— Два выстрела, в живот и в лоб, по неосторожности?.. — скептически посмотрел майор. — Эх, молодняк, всему учить вас!.. За неосторожность, кстати, срок дают.
— А за что не дают?
— Сам подумай. Не знаешь? Учиться надо, дорогой мой юноша, кодекс на ночь читать, как слепой Павлик... как его... Корягин... Возьми там, на полке, открой на статье «вынужденная самооборона»...
Пилия усмехнулся:
— Что же, это тетка на него нападала?
— Нет, зачем тетка? Бати. Он пришел к Бати разбираться, Бати достал пистолет, хотел в него выстрелить, он в процессе самообороны повернул пистолет в сторону нападавшего, самопроизвольно два выстрела... Самострел. Есть еще патроны? — вытащил майор из мешка «бульдог», проверил барабан, увидел гравировку, прочел. — Это кого же оружие? Кто у нас на цементном заводе работал? Говори, все равно узнаем! — прикрикнул он на Ладо.
— Это друг, Серго, одолжил, его отца... Вы у него машину забрали.
— А, райкомовец? — вспомнил Пилия, а майор добавил:
— Это того лысача, который нам дядю Михо сдал?
Как ни плох был Ладо, но эти слова отпечатались в памяти: значит, Серго кого-то сдал и остался на свободе! Почему-то после этой мысли он стал оживать — сдавать ему некого, но вот деньги они, может быть, возьмут. Денег, конечно, нет, но есть бабушкина квартира...
А майор, в превосходном настроении, в деталях быстренько обрисовал необходимую схему допроса, из которой следовало сцепление трагических случайностей и обстоятельств: Ладо хотел выяснить с Бати отношения, тот достал пистолет, чтобы убить, пистолет при самозащите был повернут в сторону нападавшего, по неосторожности грохнули два самопроизвольных шальных выстрела, точка, конец фильма, финита, амба, хенде хох!
— С хорошим адвокатом, подмазанным судьей и красивой экспертизой может и без срока выскочить, — заключил майор, вытаскивая из мешка кнопочный нож. — А это еще что?
— У него было.
— Не надо, — сказал майор и спрятал нож в карман кителя. — Так что думай. Можно и без срока вылезти, — повторил он.
— Правда? — не поверил Ладо. Это же спасение, жизнь! — Но... Судья... Красивая экспертиза... Адвокат... — Сколько? Я никого не знаю, у меня ничего нет. Надо продавать квартиру.
На это майор рассеянно заметил:
— Можно обойтись минимумом. Обо всем поговорим потом, завтра, когда ты придешь в себя. Пока будешь в одиночке. Есть еще вопросы?
Ладо попросил позвонить. Майор кивнул на телефон. Ладо набрал номер Наны:
— Нана, я его убил... Случайно... Ты не должна больше бояться... Да, так получилось... Я в милиции... Я люблю тебя, всегда буду любить...
Майор и Пилия строго и серьезно, даже угрюмо слушали его. Они понимали его, и сами сделали бы то же самое, но по-другому, конечно... Ну, а он, желторотый, попался...
«Пришел бы ко мне — я бы этого Бати отделал за милую душу...» — хотел подумать Пилия, но вовремя остановился: он никого больше не будет отделывать, хватит! Нельзя так думать о покойнике!
А майор снова вспоминал элегантную женщину в черном, тетку Бати, что принесла пятьдесят тысяч долларов, завернутых в бумагу для новогодних подарков, с зайчиками и снежинками. «Благодарствуйте!» — сказала и ушла, хотя он хотел пригласить ее в ресторан, потому что любил разных женщин, ибо у женщин возраста нет, а есть дряблая кожа, вислые ляжки, складчатый живот и кривые от времени пальцы, но если на это суметь не обращать внимания — все будет в порядке.
Ладо положил трубку. После слов майора черная пелена чуть сдвинулась, что-то живое зашевелилось в проеме. Он был почти спокоен, когда тапирообразный лейтенант, бухая сапогами в гулком коридоре, увел его в подвал.
— И нам пора. Пошли, — сказал майор, пряча мешок с револьвером в сейф.
— Куда? Я на службе, забыл? Последнее дежурство.
— Пошли, пошли. Хотя нет, подожди. Этот Ладо — последний из того списка?
— Какого?
— Ну, что Кукусик дал?
— Не знаю. — (Пилия и думать забыл об этом ничтожном списке).
Майор вытащил из сейфа заляпанную бумажку.
— Что это? — с некоторым волнением спросил Пилия (от майора можно было всего ожидать).
— Это тот список, что дал Кукусик. Надо дела доводить до конца, как бы мелки они не были, так говорил вождь. Посмотрим, что сделано. — И майор, нацепив очки, начал вслух читать: — «Шалико Сванидзе, студент ГПИ. Родители в деревне, где живет, не знаю. Два раза курил с ним анашу...». Мака его навещал — ничего интересного. Так... «Гуга Арвеладзе, доктор. Несколько раз брали вместе опиум. Где живет — не знаю, что делает — не знаю, телефон не знаю». Вот. С ним что?
— Не знаю.
Майор покачал головой:
— Плохо, надо знать. «Двали Серго, лысый, инструктор райкома или что-то такое...» А, лысач... Машина и деньги.
— И дядя Михо.
— Да. Дальше... «Тугуши Арчил. Познакомились в Бакуриани. Несколько раз курили анашу. Работает в комсомоле, который в Сололаки».
— Я его видел на похоронах. Он ранен — рука сломана, челюсть вывихнута. На пожаре пострадал.
— Ну, Бог наказал. Дальше кто у нас? «Нодар Баташвили, кличка «Бати», директор магазина на базаре, три раза кололись вместе». Тут промолчим. «Художник, у него на хате колются...» Умер от ожогов... «Ладо-морфинист»? Здесь, в камере... «Анка, бездомная блядь»... Хм, скончалась... Да, печальный вышел списочек, ничего не скажешь...
Самого Кукусика забыл, — кисло напомнил Пилия, вспоминая залитого кровью стукача на скамейке. — Хорошо, жив остался, я узнавал — в Арамянца[145] положили, все лицо располосовано, печень задета.
-Да, и Кукусик того... куку... Ну, сами виноваты... Мы их не заставляли ширяться... Давай поехали, поехали, время не ждет! Время, вперед!
Они сбежали по лестницам, сели в майоровскую «Волгу» и направились на склад, где хранился инвентарь для стрельбищ. По дороге майор на вопросы не отвечал, только небрежно напевал «Сулико» и поминал Сталина, Иосэба Бессарионовича, учившего побеждать и не сдаваться:
— Правильно говорил вождь: «Я не уважаю тех, кто меня боится, и не боюсь тех, кто меня уважает!»
— Его все боялись.
— Ошибаешься, парнишка. Его обожали.
В пустом пыльном складе майор зажег лампу на столе. Откинул рогожку. И Пилия увидел свой чемодан! Веревок нет, замки сорваны, чемодан перевязан брезентовой лентой. Он с искренним уважением посмотрел на ликующего майора:
— Откуда? Так скоро? Ничего себе!
— Открывай! Режь! — протянул тот нож, отобранный у Ладо.
Пилия перерезал брезентовую ленту. Бруски опиума сбиты в беспорядке (раньше были плотно пригнаны), чернослива и урюка нет. Не трогая их, Пилия спросил:
— Тут меньше?
Майор вздохнул, принимая и пряча нож:
— Половину пришлось подарить. Не выходило по-другому. И так слава аллаху, что это сумел забрать. С самим Ражденом пришлось встретиться. Его охраняют, как Гитлера. Пароли, сигналы, всюду машину дежурят, как в кино.
Я удивился — где я, в Зугдиди или в Колумбии? Карло-буфетчик не знал, кто именно украл чемодан, но сказал, что все ворованное сходится к Раждену. Так и оказалось. Привезли меня в деревню, в дом к дедушке Раждена. Там были он, два его брата и шарага каких-то подворовков. Шашлыки, вино, тосты. Потом с Ражденом ушли в дом. Я предложил за чемодан устроить побег его старшего брата, который ждет вышку за убийство. Ну, и дружбу на будущее. Он уходил, шушукался с братьями, мы с дедушкой вспоминали старые времена. Этот дедушка — старый абрек, против Советов еще в двадцатых воевал.... Наконец, согласились. Ражден отдал мне опиум, но половину оставил, чтобы подогреть зоны. Что я мог сказать? Дело святое. Но пятнадцать кило лучше, чем ничего, а?! — И майор, взяв из чемодана брусок, бросил его Пилии: — Держи!
Пилия отпрянул, и опиум шлепнулся на пыльный земляной пол.
— Что такое? — крикнул майор от неожиданности.
— Не хочу руки пачкать. Завязал.
— А... Ну-ну, чистюля, — пыхтя, нагнулся майор и забросил брусок в чемодан. — Как знаешь. Сейчас и место начальника Глданскои кутузки купить можно. Миллионы на дороге не валяются.
«Бывает!» — подумал о банках Пилия, а майору сказал:
— У меня для тебя тоже сюрприз есть.
— Какой?
— Увидишь!
Он помог борову запрятать чемодан в углу, под сваленные в кучу мишени, причем майор недовольно ворчал:
— Что теперь с этой массой делать?.. И почему нельзя опиум в аптеках продавать? Наркоголики — больные люди.
Продают же в магазинах водку, табак! Пусть все продается открыто. Вот, Сико по телевизору видел, как в Индии раджа, перед заседанием парламента, всем дает выпить с руки воду с опиумом — такая традиция, ничего не поделать! И хорошая, между прочим, традиция — парламентарии тихо, как мыши, сидят, кемарят в своих капустных чалмах! Дядю Михо, что ли, на это дело употребить? Я обещал его выпустить, если он все дело на Гризли свалит...
— Какого еще Гризли?
