– Что за должность?
– Связь между подразделениями и кадры, – объясняет Блумберг. – В сущности, отдел кадров, только более творческая работа. То есть, она знает каждого работника по имени, знает все взаимоотношения, кто чем занимается. Устраняет конфликты. Ну… как бы неформальный лидер, что ли, всего коллектива. И первый фильтр для всех работников, кто приходит в компанию.
– Она в пятнадцать лет сбежала из дома, чтобы работать в RHQ? – не верит Райнер.
– Двадцать лет тому назад RHQ была не то что теперь, – качает головой Блумберг. – Я и сам хотел тогда там работать.
Райнер знает: Давид Блумберг когда-то торговал облигациями в Лондоне, почти шесть лет. Но это было тогда, когда… это было еще до Ямайской конференции. В общем, седая древность.
– Значит, в пятнадцать лет… – повторяет Райнер, вчитываясь и вглядываясь. – Интересно! – и он поднимает глаза на Блумберга. – Она замужем, дети есть?
– Нет.
– Ага!… – говорит Райнер задумчиво.
Блумберг оборачивается к Райнеру и говорит ему:
– Дух, – говорит Блумберг. – Главное – дух. Без этого ничего не будет. Вдох – и – рраз!…
Блумберг делает рукой такой жест, будто хватает кого-то за глотку, потом поворачивается, и они выходят.
* * *
– Здравствуйте, фрау Иллерталер, герр Биндинг, – говорит Блумберг. – Проходите, пожалуйста, вот сюда.
Солнце светит в четыре окна зала для заседаний Комиссии. Воздух забит светом, мелкой и тонкой пылью. Климат-контроль бесшумно включается под потолком.
– Правду, и только правду, – эхом повторяет Эми Иллерталер спокойно и слегка оттеняет сказанное милостивой улыбкой.
Члены Комиссии начинают невпопад задавать вопросы. У каждого из них они свои: одни расспрашивают Эми о работе, другие задают технические вопросы о том, как устроена система клиентских счетов, третьи – об убийстве Кнабе, четвертые – о предполагаемом местонахождении де Грие и Вике Рольф.
Эми отвечает за всех сразу. Уцепиться не за что. Ведь это же Эрик Хартконнер, господа, сам Эрик Харт, говорит всем своим видом Эми Иллерталер, и как вам вообще не стыдно задавать мне подобные вопросы.
– Скажите, де Грие часто так вот неожиданно уезжает?
– Видите ли, у него, кроме руководства нашим дилинговым центром, есть еще кое-какие обязанности. Я имею в виду то, что называют «личными продажами», – терпеливо объясняет Эми Иллерталер. – Это личные продажи услуг нашей компании. Есть крупные клиенты, с которыми у де Грие очень хорошие отношения. И эти хорошие отношения можно достаточно точно количественно оценить. Поэтому, когда у наших крупных клиентов возникает потребность увидеть де Грие, – это случается не часто, обычно, как сейчас, в конце квартала или полугодия, – он едет и общается с ними. Именно это сейчас и произошло. Де Грие не нашел меня, когда уезжал, но вечером, с дороги, он позвонил мне и предупредил, что не появится в понедельник. Боюсь, теперь найти его будет не просто, – констатирует Эми.
Члены комиссии переглядываются.
– Скажите, а то, что его отдел потерял такую уйму денег в понедельник вечером, – это не могло как-то… его… расстроить?
– О, разумеется, мы все просто в бешенстве. Вы знаете, Эрик… герр Хартконнер, как член Ассоциации инвестиционных компаний, уже направил в адрес руководства биржи коллективное письмо, под которым подписалось семьсот пятьдесят четыре руководителя…
– Да-да, я понимаю. А скажите, Эми: Вике Рольф тоже уехала по делам?
– О, да, – отвечает Эми, не задумываясь. – По делам.
О, Эми Иллерталер держит лицо.
– Если нет вопросов, позвольте перейти ко второй части, – говорит адвокат Эми.
– Нет-нет, – негромко говорит Давид Блумберг. – Не могли бы вы все-таки прояснить для меня поподробнее, что происходит с руководством отдела финансовой архитектуры и дилингового центра? Де Грие исчез, причем для нас, в отличие от вас, Эми, абсолютно очевидно, что поехал он ни по каким не по делам…
Члены комиссии принимают озабоченный вид.
– …не по делам, – гнет Блумберг, повышая голос, – а поехал он кататься с девицей, конкретно – со стажеркой его же отдела Манон, которую вы в тот же самый день зачислили на работу. Далее: Вике Рольф также, по вашим словам, уехала по делам, при этом мобильный телефон у нее не работает. Ну и, наконец, смерть Кнабе. Воля ваша, слишком много совпадений, вам не кажется?
– Вам отлично известно, что Кнабе покончил жизнь самоубийством. И что это абсолютно никак не связано со сбоями на сервере, – тоскливо говорит Эмми.
– Хотел бы предупредить, что мы будем просить вас предоставить в наше распоряжение внутрикорпоративную переписку, – говорит Блумберг. – Ваш отказ тоже будет в какой-то мере результатом, так что, если у вас все в порядке, в ваших интересах создать нам условия для работы.
– О, разумеется, – не моргнув глазом, кивает Эми Иллерталер. – Вы можете приступить завтра же.
В это время солнце заходит за тучу, и все как-то блекнет, тускнеет, меркнет; и сразу становится видно, что госпожа синдицированный менеджер – маленькая, в перьях белесых кудряшек, как птичка, обороняющая свое гнездо, – что эта женщина лжет, лжет беззаветно и опрометчиво; и почему она лжет, тоже вдруг становится понятно. И эта столь прозрачная и грустная причина встает перед всеми с такой очевидностью, что никто даже не решается уже промолвить слова пред лицом такой любви. И каждому из членов Комиссии остается лишь по-своему вздохнуть украдкой.
– Если же у вас есть претензии к кадровой политике, пожалуйста, изложите их в письменной форме, – добавляет Эми.
А между тем эта женщина, ни много ни мало, знает всех, кто работает в RHQ, и не только по имени и фамилии; она знает все обо всех; она их мирит и стравливает; она за ними следит. Эми Иллерталер – корпоративный Макиавелли; она лучший менеджер по кадрам, которого только можно себе представить; и вот она сидит здесь перед Комиссией и даже не пытается сделать вид, что говорит правду.
Комиссия расходится. Члены комиссии недовольны.
– А все же она перегибает палку, – вполголоса говорит один из членов Комиссии другому. – Нельзя же так.
– Говорят, с ним работать невозможно. Настоящий диктатор. Диктаторские замашки.
* * *
Эмми Иллерталлер.
Райнера передергивает.
– Мы не боимся, да?
– Какое там, – говорит Блумберг.
– Ничего, мы люди опытные.
– Что и говорить; опытные.
Но и ему не по себе от Эми Иллерталер, таким безумным обожанием и фанатизмом веет от синдицированного менеджера RHQ. И Блумберг что-то хочет сказать. Для этого-то он и поднимает глаза, устремляет взгляд на Райнера и говорит, примерно:
– Мы вот, – говорит Блумберг, – мы вот, хотя на словах и за спокойствие, чтобы жизнь текла размеренно и величаво, как Рейн, или, может быть, даже как Иордан, или еще вспомнить про правый консерватизм, и про чистый незамутненный Разум. А на деле-то, вопреки себе, оказывается, тянемся к безумию, простите уж, к венским кошмарам, к кристальному и чистому безумию, хотя сами-то мы исключительно простые, разумные и скучные… хм… люди. И вроде ладно елочка наряжена, а как притрешься, присмотришься, протрешь, как в троллейбусе, рукавом запотевшее окно – и там такое увидишь…
– Ау, – говорит Райнер, и его опять передергивает. – Что-то меня знобит, – говорит Райнер.
– И про это я тоже слышал, – говорит Блумберг, не слыша, что он говорит.
Где у нас кухарка, Черная кухарка?
Здесь она, здесь она, быть должна.
Быть должна-а!
* * *
Следующий день – суббота; однако в 7:00 FFT Давид Блумберг уже стоит у плиты и варит себе яйцо, но уже не так, как вчера, а куда более победоносно и поспешно. Он не дожидается крутости; он выхватывает яйцо, ковыряет его ложкой и высасывает жидкое содержимое; глава Комиссии по надзору за финансовыми рынками торопится.
Ибо в 7:00 FFT генеральный директор компании RHQ Эрик Хартконнер уже прыгает по двору собственного дома вокруг клумбы, волоча за собой на поводке старого окостенелого дога по имени Локи. Солнце не дотягивается до Эрика Харта, так как утро еще раннее, а росту в величайшем финансовом гении современности всего лишь сто семьдесят сантиметров. Солнце лишь скользит по вершинам сосен. Наконец Локи присаживается на клумбу. Дождавшись окончания процесса, Хартконнер решительно тащит Локи в дом.
А теперь, ну-ка: кто из них первым приедет на работу? У Давида Блумберга «Байрише моторверке», у Хартконнера тоже; они ровесники; обе машины новые – не старше трех лет; машина Харта несколько мощнее; но Блумбергу ехать не так далеко; но ему необходимо заправиться; но Хартконнер выехал на двенадцать минут раньше. Сколько данных, сколько факторов! Ну, и кто же из них, спрашивается, приедет на работу первым?
Но яркое крашеное небо слепит глаза Давиду Блумбергу – он едет против солнца. И он опускает козырек и снижает скорость.
