продолжал Себастьяно Проколо, — и обязаны отвечать на мои вопросы. Что внутри ящика?
На этот раз незнакомец остановился и пристально посмотрел на полковника: у него были маленькие, но сверкающие глаза. Щелкнув в воздухе кнутом — раздался пронзительный свист, — он ответил гневно:
— Что внутри ящика? Что внутри ящика? — И снова щелкнул кнутом. — Душа твоя проклятая, вот что внутри!
С этими словами возница откинул крышку.
Из ящика донесся странный гул, а затем выпорхнул целый рой маленьких белесых бабочек с жесткими крыльями; они поднялись в небо огромной плотной тучей и, описав три или четыре круга над поляной, улетели в направлении Старого Леса. Их было не менее пятидесяти тысяч.
Конечно, в этой толкотне некоторые бабочки пострадали, какие-то даже погибли и теперь лежали на земле. Полковник подобрал одну и внимательно рассмотрел. Это действительно была бабочка — длиной около трех сантиметров, с розовым тельцем и белыми крыльями, расчерченными черными зигзагами.
Себастьяно Проколо не разбирался в видах бабочек. Он сердито посмотрел на незнакомца.
— Я не знаю, что это за бабочки, — воскликнул он, — но если они принесут вред, я упеку вас за решетку, не сомневайтесь.
Тем временем незнакомец ловко развернул телегу — его проворству оставалось только подивиться, ведь дорога была узкой, — и направился к долине, даже не удостоив полковника ответом.
— Кто вы? Стойте! Назовите свое имя! — крикнул Себастьяно Проколо, доставая из левого заднего кармана брюк револьвер. — А не то выстрелю в лошадь!
— Стреляйте, стреляйте на здоровье, — сказал возница, обернувшись, но продолжая идти.
Полковник нажал на курок. Раздался тихий сухой щелчок, только и всего. Он спускал курок еще четыре раза, однако напрасно: он забыл вставить в барабан патроны. Незнакомец шагал вперед, спокойный и невозмутимый, словно заранее предвидел, что револьвер не выстрелит. Он был уже далеко.
Полковник стоял как вкопанный, точно что-то мешало ему сдвинуться с места. Его левая рука, сжимавшая револьвер, висела как плеть. Стояла жара. От леса и полей в небо поднимались невидимые испарения.
Таинственная телега скрылась на горизонте. Проколо посмотрел на свою тень: она выросла до невероятных размеров, как и в ночь праздника в Старом Лесу.
Мы не располагаем достоверными сведениями, но многие утверждают, что в иные дни, под лучами солнца или луны, тень полковника Проколо становилась неслыханно длинной. Исключительные размеры, до которых вытягивалась его тень в двух упомянутых случаях, можно, наверное, объяснить законами преломления света или уклоном ландшафта. Если же речь идет о свойствах самой тени, то тут нам остается лишь развести руками, поскольку это противоречит принципам физики, на которые опираются ученые. Правда, никто пока не выяснил доподлинно, что же на самом деле происходит с тенью полковника. Известно только, что стоило разнестись слуху об этом любопытном факте, как десятки людей, прежде всего ребятня, стали подниматься в горы к дому Проколо, надеясь увидеть его тень. По большому счету, в мире есть немало явлений, которые не подчиняются законам науки и кажутся невероятными тем, кто не сталкивался с ними лицом к лицу!
Лето в Нижнем Доле выдалось хорошим, было много ясных, погожих дней. Однажды Маттео заявил полковнику — очевидно, кривя душой, — что к нему вернулись силы и он готов, если Проколо прикажет, предпринять очередную попытку разделаться с Бенвенуто. Он чувствует в себе прежнюю мощь. И на сей раз все предвещает удачный исход.
Но полковник отказался. Сказал, что нужно действовать с осторожностью. Когда он хотел бросить мальчика в лесу, незнакомый ветер сразу растрезвонил об этом: к счастью, его болтовня не повлекла за собой дурных последствий и дело удалось замять. Однако с тех пор прошло еще слишком мало времени. Поэтому лучше подождать. Он конечно же не упустит подходящего момента.
Пришла зима, выпало много снега. В свободные от занятий часы, а также по воскресеньям Бенвенуто катался с товарищами на лыжах. Его приятели, в особенности Берто, лихо мчались вниз по склону и издевались, видя, как часто он падает; поэтому Бенвенуто отыскал балку, где его никто не видел, и тренировался там — спускался с горы и поднимался, снова и снова, вниз и вверх, до тех пор, пока хватало сил. У него быстро уставали ноги, лыжи набегали одна на другую, Бенвенуто вяз в сугробах и порой даже плакал.
— Хмм… — просвистел ветер Маттео, стряхнув с еловых лап шапку снега. — Твой дядюшка Себастьяно ни разу в жизни не плакал, учти. И твой дед тоже. Быть может, не плакал и прадед, и вообще ни один мужчина из рода Проколо.
Но Бенвенуто был безутешен.
— Плакать — дело пустое, предоставь его другим, — продолжал наставлять мальчика Маттео. — Слезами горю не поможешь. Ну же, перестань, ты научишься кататься на лыжах, вырастешь сильным и высоким, как твой дядя Себастьяно, станешь говорить басом, а когда крикнешь во весь голос, даже волки разбегутся прочь. У тебя вся жизнь впереди, а я уже на последнем издыхании, вот ведь как. И я бы тоже с удовольствием всплакнул, если бы не звался Маттео. Видишь, до чего я докатился? Нянчусь с мальчишками. Но спроси, обязательно спроси у тех, кто постарше тебя, каким был раньше ветер Маттео. Да, теперь нянчусь с мальчишками.
Выбравшись из сугроба, Бенвенуто молча слушал.
— Есть вещи, которые бывают всего раз в жизни, дружище, и больше не повторяются, — продолжал Маттео с горечью. — Так что смотри в оба, не упусти свою удачу. А то, что прошло, — прошло навсегда. С чужаками я, конечно, держусь надменно, стараюсь пустить пыль в глаза и казаться суровым, вздорным. Нужно внушать к себе уважение, быть на высоте до тех пор, пока это возможно. Хочу спеть тебе свою последнюю песню. Она называется «Эпическое желание». Погода, правда, не самая подходящая, но теперь, к сожалению, такие вещи зависят не от меня.
