Зрители ничего не поняли, пират удивленно привстал. Я перешагнул через Тома и пошел к джипу.
– Эй, мистер!
Я повернулся. Это был Тед.
– Так как насчет той сосны? – спросил он. – Пилить будем или как?
– Будем, – ответил я. – Завтра утром.
Понятия о том, когда начинается утро, у нас с Тедом оказались разными – я проснулся от грохота и лязга, когда еще не было семи. По звуку это походило на танковые маневры. Я выглянул в окно: перед домом разворачивалось железное чудище – гибрид тяжелого грузовика с портальным краном. Монстр напоминал реквизит из фильма про незавидное будущее человечества после термоядерной катастрофы.
На бегу влезая в джинсы, я скатился вниз по лестнице, вылетел на крыльцо. Воняло соляркой и жженым машинным маслом, шум стоял адский, задние колеса грузовика мяли малинник, оставляя в сырой земле глубокую колею. Тед из кабины кивнул мне, невозмутимо продолжая подавать назад, в малинник.
Вокруг машины с лаем носилась немецкая овчарка, годовалый щенок, бурый в рыжину, с белой грудью. Собака подскочила ко мне, радостно пытаясь лизнуть в лицо. Тед что-то прокричал, из-за грохота я не расслышал, наверное, хотел сказать, что не укусит. Я ухватил пса за ошейник, потрепал за ушами, он таки лизнул меня в лицо – тепло, мокро и шершаво – и тут же снова бросился на травлю железного врага.
Тед заглушил мотор.
– Никто им не занимается. – Он грузно спрыгнул на землю, и пес тут же кинулся к нему. – Дурак, но добрый.
Я кивнул, разглядывая искалеченный малинник.
– Ничего, поднимется, – махнул рукой Тед. – Дождик пройдет, и будет как новый. Ничего, ничего.
На мятой двери грузовика по трафарету было набито «Тед Ковальски. Бревна и дрова, лесные работы». Надпись облупилась и едва читалась.
– Вот она, мерзавка. – Тед закурил, показывая на высокую сосну справа от крыльца.
На мой взгляд, дерево ничем не отличалось от дюжины других, стоявших рядом. Я сказал об этом. Тед сплюнул, хмыкнул, громко топая сапогами, подошел к сосне. Пальцами, корявыми и крепкими, как клещи, отодрал большой кусок коры. Под корой была труха.
– Видал? – Он швырнул кору в кусты, вытер ладонь о штаны. – Так и с человеком: на вид вроде ничего, приличный, а копнешь…
Я поглядел на него – не ожидал я от специалиста по бревнам и дровам философских умозаключений. Особенно в семь утра. Тед затянулся. Он курил по-солдатски, в кулак. Сигарета в его лапе казалась какой-то маленькой, детской и очень белой.
– А почему она отсюда не уедет? – спросил я.
– Отец у нее больной, куда от такого уедешь… – Тед вовсе не удивился вопросу. – А мать от них сбежала с инженером, давно, ей тогда лет шесть было. Когда мост за Сахарной Мельницей строили…
Он затянулся. Щурясь от дыма, бросил окурок в траву, крепко придавил сапогом.
– Короче, план такой: я прихвачу ствол сверху, потом подпилю, потом в чиппер.
– Куда?
– На щепу. Таким трухляком все одно топить нельзя.
– Ну да. Конечно. На щепу.
Тед пошел к машине, повернулся, подмигнул. Он был похож на отставного циркового борца – мощная, кирпичного цвета шея, седой ежик, колючие седые усы, покатые плечи. По железной лестнице он ловко забрался в кузов. Там на вертикальной стальной штанге крепилась металлическая люлька с сиденьем, торчали какие-то рычаги. Тед устроился, махнул мне рукой, чтобы я отошел подальше.
Взревел мотор. Грохнул выхлоп, тут же завоняло соляркой. Из-под кузова с лязгом выдвинулись железные ноги, уперлись в грунт. Тед потянул за рычаг, и машина, крякнув, лениво привстала. Колеса уже не касались земли, весь агрегат крепко стоял на металлических опорах. Я, пятясь, поднялся на веранду, подальше от грохота и вони.
Штанга с люлькой была телескопической, сиденье начало медленно подниматься. Тед плавно вознесся на уровень второго этажа. Без особого интереса оглядев окрестности, он снова взялся за рычаги. То, что я принял за стрелу крана, оказалось чем-то вроде гигантской железной руки, оканчивающейся трехпалой клешней. Рука разогнулась, она вытянулась выше крыши, выше деревьев. Тед, словно разминаясь, поклацал клешней в воздухе.
Воняло горячим металлом, маслом, соляркой. Каждое движение железного монстра сопровождалось скрежетом и лязгом. Скрипели и визжали суставы, трещали шестеренки, шипели пневматические шатуны. Овчарка, поджав уши, спряталась под крыльцо, я тоже отошел в дальний угол веранды.
Тед, усатый и красномордый, невозмутимый, словно языческий бог, управлял своим механическим чудовищем, управлял легко, почти грациозно. Железная рука описала полукруг, зависла над сосной. Ювелирно орудуя клешней, Тед обстриг верхние ветки, каждая с руку толщиной. Они, разлапистые и мохнатые, грузно упали на землю. Тут же потянуло свежей хвоей, запахло Рождеством, елкой, праздником.
Некоторым запахам присуща убийственная сентиментальность – я чуть не заплакал, вспомнив, как позапрошлой зимой наша Анька, тогда пятилетняя пигалица, участвовала в постановке рождественской мистерии в нашей церкви. Она изображала светлячка, который в составе звериной делегации – жираф, очень полосатый тигр, птица неизвестной породы и почему-то сразу два лобстера, судя по цвету, вареные – сопровождал трех мудрецов в Вифлеем. Новорожденный Иисус лежал в люльке, у Бога роль была простая и без слов, поэтому роль доверили румяной фарфоровой кукле с закрывающимися глазами. Накануне мы доводили до ума костюм светлячка, просидели почти до полуночи – Хелью трудилась над слюдяными крыльями, я занимался электропроводкой. К зубцам картонной короны я прикрутил лампочки, которые никак не хотели гореть – провода шли к батарейке, спрятанной в карман платья, и постоянно отсоединялись. Я хмуро сопел, Хелью смеялась, что я отношусь ко всему слишком серьезно – это же просто детский утренник. Я кивал, соглашался, у меня не было ни малейшего желания рассказывать ей, что похожую электрическую самодеятельность мы находим во время наших ночных рейдов. Только вместо короны и слюдяных крыльев там обычно пластит.
Сосна превратилась в груду белой и пахучей щепы. Страшноватое приспособление «чиппер», похожее на огромную мясорубку, сладострастно рыча и плюясь черным дымом, перемололо огромное дерево за пятнадцать минут. Я вернулся с бумажником, Тед заглушил мотор, закурил, с удовольствием затянулся.
– Сколько? – У меня в ушах еще звенело.
– Ты вообще чем занимаешься, Ник? – спросил Тед, спросил по-приятельски, будто убийство сосны нас сразу сблизило.
– Я? – В голову не пришло вообще ничего путного. – Я, я – учитель.
Помолчав, добавил:
– По физкультуре. Каникулы сейчас, лето.
– По физкультуре… – Лесоруб выпустил дым. – Ясно…
Звуки постепенно возвращались, сверху кружили и нервно каркали вороны – их недовольство я прекрасно понимал. Пес покинул укрытие, крутился вокруг нас, заглядывая в глаза. Я раскрыл бумажник, вопросительно поглядел на Теда.
– Убери, – улыбнулся в усы лесоруб. – Я угощаю.
Я хотел что-то возразить, но он перебил:
– Ты тут ни при чем, считай, я это для Полковника сделал. Да и всех-то дел на час всего…
– А ты хорошо знал его? – спросил я. – Лоренца?
Лесоруб задумался, выпустил аккуратное кольцо. Мы молча следили, как оно росло и медленно поднималось вверх, становясь все прозрачнее, все призрачнее.
– Он здорово меня выручил, – Тед опустил глаза. – Моего дурака за драку забрали. Они ездили гулять в Берлингтон, сцепились там с какими-то студентами… Ну, вот их и замели… А потом выяснилось, что он накостылял какому-то сенаторскому сынку, папаша звонил в участок из Вашингтона. Легавые все обгадились, как ты понимаешь… – он махнул рукой. – Моему светило года три, короче. Сенаторский юрист-гнус шил сотрясение мозга. У нас на адвоката денег не было, нам дали какого-то доходягу бесплатного. Он и двух фраз связать не мог, не то что кого-то там в суде защищать.
Тед зло махнул рукой.
– Я рассказал Лоренцу, тот говорит: погоди, разберемся. У нас, говорит, Америка, а не Киргизстан… – Тед бросил окурок, наступил сапогом. – Позвонил кому-то, потом сам съездил в Берлингтон. Вернулся, привез Джонатана…
– Кого?
– Сына привез. А сенатор все обвинения снял, никакого сотрясения мозга и вообще…
– Да… – Я не знал, что сказать. – А давно это было?
– Да уж… – Тед задумался, что-то прикидывая. – Джонатана считай три года как похоронили. Ему двадцать девять в сентябре. Ну так вот, лет десять тому назад все это случилось. Лет десять, я думаю. Да.
В библиотеке пахло жареной курицей с чесноком – густой аромат я уловил еще на подходе. Быстро поднялся на крыльцо, раскрыл дверь. На другой створке облупившейся двери сидел красавец-махаон. При моем приближении он лениво взмахнул крыльями и улетел.
Сегодня на мисс Маккой была кофта брусничного цвета с коротким рукавом. Я остановился в дверях, библиотекарша застыла, словно я застукал ее за чем-то постыдным.
