Второй крестовый поход был обставлен менее торжественно, чем первый, – без хоругвей и малым составом: за Игорьком следовали Шуйца с Десницей и еще парочка приближенных.
Дело было на промке, в рабочий полдень.
Содомиты сидели посреди просторного дощатого сарая на куче березового прутка и делали вид, что вяжут веники, которые нужны для того, чтобы потом размазывать в дальняках по полу вонючую жижу. Уже на подходе Игорек услышал смех и поделился с соратниками своими на этот счет размышлениями, немного перефразировав услышанную где-то когда-то фразу:
– Бить или не бить?
Ближе к свету сидел на связанных метлах Почтальон и, пристроив книгу на свой лежащий на коленях живот, гундосо, но громко читал, а остальные покатывались со смеху. Все были так увлечены, что не замечали остановившихся в широком проеме двери православных. Те не успели вникнуть в смысл текста, но, услышав слово «Бог», возмущенно переглянулись – даже оно веселило пидарасов!
Почтальон замолчал, так как из-за стоявших в дверях людей в сарае стало меньше света.
Смех затих.
В наступившей тишине лишь похрустывал березовый пруток под обомлевшими задницами содомитов.
– Что я вижу, что я слышу? Чтение пидарасами Священного Писания? – предположил Игорек и двинулся внутрь сарая.
Навстречу поднялся Шиш, готовый все объяснить, но, увидев за спинами общинников одетых в спортивные костюмы оглашенных, молча сделал под собой лужу.
– Сколько же в тебе мочи, – поморщился Игорек, огибая Шиша по дуге.
– Кала еще больше! – доложил тот, радуясь, что разговор завязывается.
Православные переводили взгляд с книги в дрожащих руках Почтальона на неподвижно стоящего старосту, недоумевая, почему он медлит. А Игорек медлил, потому что не знал, как повернуть разговор, если книга окажется не той, на какую он рассчитывал.
Но она оказалась не просто той.
Удача в виде книги упала в его ладони из вконец ослабевших рук Почтальона. Игорек бросил взгляд на название, улыбнулся и, прикрыв верхнее слово, показал всем, и все прочитали:
– Библия.
Игорек сунул книгу за край куртки и еще раз усмехнулся.
– Что же они там смешного нашли? – спросил бледный от негодования Налет.
– Эти найдут, – скривился Лавруха, плюнул в сторону опущенных и отвернулся.
Глядя в тот самый момент на Шуйцу и Десницу, Игорек в который раз убедился в правоте давно им познанного закона существования человеческих сообществ: неправду надо обязательно разбавлять правдой, наилучший же эффект, влияющий на массы, достигается в пропорции пятьдесят на пятьдесят. В данном случае так буквально и получилось – то была не Библия, а глумливый ее пересказ, «Забавная…» – именно это слово староста и прикрыл пальцами руки, демонстрируя убийственный вещдок. Сам Игорек «Забавную библию» слушал, когда находился в тюрьме под следствием, – точно так же ее читали тогда в переполненной камере и точно так ржали.
– Я же вас предупреждал, – укоризненно глядя на опущенных, заговорил Игорек и, лишая их возможности объяснить, что читать именно эту книгу запрета не было и бить тут не за что, решительно направился к выходу, а поравнявшись с оглашенными, дал команду:
– Бить!
Закрыв дверь сарая снаружи, Игорек и сопровождающие его лица молча покурили (то было еще до знаменитой Мартириевой проповеди о недопустимости курения), задумчиво слушая доносившиеся изнутри звуки ударов, крики, стоны и всхлипы.
Разрабатывая операцию «Левит», Игорек вспоминал и первый, и второй визит к опущенным, дивясь промыслительности всего произошедшего. Но третий, в рамках проведения операции «Левит», ни в какое сравнение с ними не шел ни по высоте поставленной задачи, ни по глубине ее исполнения. Для подготовки этого визита были проведены три большие разводки, не считая малых, вспомогательных, о них тоже следует здесь упомянуть.
Через несколько дней после того, как о. Мартирий наложил на Игорька несправедливую, неподъемную, похабную, как Брестский мир, епитимью, прямо перед самой трапезой, в общину влетел запыхавшийся шнырь и сказал, что его вызывает к себе Кум. Вызов был неплановым, общину это насторожило, а Игорек попросил, чтобы кушали без него, и отправился в кумовку.
Планово к Куму ходили все, в том числе и Игорек.
К Куму ходили стучать.
Стук был системой. Система работала, как часы без стрелок – исправно, но бессмысленно. Перед каждым плановым визитом двое, трое, а то и несколько человек договаривались, кто, что и на кого будет стучать по следующей простой схеме: «Я стучу на тебя, а ты стучишь на меня». Или: «Я стучу на вас, а вы стучите на меня». Тут же придумывался «криминал» – безвинный, без особых последствий, что-нибудь вроде выноса миски из столовой с последующим возвращением ее в оную, подобные мелкие провинности Кумом приветствовались – ведь у него тоже была своя отчетность.
Плановые визиты к Куму чем-то напоминали исповедь – грех должен быть обязательно, правда, не у тебя, а у твоего ближнего. Словом, то была простая формальность, которой все немного тяготились, но и сомнений насчет ее необходимости никто не высказывал: не нами заведено, не нам и отменять. Обычно Кум слушал очередного стукача, позевывая, но в случае с Игорьком был собран и серьезен.
– Читать умеешь? – спросил он, даже не предложив сесть, и протянул Игорьку тетрадный листок.
Игорек прочел написанное и поднял на Кума глаза, которые спрашивали: «Что я должен сделать?»
Но Кум с ответом медлил, предлагая сначала вопрос размять.
– Ты понял, на что они намекают? – спросил он, усмехаясь.
– Понял, – ответил Игорек.
– А куда клонят, понял?
– Понял.
– А чем это грозит?
Чтобы не повторять, как попка, одно и то же слово, Игорек промолчал, но Нехорошев потребовал ответа:
– Понял?
– Понял. Что я должен сделать?!
– Пойти в 21-й отряд и…
– И засунуть это заявление им в …
– Зачем засовывать?.. Попросить забрать его обратно. Вежливо попросить, но так, чтобы не отказали. Понял?
– Понял.
– И лучше, если пойдешь туда один. Шум и разговоры нам ни к чему. А теперь садись, попьем чайку с пончиками, – предложил Кум, превращаясь из начальника Игорька чуть ли не в подчиненного Игорька: это на зоне он Кум, а Игорек зэк, в общине же Кум – простой прихожанин, а Игорек – староста. Теперь они были братья, причем Игорек старший.
За чаем православные мирно побеседовали о нуждах храма и делах прихода – закон разделял, церковь объединяла. Игорек рассказывал Куму о предстоящем Рождественском посте, учил правильно поститься, а сам в это время прикидывал, как бы получше давануть психа.
Психом Игорек не был, но за свою насыщенную экстремальными встречами жизнь перевидал их достаточно – было у кого поучиться. Вернувшись от Кума в трапезную, он выглядел озабоченным, но первым делом осведомился с той же интонацией старшего брата, любящего всех своих младшеньких и оберегающего их.
– Покушали?
– Нет.
– Почему?
– Да без тебя как-то… – замялся Лавруха.
– Вы что, так и сидите голодные? – расстроился Игорек и строго приказал: – Немедленно садитесь кушать!
– А ты?
– Я потом, – скорбно и кротко ответил Игорек и скрылся в своей келье. Умяв у Кума шесть пончиков с заварным кремом, он действительно не хотел есть, но дело было не в этом.
Община вновь помолилась, села за накрытый стол, однако трапезничали без обычного энтузиазма, проще говоря, кусок не лез в горло, потому что за фанерной перегородкой староста нервно вымерял келью шагами и громко вздыхал. Сам не свой, Игорек наконец вышел, сел за стол, пребывая в глубокой задумчивости, проглотил пару ложек холодного супа с фрикадельками, но бросил вдруг ложку, вскочил и кинулся по узкому коридору к двери, через которую можно было попасть в храм, как говорили в общине, «со служебного входа». Дверь оказалась закрытой, Игорек вернулся бегом в свою келью, схватил связку ключей и без разбору стал тыкать ими в скважину, как нож вонзать в неведомого врага. К этому времени Игорек так разыгрался, что испугался сам – еще немного, и его начало бы плющить и колбасить, как Суслика с его падучей.
Дверь наконец открылась.
Игорек размашисто перекрестился и шагнул внутрь храма, как в огонь, но тут же выглянул и потребовал к себе Лавруху.
Чуть не подавившись фрикаделькой, Лавруха кинулся на зов, но на полпути вынужден был остановиться и вернуться, потому что последовало уточнение приказа:
– Со «Щитом»!
Схватив со стола «Молитвенный щит православного христианина», размером и весом напоминающий боевой щит православного воина, Лавруха скрылся за дверью, не до конца ее закрыв.
Спустя минуту из храма стал доноситься глухой от волнения Лаврухин голос:
– «Первее в Муроме святительством почтен был еси, из негоже неправедно изгоняем…»
Все сразу узнали молитву святителю Василию Рязанскому от оклеветания и поняли: старосту кто-то подставил. Затем Лавруха прочел молитву всем святым и бесплотным небесным силам, а также оклеветанной Ефросинье, великой княжне московской, и стало ясно – подставили по-крупному.
