Дули посмотрел на меня, затянулся сигаретой и продолжил:
– Когда они возьмут Ника, они возьмут тебя. Я бы на твоем месте предупредил Ника, что если он заговорит, то его закатают в цементную бочку и пустят поплавать по Ист-Ривер. Больше ничего тебе присоветовать не могу. Сам видишь, какая ситуация.
Он буравил меня глазами, пытаясь оценить произведенный своей речью эффект. Я не мог произнести ни слова, просто потому, что стремительно решал какой части этой телеги можно было безоговорочно поверить. Конечно, это витиеватый способ просто сказать: «Не догадываешься, кто тебя в скором времени заложит? Будешь ли ты и дальше иметь дело с Ником, таким явно подозрительным типом, после такого предупреждения?»
– Может выдашь мне один пакетик в долг? – спросил Дули. – То, что я тебе рассказал, наверное чего-то стоит.
Я выдал ему пакетик, который он молча сунул в карман и двинулся к двери:
– Ладно, до встречи. Я звякну завтра в тоже время.
Пытаясь проверить рассказ Дули я немедленно навел о нём справки. Никто не мог сообщить ничего определенного. Тони-бармен сказал от души: «Первый кандидат в стукачи, если уже не на крючке». Но и это были всего лишь эмоции, конкретного же ничего. Да, было известно, что Ник в своё время раскололся. Но, судя по фактам, Дули также был втянут в это дело, вот только роль его осталась невыясненной. А раз так, он наравне с Ником мог быть источником информации для Роджерса.
Спустя несколько дней после эпизода с Джином Дули, когда я выходил из метро на площади Вашингтона, ко мне подошел какой-то худощавый белокурый парень.
– Билл, – сказал он, – Думаю, ты совсем меня не знаешь. Я покупал у тебя через Ника, который своими отсыпками из моих пакетиков совершенно уже достал. Может я буду брать у тебя без посредника, а?
«Что за чёрт? После Джина Дули, почему именно после Джина Дули?» – лихорадочно думал я.
– Ну ладно, парень. Сколько ты хочешь?
Он протянул мне четыре доллара.
– Давай-ка прогуляемся, – сказал я ему и зашагал в сторону Шестой Авеню.
Держа в руке два пакетика, я ждал, когда мы будем проходить мимо одного из пустырей, на которых так часто и неожиданно оказываешься в большом городе.
– Готовься принять, – предупредил его, и, как только вышли на место, кинул ему в руки товар.
Договорился встретиться с ним на следующий день в Бикфорде на площади Вашингтона.
Блондина звали Крис. Я слышал от Ника, что он живет на подачки из дома от своей денежной родни. На первой же встрече в Бикфорде он моментально покатил телегу на тему: «должен-предупредить-тебя-насчёт-Ника».
– Ника сейчас всё время пасут. Сам знаешь, когда чувака так опускают, он слетает с тормозов. Превращается в гонимое животное. Вот видишь, кому ты даешь свой адрес и номер телефона.
– Я всё об этом знаю.
Крис притворился обиженным:
– Да ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А теперь послушай меня внимательно – это вовсе не фуфло. Я обязательно должен получить сегодня чек от своей тети. Смотри сюда.
И он вытащил из кармана телеграмму. Я мельком взглянул на неё. Там вскользь упоминалось о каком-то чеке. А Крис, доверительно взяв меня за руку и, гипнотизируя своим кристально честным взглядом, продолжал что-то втирать насчёт финансовой поддержки из дома. Я чувствовал, что не смогу вынести этого ласкового душещипательного надувательства. Чтобы хоть как-то его обломать, всучил ему пакетик и быстро ушел, пока не успел влететь на два или на три.
На следующий день он приперся с долларом-восемьдесят. О чеке ничего не сказал. Так и пошло-поехало. Приходил, имея либо меньше, либо совсем ничего. Но всегда вот-вот должен был получить деньги от своей тети, тещи, друзей своей собаки и им подобных. Эти байки он подтверждал письмами и телеграммами. Почти такой же надоедливый тип, как прилипала Джин Дули.
Ещё один клиент-подарочек – Марвин, работавший по договоренности несколько часов официантом в одном из ночных клубов Виллиджа. Вечно небритый и запущенный. У него была только одна рубашка, которую он стирал примерно раз в неделю и сушил на радиаторе. Ну и полный финиш – отсутствие носков. Я доставлял ему продукт прямо на дом, в грязную, меблированную комнатушку в кирпичном доме на Джейн-Стрит, полагая, что лучше его обслуживать на его же территории, чем в каком-либо другом месте.
У некоторых людей бывает аллергическая реакция на джанк. Помню случай, когда я занес Марвину пакетик и задержался, пока он вмазывался. Я выглянул из окна на улицу – надо иметь стальные нервы, чтобы наблюдать за персонажем, зондирующим свои вены – а когда обернулся, заметил, что в шприце полно крови. Марвин наглухо отъехал, а кровь продолжала стекать в машинку. Я крикнул Нику, тот вытащил иглу и шлепнул на Марвина мокрое полотенце. Медленно приходя в себя, он что-то невнятно бормотал.
– Похоже, он в порядке, – сказал я Нику. – Скипаем.
Марвин походил на труп, брошенный на эту грязную, раздолбанную кровать: обмякшие распростертые руки, и пятнышко крови, медленно распухавшее под локтем.
Пока мы спускались по лестнице, Ник сообщил, что Марвин выпытывал у него мой адрес.
– Слушай меня внимательно, – раздраженно заметил я, – если ты его дашь, то можешь искать себе нового продавца. Не хватало ещё, чтобы какой-то хмырь дал дуба в моей квартире.
Ник выглядел кровно задетым. «Да разумеется, и чего ты так взъелся, я и не собирался давать ему твой адрес».
– А как насчёт Дули?
– Да я понятия не имею откуда он узнал адрес. Клянусь, не знаю.
* * *
Помимо этих удодов мне попалась и пара хороших клиентов. Однажды, я случайно повстречался с Бертом – персонажем, которого знавал ещё по бару «Энгл». Берт был известен как лютый качок – крепко сбитый, круглолицый, обманчиво добродушного вида конкретный молодой человек, занимавшийся мотнями, где требовалась недюжинная физическая сила, и вымогательствами. Я и не подозревал, что его интересы не ограничиваются травой, и был немало удивлен, когда он спросил, есть ли у меня что-нибудь из джанка. «Да есть, я торгую», – ответил я. И он с ходу купил десять пакетиков. Оказалось, что Берт сидит уже шесть месяцев.
С его подачи я вышел ещё на одного покупателя. Малого звали Луис. Чертовски красивый парень с восковым лицом, изящными манерами и пышными чёрными усами. Просто ходячий портрет образца 1890 года. Будучи довольно удачливым вором, Луис обычно находился при деньгах. Когда он спрашивал о кредите, а это случалось крайне редко, то всегда на следующий день расплачивался с лихвой. Иногда вместо денег приносил часы или пиджак, что меня вполне устраивало. Один раз, в уплату за пять пакетиков, он сунул мне пятидесятидолларовые часы.
Торговля джанком – постоянное нервное переутомление. Рано или поздно начинается «полицейская измена» (или «копопатия»), когда любой человек кажется копом. Люди, снующие туда сюда по подземке, похоже стараются незаметно придвинуться ближе, чтобы успеть схватить тебя до того, как ты успеешь выбросить джанк.
Каждый день заявлялся нахальный, доставучий и невыносимый Джин Дули. И каждый раз выдавал новую информационную сводку по ситуации «Ник-Роджерс». Ему было просто начхать на то обстоятельство, что он сам ставит меня в известность о своём постоянном контакте с Роджерсом. «Роджерс, конечно, по своему умен, но во всем наглухо упертый», – рассказывал Дули. «Повторяет как заведенный: „Мне насрать на всех ваших говенных джанки. Я нацелен только на тех, кто делает на этом деньги. Когда мы возьмем Ника, он выложит всю подноготную. Я его уже однажды раскрутил и раскручу снова“.
Крис продолжал вымаливать кредиты, хныкая, лапая меня и, сообщая о деньгах, которые он как пить дать получит через несколько дней, а то и через несколько часов.
Ник выглядел затравленным и обреченным. Я догадывался, что он вообще не тратит деньги на еду, перебиваясь на случайных подачках. Создавалось впечатление, что перед тобой стоит человек, которого истерзала некая изнурительная болезнь, вступившая в свою последнюю стадию.
Доставив продукт Марвину, уходил, не дожидаясь, пока он успеет вмазаться. Я был уверен, что джанк его вскорости доконает, и не хотел оказаться поблизости, когда это случиться.
В довершение ко всему я почти с трудом сводил концы с концами. Оптовик продолжал недосыпать, халявщики урывали своё по минимуму, покупатели недоплачивали двадцать пять, пятьдесят, а то и доллар, плюс моя собственная подсадка. Все это урезало прибыль до сущей безделицы.
Когда я жаловался на оптовика, Билл Гейнз становился не в меру язвителен и говорил, что надо больше разбавлять продукт: «У тебя лучшие дозняки во всем Нью-Йорке. Кто ещё продаёт на улице шестнадцатипроцентный товар. Если твоим покупателям это не понравится, пусть попытают счастья у „Уолгрина“.
Мы продолжали переносить место деловых встреч из одного кафетерия в другой. Их хозяева быстро вычисляли среди завсегдатаев подпольных букмекеров и джанк-пушеров. У нас в городе было около шести постоянных клиентов, создававших довольно насыщенный график передвижений. Так что мы продолжали перемещаться.
