Он с трудом закончил фразу. Голос его слабел.
— Вот видишь, опять накатывает эта дурнота. Дышать стало труднее, руки и ноги немеют. Я обливаюсь потом. Но я должен закончить.
Он сделал глубокий вдох.
— Когда я проснулся… было… сегодняшнее утро. Я ничего не помню об этих шести годах. Только сейчас я знакомлюсь с моей новой действительностью.
Из хороших новостей — я оказался отцом еще одного мальчика. Похоже, если я что и делаю хорошего, то только это.
Плохих же — целый список, который мог бы лечь в основу бразильского сериала: ты ушла от меня. Ты меня больше не любишь. Мой старший сын меня ненавидит. Мои родители от меня отреклись. Мой лучший друг потерял ко мне всякое уважение. И все это потому, что я веду себя как последний мерзавец с людьми, которых люблю. Что за извращение! И, верх цинизма, я, кажется, симулирую амнезию, когда мне это удобно!
Силы покидали его, и он стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться. Он должен закончить! Он смотрел в объектив видеокамеры, и в глазах его была решимость.
— Виктория, ты должна мне поверить! Я не играю. Я не понимаю, что со мной происходит. Как бы то ни было, сделай то, о чем я тебя сейчас попрошу.
Я болен, Виктория. Другого объяснения нет. Что это — форма шизофрении или еще какое-то психическое расстройство? Я не знаю. Так вот, я прошу тебя поместить меня в психиатрическую больницу, и пусть меня лечат. Чтобы засвидетельствовать мою болезнь, у тебя есть эта кассета и письмо, которое я оставил на моем столе.
Завтра, если я снова стану тем, кто ломает мою жизнь, нашу жизнь, я наверняка откажусь ложиться в больницу. Тогда используй эти два вещественных доказательства против меня. Сделай это, умоляю тебя! Если ты не веришь больше в нашу любовь, сделай это для меня. Я не могу больше жить в этом кошмаре. И главное — не слушай, что я буду тебе говорить. Я лжец.
Тело Жереми бессильно сползло по спинке кресла. Наверно, он уже не был в кадре видеокамеры, но это было не важно. Он сказал все, что должен был сказать. Удовлетворение от этого встретилось с его страхом — и тот захлестнул его. Это был ужас, близкий к панике, не дававший дышать. Он умрет, снова умрет, опять увидит старика из своих кошмаров.
— Виктория… я сейчас усну… — еле выговорил он. — Видишь… я дал тебе доказательство… моей любви. Я делаю это для тебя… для детей… и для моих родителей тоже… Это безумец вас… обижал… не тот, кого вы… любили…
Он вздрогнул, повернул голову направо.
Его слова были теперь почти неразличимы.
— Я слышу его… Виктория… молитву… он здесь… передо мной.
Жереми плакал, как малый ребенок.
— Он… он здесь… Виктория… Мне страшно… Мне так страшно… Опять молитва об усопших… Почему?.. Почему?.. Что вы хотите? Что он хочет, Виктория? Я сошел с ума, Виктория… сошел с ума… Я… люблю тебя…
Квартира была маленькая. Крошечная комнатка, просто обставленная, с кухонным уголком. Голые белые стены. Жереми удивили невообразимый беспорядок и грязь. Сощурившись, он различил предметы одежды, валявшиеся рядом с ним на кровати и даже на полу, остатки пиццы, грязные стаканы, пустые бутылки и банки из-под пива на журнальном столике и на ковре, затушенные окурки в картонных тарелках… На душе стало тягостно. Это чувство не объясняли ни теснота комнаты, ни кавардак. Он просто понял, что это совсем новое утро, новая ситуация, новые проблемы. Он хотел было снова уснуть, бежать в сон от этой действительности, как вдруг, в смеси тошнотворных запахов еды и табачного дыма, различил аромат женских духов, сильный и очень пряный. Из-под простыни выглядывал краешек кружев. При виде черного лифчика Жереми вздрогнул. Он сел на край кровати, закрыл лицо руками и застонал.
«Это не мой дом. Со мной в этой постели спала женщина, и это не Виктория. Это не ее духи, ее запах запечатлен в моей душе».
Ему хотелось завыть, но он сдержался. Опыт у него уже был. Он знал, что не может позволить себе терять голову. Надо было просто встретить этот новый день, терпеливо и безропотно.
«Я представлю себе, будто вижу сон. Сон, над которым я не властен. Я приму каждое событие спокойно, склонюсь перед всеми прихотями истории, отдамся на волю волн. Может быть, меня ждут приятные сюрпризы?» Он посмотрел на свою левую руку и вздохнул с облегчением, убедившись, что обручальное кольцо все еще на ней.
«Поместила ли она меня в лечебницу? Если и так, это ничего не дало. Где она? Что происходит с нами?»
Он вспомнил Тома, Симона, больницу. Сколько же лет его последним воспоминаниям?
Жереми встал, открыл платяной шкаф. Там были несколько костюмов, десяток рубашек, две пары обуви. Внизу стояли картонные коробки. Он собирался осмотреть их содержимое, но вздрогнул, услышав за спиной женский голос.
— Что ты там ищешь?
Он обернулся — на него смотрела Клотильда, улыбающаяся, розовощекая. Она только что вошла и держала в руках багет и пакет с булочками.
Он не ответил, застыв от неожиданности.
— Что ты так на меня смотришь? Я тебя напугала? Ты как мальчишка, которого поймали с поличным, когда он рылся в отцовских карманах!
Она рассмеялась и прошла в кухоньку.
— Я приготовлю завтрак, пока ты изучаешь свои трофеи. Успеха тебе, смотри, упаковано все на совесть…
Жереми так и сидел на корточках оцепенев.
«Нет! Не может быть! Только не это! Только не она!»
Он с трудом поднялся и сел на кровать. Клотильда вернулась в комнату.
— Я поставила кофе. Потом приберу здесь немного. Вечеринка удалась на славу, а?
Он не ответил, колеблясь между печалью и испугом.
— Ну ладно. Я вижу, ты еще не совсем очухался. А как насчет массажа?
Она подошла и пристроилась за его спиной на кровати. Подтолкнув его, уложила на живот.
— Ну же, расслабься. Вот так. Какой ты напряженный!
Жереми не противился. На это не было ни воли, ни сил. Он чувствовал себя куклой-паяцем в гротескном представлении.
Она уселась верхом на его ягодицы и пробежалась руками по спине.
— Больше всех вчера набрался Бруно. Он такое нес! Мне, честно говоря, было не смешно. Шуточки мачо-переростка. У него проблемы с либидо, уверяю тебя. И он думал, что затащит Сильвию в постель, с его-то дурным юмором и дыханием алкоголика? Она его быстренько отшила! Она изо всех сил старалась подцепить красавчика Шарля. Но он же у нас сменил ориентацию, и женщины его больше не интересуют. Знаешь, я думала, что парень, которого вдруг потянуло на мужчин после двадцати лет вполне активной гетеросексуальности, он ведь раньше был тот еще ходок, станет как минимум бисексуалом. Как бы не так! Он теперь любит только мужчин. Тебе приятно? Эй, мог бы хоть мне ответить!
Жереми не слушал Клотильду. Он лежал, ошарашенный, и не мог встать. Ему хотелось, чтобы она замолчала и куда-нибудь исчезла.
Клотильда легла на него сверху.
— Давай сделаю боди-боди? Может быть, это восстановит твой… потенциал. Я не намерена удовольствоваться вчерашним фиаско!
Она поцеловала его затылок, потом спину.
Эти поцелуи переполнили чашу терпения Жереми. Он резко повернулся, и Клотильда скатилась с него.
— Вставай и убирайся! — рявкнул он, садясь.
Ее глаза округлились.
— Ты шутишь? Что с тобой? — спросила она, явно не зная, удивиться ей или разозлиться.
— Уходи отсюда!
— Да что с тобой? Ты спятил? Это потому, что я сказала о твоей вчерашней неудаче? Я же пошутила… ты был пьян, вот и все… я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы…
— Уходи!
Клотильда испуганно отпрянула. Потом, разъяренная этим унижением, вскочила и встала перед ним.
— Да что ты о себе возомнил? — выкрикнула она со злостью. — Думаешь, напугал меня? Думаешь, можешь со мной играть? Я тебе не твои шлюшки, которых ты снимаешь в барах за бабки, чтобы сваливать, едва ты щелкнешь пальцами.
Жереми ничего не ответил. Эта сцена его больше не касалась. Клотильда приняла его молчание за знак слабости.
— Ты мне противен. Придурок! — с презрением бросила она. — Я ухожу. Твоя жена права. Ты сумасшедший! Да, ты жалкий недоумок! И не вздумай звонить мне с извинениями. На этот раз я не вернусь!
Она вышла, хлопнув дверью.
Жереми бессильно обмяк на кровати.
«Я изменяю Виктории. С женой Пьера. Я все потерял. Все потерял. Я не переменился. Мой план не сработал. Я не вылечился. Я болен. Я сумасшедший! Сумасшедший!»
Эти последние слова он выкрикнул вслух и, схватив стоявшие на столе стаканы, яростно швырнул их в стену.
— Я сумасшедший, сумасшедший, — зарыдал он и рухнул на кровать.
Он услышал шипение кофеварки и почувствовал запах подгоревшего кофе. На него накатил тот же голод, который он испытывал в прошлые свои пробуждения. Но эта физиологическая потребность показалась ему ничего не значащей в сравнении с его драмой.
