Мия: И НЕ
Я вырубаю чат. Прячусь от нее в безопасный оффлайн.
Тут же раздается стук в стену – не знаю, она извиняется или продолжает рвать и метать. Я не отвечаю. Нашла, блин, мальчика для битья. БУМ, раздается с той стороны, БУМ, и я не прислоняюсь к стене, но чувствую каждый удар внутри.
Ее сообщения теперь падают мне в почтовый ящик.
Гребаный рак уже отобрал у меня каникулы,
Рождество и Новый год, а теперь отбирает
последнее что у меня осталось хорошего.
Я НЕ ПОЙДУ НА ВЫПУСКНОЙ В ДРАНОМ ПАРИКЕ,
ЯСНО??
Хельга!
Хельга?
Я больше так не могу
Хельга
Но я тоже так не могу. Я выключаю «айпад» и зарываюсь под одеяло.
Слышно, как ее рвет в туалете, но мне все равно. У меня не хватит сил вытянуть нас обоих.
Я наблюдаю за траекториями движения людей под окном. Одни стремятся в сторону входа с цветами под мышкой, другие выходят из дверей и спешат к парковочному автомату, после чего уносятся прочь на машинах.
Среди прочих я вижу мать Мии, которая передвигается нервными рывками. Сейчас она остановилась у клумбы, чтобы покурить. Она выглядит слишком молодой, чтобы иметь такую взрослую дочь. Еще она выглядит слишком испуганной. Готовой сорваться и сбежать в любой момент.
По правде сказать, мне иногда не хватает мамы. Она умеет не терять голову. Знает, что даже если нет настроения, всегда можно найти силы на один кроссворд.
Сделав последнюю затяжку, родительница Мии ныряет в главный вход. Минуту спустя я вижу, как она мелькает за окошком в моей двери. Следом идет целая толпа врачей – пятеро или шестеро. Это странно, потому что еще не время обхода. Я снимаю наушники и прислушиваюсь.
В соседней палате открывается дверь, люди заходят внутрь, и среди прочих шагов я узнаю цоканье каблуков доктора Анеты.
Последний раз, когда меня навещало сразу столько врачей, меня поздравляли с удачным первым курсом лечения. Принесли пирожные, пожимали мне руку, и затем я отправился в обычный мир. Может, Мию тоже сегодня выпустят? Тогда она еще удачливей, чем я думал. После позавчерашнего она мне больше не писала, я тоже не писал. Какой смысл?
– Как дела, Зак?
Я даже не заметил, как вошла Нина.
– Да ничего, вот, ноги разминаю, – отвечаю я, прохаживаясь по палате. Мои ноги, скрытые спортивными штанами, сейчас худые и бледные, но они скучают по бегу
– Я подумала, давай сыграем, – Нина подключает приставку
Я возвращаюсь к кровати.
– После стольких недель поражений ты все еще надеешься победить?
– Это мой последний шанс!
Но я качаю головой.
– Давай завтра, – говорю я. Хочу услышать речь, которая начнется за стенкой в любой момент. Думаю, все отделение будет радо отправить Мию восвояси. Не уверен даже, что для нее приготовили пирожные.
Нина включает телевизор.
– Смотри-ка, «Делай ноги». Обожаю этот мультфильм, а ты?
На экране пингвин танцует чечетку, но это не заглушает реплик за стеной. Там не прощальная речь. И голоса не радостные.
– Мия, послушай, – говорит голос ее матери.
– Послушай нас, Мия, – говорит голос доктора Анеты.
– Нет.
– Что происходит? – спрашиваю я у Нины, которая пытается сделать звук телевизора погромче.
– Не сработало, – говорит она, и я не понимаю, про телевизор речь или про лечение Мии.
– Нет, нет! – повторяет Мия снова и снова, и мое сердце съеживается от боли. – Нет. Нет…
– Мы говорили, что это может потребоваться. Ты же помнишь, мы тебя предупреждали, – продолжает доктор Анета. – Это не ампутация, это сохранение конечности, стандартное решение, и на данный момент – единственное возможное.
– Может, нужен еще один цикл, и…
– Ты прошла уже четыре цикла. Дополнительные не уменьшат опухоль. Послушай, Мия…
– Мия, послушай…
Для ее случая операция – хороший вариант, надежный. Опухоль удаляется, пересаживается новая кость, шансы на выживание взлетают до небес. Правда, нога до выпускного никак не заживет. На реабилитацию понадобятся месяцы. И останется шрам.
– Десять-пятнадцать сантиметров, – говорит доктор Анета. – Самое большее – двадцать.
Я бы не отказался от двадцатисантиметрового шрама на ноге, если бы это гарантировало, что я избавлюсь от рака. Но, опять же, я не Мия.
– Какое-то время нельзя будет нагружать ногу. У тебя будет кресло-каталка…
– Как у инвалидов?
– Как у людей, перенесших хирургическую операцию.
– Я не хочу выглядеть калекой на собственном выпускном. Операцию можно сделать потом.
Если бы эта сцена происходила в детской больнице, то у персонала были бы наготове всякие успокаивающие и убалтывающие монологи. Что-нибудь вроде «мы все понимаем, как важен для тебя выпускной, и ясное дело, что никто не хочет оказаться на выпускном в инвалидном кресле, но зато потом ты будешь чувствовать себя хорошо-хорошо, и шрама почти не будет видно, запишем тебя на консультацию к пластическому хирургу, через год вообще никто ничего не заметит»…
Но мы не в детской больнице, и врачи не пытаются смягчить картину. Доктор Анета смеется – не из жестокости, конечно, а из искреннего недоумения.
– Мия, это не игрушки. Если отложить операцию, можно вовсе потерять ногу. Или, что хуже…
– Да мне плевать!..
– Мия, перестань, тебе надо… – говорит ее мама, но доктор Анета перебивает ее:
– Я назначила операцию на завтрашнее утро. Чем скорее мы ее проведем, тем больше шансов сохранить конечность. Затем останется пройти курс химиотерапии…
– Опять?!
– Еще четыре цикла, в качестве предосторожности. Я могу составить расписание так, чтобы ты попала на свой выпускной, но настоятельно рекомендую кресло, а не костыли. Операция в девять, так что до тех пор ничего не ешь. Хорошо? Может, хочешь принять снотворное?
– Я хочу другое решение!
– В таком случае, оставлю таблетки здесь. Если вдруг они не помогут заснуть, вызови медсестру.
На этом врачи покидают палату и мелькают за моей дверью. За стеной врубается незнакомая мне музыка жутковатой громкости и мощи. Мать Мии тоже покидает палату, а через минуту выбегает из главного входа под моим окном и устремляется к парковке.
– Я и не подозревала, что стены такие тонкие, – говорит Нина, выключая телевизор. – Хочешь, я попрошу ее сделать потише?
– Ты такая смелая?
– Не то чтобы.
– Все нормально, – улыбаюсь я. – Пусть.
Слабое дыхание на моей шее. Чья-то рука на моем плече. Почти невесомая. Наверное, мне это снится.
Или меня навещает призрак.
Как бы там ни было, за моей спиной кто-то дышит. Я подстраиваю свое дыхание под чужой ритм. Мне почему-то не страшно. Даже если это призрак, то он добрый. У него маленькие, теплые руки.
Немного странно, что призраки носят носки. Мои пятки определенно упираются в ткань чьих-то носков. Чьи-то коленки упираются в мои согнутые ноги с той стороны. Я открываю глаза в темноте.
– Мам, ты? – может, она переволновалась и приехала на день раньше. Но она бы не легла со мной на одну кровать.
Руки у призрака меньше маминых. Дыхание пахнет ванильным милкшейком.
Я чувствую, как пульс бьется в моих ступнях. Почему тело себя так ведет? Почему какая-нибудь его часть иногда решает напомнить, что кровь пульсирует не только в твоем сердце?..
И тут до меня доходит, что это пульс не мой, а существа в носках, прижавшегося ко мне. Нас укрывает сразу два одеяла. Интересно, давно мы так лежим?
– Мия?
Но она мерно дышит и не слышит меня. Я чувствую каждую часть ее тела, спящего за моей спиной. Ее не добудиться.
Я делаю глубокий вдох, затем выдох, и стараюсь дышать спокойно.
И не могу больше думать ни о чем.
Я делаю разминку у окна и любуюсь безоблачным небом, под которое скоро выйду. Где-то за горизонтом мама уже едет в мою сторону. Через пять часов мы будем мчать в обратную сторону, на юг, оставив город позади. У моей кровати будет только одно положение, и никакой кнопки вызова медсестры, и никаких больше мертвенно-голубых одеял.
Одеял на моей кровати почему-то два. А на моей подушке – длинный волос.
Черт!
Мне не приснилось. Она лежала со мной, дышала ванильным милкшейком в мой затылок и обнимала меня за плечо.
Впервые за 47 дней я хватаю дверную ручку и поворачиваю ее по часовой. Затем тяну на себя дверь и высовываю голову в коридор. Он такой длинный, что у меня слегка кружится голова. Я смелею и высовываю наружу плечо, а потом наполовину выхожу.
Меня замечает Нина.
– Зак! Вернись в палату! У тебя еще финальный осмотр.
– Да ладно тебе, меня же выписывают.
– Тем более! Чего тебе неймется? – она пытается спрятать от меня прощальную открытку с подписями.
Моя босая нога стоит на линолеуме. Я переношу на нее вес. Коридор кажется гораздо ярче, чем раньше, и весь блестит. Пахнет фруктами и жареными тостами. Вдоль стен аккуратно расставлены тележки. На самих стенах висят картины, которых я прежде не замечал.
