– Это сыр, – сказал он, хотя и без того было видно, что это сыр.
Ким почувствовала благодарность и вместе с тем раздражение.
– Очень приятно. Спасибо. Слушайте, могу я предложить вам чашку кофе?
– Нет. Я хочу показать вам кое-что.
– Что?
– Это кое-что особенное. Пойдемте со мной.
«Опять? – подумала она. – Почему они просто не оставят меня в покое?»
– Куда? Что вы хотите мне показать? Куда надо идти?
– Туда, по берегу. Недалеко.
– Это так некстати. Право…
– Пожалуйста. Для меня.
Он прижал ладонь к груди и посмотрел на нее грустными глазами спаниеля. Видно было, что для него это важно. Она не могла понять, для чего он это делает. Но уступила.
– Пойду надену что-нибудь на ноги.
Он пристально смотрел за тем, как она вернулась в патио, надела джинсы и фуфайку.
– Захватите полотенце! – крикнул он.
– Полотенце?
– Да, – повторил он, как непонятливому ребенку, – полотенце.
Запирая дверь, Ким начала сомневаться в разумности этой авантюры. Сумерки уже ложились на воду, перетекали через живую изгородь. Некоторое время они шли по берегу, наконец она нарушила молчание:
– Куда мы идем?
– Вы все увидите.
Они шли в направлении мыса. Страж вновь исчез.
– Вы хорошо говорите по-английски, – сказала Ким.
– Вы не правы. Не хорошо. Прежде хорошо говорил. Сейчас – нет.
– Лучше, чем я по-гречески.
Они подошли к огромному камню, скользкому от мха и светящемуся зеленым в сумерках. Он осторожно поддерживал ее под локоть, помогая перелезть через камень.
– Я не всегда был пастухом. В молодости я был моряком на торговом флоте. Немного научился английскому. Но потом случилось так, что отец умер. Это его отара, и я вернулся. Я не часто пользуюсь английским. – В его голосе звучали сожаление и смирение. – А теперь придется намочить ноги.
Они достигли того места, где Ким и Майк всегда сворачивали вместе с тропой, отходящей от берега, уверенные, что дальше прохода нет. Но пастух скинул сандалии и ждал, когда Ким последует его примеру. По щиколотку в воде они обошли черную зазубренную скалу и оказались перед темной впадиной, по стенам которой стекала вода. Пастух остановился. Какая-то мысль пришла ему в голову.
– Я Манусос, – сказал он.
– А я Ким.
Он поднял руку:
– Ким. Теперь будьте осторожны, Ким.
Он двинулся прямо к скале, и Ким поняла, что там есть расщелина. Манусос провел пальцем по камню, предупреждая, что края расщелины остры, как коса, потом кивнул, подбадривая ее, и ловко проскользнул в отверстие. Она последовала за ним и, к своему удивлению, оказалась на небольшом полукруглом, как створка раковины, участке берега.
Волны шлепали в скалу и посасывали гальку. В полутьме Ким разглядела крутую тропинку, обрывающуюся в двенадцати футах над головой: в давнее время скала обвалилась в том месте и тропа осталась на высоте, нехоженая и бесполезная. Теперь Ким поняла, почему люди протоптали сюда тропу. На противоположной стороне – куда вела обвалившаяся тропа – стояло необычное строение.
Оно было невелико и упиралось в скалу. Нижние ряды кладки были из красного кирпича, типично римские. На уровне плеча они неровно кончались, и дальше шла каменная кладка, более поздняя, но тоже древняя. Верх представлял собой довольно грубый купол с двумя маленькими отверстиями.
Ким стояла в нерешительности. Море пошлепывало и посасывало. Манусос кивком приглашал ее войти внутрь.
Дверной проем представлял собой два бетонных столба, перекрытых сверху большим камнем. Подойдя ближе, Ким почувствовала сильный запах серы. Возле входа вода, бившая из скалы, бурлила и из лопавшихся пузырей били струйки пара.
Они нырнули внутрь, в полную тьму. Запах серы стал невыносимым. Она слышала, как сандалии Манусоса стучат по бетонному полу. Вспыхнула спичка, потом загорелся маленький свечной огарок. Манусос поставил его в углубление в стене и достал горсть тонких свечей разной длины; коричневых церковных свечей, словно он ограбил церковь, чтобы добыть их.
Вода, от которой шел пар, бежала сквозь узкую, как шейка матки, щель в стене и стекала по желобу их ног во впадину такой же ширины, как купол. Манусос перешагнул желоб и зажег еще свечи, поставив их вокруг впадины. Ким смотрела, стоя в преддверье. Свет свечей плясал в черном колышущемся зеркале воды. Струя горячего подземного источника падала в образовавшийся бассейн с одной стороны и с такой же скоростью вытекала с другой. Видно было, как пар кольцами поднимается от воды и, развиваясь, уходит сквозь крохотные отверстия в потолке. Малейшее движение или стук подошв отзывались внутри помещения пугающим эхом.
– Ведь это…
– Да, – сказал Манусос – Турецкая баня. Турки сделали эту крышу. В давние времена.
– А до них римляне?
Ким была в восхищении.
– Да. Почему нет? – Манусос попробовал воду пальцем. – Вода поступает отсюда, вытекает там. Ее температура остается постоянной, всегда. Я каждую неделю тут купаюсь. Потом плаваю. Долгая жизнь. Крепкое здоровье.
Она шагнула в помещение. Нагнулась, попробовала рукой воду, вода оказалась почти нестерпимо горячей.
– Хотите попробовать?
– Да вы шутите. Я не выдержу такой горячей воды!
– Извините. Я подожду снаружи, если захотите искупаться.
– Нет, дело не в этом. Просто слишком горячо.
Тогда Манусос подал пример. Разделся, оставшись в мешковатых плавках, и осторожно ступил в воду.
– Хитрость в том, чтобы не баламутить воду. Не плюхаться сразу.
Он стоял в воде, наслаждаясь жаром и паром, оранжевое пламя свечей, отражавшееся от штукатурки стен, освещало его загрубевшую смуглую кожу.
– Майку, моему мужу, понравится это место.
Он улыбнулся, стоя в воде:
– Я буду очень счастлив, если вы приведете его сюда.
– Но, может, вы сможете привести нас обоих, в другой раз?
– Конечно, тоже буду счастлив. – Секунду помолчав, он сказал: – Теперь я вылезу, так что можете попробовать.
– Ни к чему.
Ее останавливал не страх перед Манусосом, а то, что вода казалась слишком уж горячей. Собственно, она чувствовала себя вполне уверенно с этим человеком, хотя все еще не понимала, что им движет. Его учтивость и заботливость заронили в ней доверие к нему; к тому же его сдержанность и некоторая застенчивость заставили ее отбросить осторожность.
Он отошел к дверному проему:
– Я подожду тут. Но вам нечего бояться, никто сюда не придет. А я смотреть не буду.
Пусть его церемонность и выглядела несколько неуклюжей, но он старался вести себя благородно. И еще она предположила, что это место очень много значит для него. Его приглушенный голос выдавал благоговейное отношение. Это было его тайное место, и по какой-то причине он решил поделиться своей тайной с ней. Подарить ей его. Она понимала, что он будет разочарован, если она выкажет недоверие или даже откажется пользоваться целебным источником.
Да, ты можешь доверять ему.
Голос отчетливо прозвучал у нее в голове, настолько отчетливо, что она в удивлении оглянулась на Манусоса. Но он стоял у входа, по другую сторону мокрой стены, ничего не ведая о том, что так поразило ее. Слова были одновременно ее и не ее. То же самое произошло в саду, когда она была наедине с солдатом и услышала голос: знакомый, интимный, но и пугающий, поскольку исходил из ниоткуда. «Шизофреники слышат голоса, – сказала она себе, – ты сходишь с ума». Однако голос повторял, что она может доверять ему.
Купальник еще был на ней, под одеждой. Решившись, она сняла джинсы и фуфайку и медленно, как показал Манусос, шагнула в бассейн. Вода была такая горячая, просто нет спасения.
– Ай-я-яй!!!
– Не плещитесь! – донеслось эхо его голоса.
– Ай-я-яй!
Жар обхватил ее, пронзил. Она чувствовала, как даже кости вбирают его, когда скользящим движением погрузилась в воду до подбородка. От серных испарений тело расслабилось, ощущения стали смутными. Горячие чувственные пальцы массировали мышцы, прощупывая все тело; сладострастная дрожь прошла вдоль позвоночника, заставив исторгнуть вздох наслаждения.
– Хорошо? – послышался из темноты тихий голос Манусоса.
– О-о-ох!
Вода ласково терла ее бедра и руки, как бы осторожно стирая отмершую кожу, старые клетки, раздевая тело высвобождая светлое, чистое новое существо. Лоб покрылся крупными каплями испарины, и скоро по липу потекли струйки пота. Она почувствовала приятное прикосновение струй, прокатившихся в мозгу, будто уставшие старые клетки отмирали, а новые пробуждались. Она могла представить, как все токсичные шлаки уходят из ее тела в воду. Отрава, попадающая в организм с пищей, с воздухом, отработавшие свое адреналин и феромоны, мертвые мысли, дурные воспоминания, бесполезные идеи, пустые всплески и подъемы – все, казалось, утекало и растворялось в горячей, исходящей паром и насыщенной серой воде, бьющей из скалы и хранящей в себе жар первобытного огня.
