Часто очень хорошими бывают бары при отелях. Только это должен быть не «Рэдиссон» или что-то в этом роде, а обычный, хотя и недешевый отель. В Ирландии, где баров почти не бывает, а аборигены дуют «Гиннесс» в пабах, найти хороший бар при отеле — настоящее счастье. Помню один такой в Дублине — там был даже камин, красные в серебряную полосочку обои, картинки с охотниками, низкие глубокие кресла, прекрасный выбор дистиллятов и бренди. Твидовые пиджаки посетителей, шейные платки, превосходно постриженные усы, сигары, сизоватые носы, «Таймс» и «Дейли Телеграф». Учтивый британский алкоголизм.
Бунюэль считает, что, когда сидишь в баре, пейзажи за окном могут только мешать. Я бы подошел к этому весьма важному вопросу несколько по-иному. Пейзаж, пожалуй, даже желателен, но он обязан быть, во-первых, почти неподвижен и, во-вторых, не слишком живописен. Иными словами, он должен быть составной частью декораций бара и иногда развлекать посетителя фигуркой прохожего. На одной из старых кривых улочек Праги есть прекрасный бар, маленький, полутемный, с несколько обшарпанной, но основательной темно-коричневой мебелью. В этом месте превосходно пьется виски, особенно если перемежать его с отличной местной содовой. Так вот там, если сидеть у окна, можно часами глазеть на облупившуюся стену дома напротив, фонарь с разгоняющим мглу каким-то странным розово-желтым светом, бампер припаркованного автомобиля и редких прохожих. Для разнообразия можно повернуть голову вправо, чтобы полюбоваться на несколько мужиковатую барменшу, закуривающую сигарету, разбавляющую для себя бехеровку водой, милующуюся с огромным толстым поваром из соседнего пижонского заведения — белый колпак, волосатые руки, в рюмке плещется ядовитый абсент. В этом заведении мир встает на свое место — зыбкий и надежный. Смерти нет.
Сеньор Бунюэль пишет: «Бар… предполагает упражнение в одиночестве». Утверждение смелое, но, если вдуматься, верное. Можно прийти в бар вдвоем или даже втроем, но сидеть там в полном одиночестве, цедить по слову в час, общаться знаками, подзывать официанта, подняв пустой стакан. Бар — не место для болтунов. Те, кто хочет потрепаться с приятелями или обсудить что-то серьезное, пусть идут в кафе или любой «локаль», как бы он ни назывался: «пабом» или «господой». О «локалях» я еще скажу пару слов, но вот с кафе следует разделаться прямо сейчас. Автор «Симеона-столпника» замечает: «…я отличаю бар от кафе. Так, скажем, в Париже я никогда не мог найти подходящего бара. Зато этот город богат прекрасными кафе». Безусловно, «кафе» — изобретение французское; француз не в состоянии в одиночестве просидеть и пары минут, а помолчать — и вовсе не способен. Эта странная нация испытывает отвращение к одиночеству и сосредоточенности; за небольшим (но важным) исключением, вся их литература и философия (да и, конечно же, филология с историографией) — продукт дружеской беседы или перебранки, но никак не углубленности. Можете ли вы представить одинокого Сартра, потягивающего виски (пусть даже кальвадос) в углу, за маленьким столиком, под стандартной картинкой с рекламой «Мартини» пятидесятилетней давности? Без его феминистской унтер-офицерши, без мальчиков и девочек, толкующих последние заявления мэтра о Мао и Хайдеггере? Даже такой волк-одиночка, как Флобер, вряд ли ходил бы в бар, буде они существовали в провинциальной Нормандии конца позапрошлого века… Разве что Селин… Да он, кажется, не пил.
В Париже есть, конечно, бары: то, что аборигены называют «брасри». Честно говоря, я не очень их люблю, хотя некоторые из них весьма живописны. Может быть, потому, что, кроме кальвадоса, я не большой поклонник напитков, которые там предлагают? От «пастиса» меня подташнивает; я даже думаю, что страдаю аллергией на анис. Французское пиво я нахожу ужасным (не считая, конечно, великолепных эльзасских и лотарингских сортов, которые сложно найти в Париже); могу, конечно, из пижонства выпить кружечку местного у стойки, на которой так трогательно установлена неизменная подставочка для вареных яиц (в брасри часто можно позавтракать), и поглазеть на ловких усатых барменов в передниках, почувствовать себя героем какого-нибудь фильма с Бельмондо или Делоном, но качество напитка таково, что хочется скорее его доглотать и уйти. Есть и иные брасри, тяготеющие, скорее, к «локалю»: там собираются бездельники и пропойцы из соседних домов, играют в загадочную игру, напоминающую нарды, громко спорят, жестикулируют, хлопают бармена по плечу, подпевают песенке, которую крутят по ФМ-станции… В таких местах сохранились еще музыкальные автоматы, к кальвадосу подают кусочек сахара и ложку, рожи посетителей живописны, порочны, слишком живописны… Литература, одним словом. Мы же озабочены иным — совершенством.
Похожие претензии я предъявляю и всем прочим «локалям» — «пабам», «господам», «хостинцам» и так далее. Они слишком живописны. Они просятся на картину постимпрессиониста. Они — превосходный эстетический опыт, но не экзистенциальный. В «локале» ты всегда будешь чужаком, человеком с нехарактерной для местных внешностью, предметом любопытства или раздражения, но никак не анонимом, одним из многих, просто Х или Z. Бар универсален и демократичен, «локаль» — уникален и даже феодален. Люди приходят туда жить, я же предпочитаю заныривать в бар как в небытие. Конечно, я уютно чувствую себя в хорошем британском пабе, там (как и в парижском кафе или пражской «tea room») можно уютно устроиться и часами читать книгу; иной раз можно даже посмотреть футбол под пиво, любуясь красными рожами аборигенов, их мальчишескими безрукавками, плотно стриженными головами. Этого зрелища вполне достаточно, чтобы не ходить в театр.
Если меня спросить: «Что такое бар?» и запретить краснобайствовать и предаваться разглагольствованиям на философические темы, я попытаюсь ответить просто: «Место, куда приходят выпить». Поэтому выбор напитков в идеальном баре должен быть идеальным.
Одна из главных проблем — должно ли быть в хорошем баре очень много напитков? Иногда мне мерещится бар, в котором есть все или почти все: кристальные водки, захватывающие дух горькие настойки, скандинавские аквавиты, ароматные и кусачие фруктовые дистилляты — граппа, ракия, сливовица, изумительные французские «о де ви», добротный шнапс, виски всех мыслимых сортов (не забывать японские!), все оттенки текилы, мескаль, ром, коньяки и бренди, канья, загадочный бразильский «питу», настоянный на креветочных панцирях, греческая «оузо» и прочие анисовки, мой любимый голландский «йеневер» с хлебно-самогонным привкусом и многое другое. Но чем больше я об этом мечтаю, тем очевиднее, что такое заведение невозможно. Все достойные сорта пива не вместит ни один бар. Я уже не говорю о ликерах, сладких наливках, крепленых винах. Поэтому я перехожу к любимому своему развлечению: составлению очень ограниченного списка напитков идеального бара.
Главный принцип здесь — соотношение местного колорита с универсальными алкогольными ценностями. Я убежден, что интернациональные напитки должны составлять около трех четвертей всего списка. Приехав в любую страну мира, ты должен быть уверен, что, зайдя в бар, ты обнаружишь там и американский «бурбон», и шотландские дорогие «молты», и — конечно же! — ирландские «Джеймисон» с «Туллемор Дью». Виски — идеальная вещь для бара; за двойной порцией (со льдом, конечно) можно просидеть целую вечность, размазывая языком по нёбу божественную духовитую жидкость. Два-три сорта английского джина — для любителей коктейлей (к которым я не отношусь). Кстати говоря, Бунюэль обожал джин; он пил его и так, и в составе коктейля «драй мартини», в рецептуру которого он внес важные усовершенствования. Откроем «Мой последний вздох» и прочтем: «Для игры воображения мне нужен джин». Никто не обвинит покойного режиссера в том, что у него было хилое воображение.
И конечно водка! Водка — напиток весьма странный. В моей жизни он имеет отношении скорее к гастрономии, ибо предполагает закуску, и не мне рассказывать читателю какую. В то же время можно выпить просто так пару рюмок очень хорошей водки — как аперитив или для «просушки» организма после кружки пива. Водка — также главный компонент нескольких отличных коктейлей, но я, как уже говорил, их не люблю. Для любителей смешивать поставлю на полки своего идеального бара и ром.
Заходите, не пожалеете. Я постыдно молчу о коньяке, так как и его не слишком жалую; все же включим в наш список, помимо известных не очень дорогих (слишком дорогим делать там нечего!) французских сортов, немецкий «Асбах», испанский «Ветерано» и греческую «Метаксу» (больше пяти звездочек). А вот остальные крепкие напитки должны иметь местный вкус: в Петрозаводске пусть нам нальют стопочку «Петровской горькой», на Балканах — ракии, в Чехии — сливовицы, во Франции — кальвадоса (хотя я бы уже перевел кальвадос и граппу в разряд интернациональных напитков) и фруктовой водки, на Украине, конечно же, горилки. Решительно протестую только против абсента: этим мутным и муторным пойлом, вкусом напоминающим одеколон, пусть развлекаются худосочные тусовщики, играющие в декаданс.
