Рорк взглянул на него из-за кульмана и опустил карандаш. Он подумал, что так, наверное, выглядело лицо Мэллори, когда он стрелял в Эллсворта Тухи.
— Ну, Говард, хочешь узнать, почему ты получил подряд на Монаднок-Велли? — Он швырнул газету на стол.
Рорк увидел заголовок на третьей полосе: «Калеб Бредли арестован».
— Тут всё, — сказал Мэллори. — Но не читай, если не хочешь, чтобы тебя вырвало.
— Хорошо, Стив, в чём дело?
— Они продали двести процентов.
— Кто продал? Чего?
— Бредли и его банда. Акций Монаднок-Велли. — Мэллори говорил с усилием, резко, с мучительной точностью. — Они полагали, что это бессмысленно — с самого начала. Землю получили практически даром, считали, что место не подходит для курорта — далеко от дорог, поблизости не было даже автобусного маршрута или кинотеатра, думали, что момент выбран неудачно и народ не пойдёт на это. Они подняли большой шум и продали акции куче богатых простаков — это было просто гигантское надувательство. Они продали двести процентов акций на эту землю и получили двойную цену против того, что стоило строительство. Были уверены, что всё провалится. Хотели провала. Они считали, что не получат прибыли, чтобы распределять по акциям. Была продумана прекрасная комбинация, как выскочить, если компанию объявят банкротом. Они приготовились ко всему, кроме успеха. А Монаднок-Велли его вполне заслуживает. Но они думали, что подготовились к неизбежному краху. Говард, ты не понимаешь? Они выбрали тебя как самого скверного из архитекторов!
Рорк откинул голову назад и рассмеялся.
— Чёрт возьми, Говард! Это не смешно!
— Садись, Стив, кончай трястись. Ты выглядишь так, будто наткнулся на целое поле, усеянное трупами.
— Так и есть. Хотя я видел и кое-что похуже. Я видел главное: то, из-за чего появляются такие поля. Что эти идиоты считают ужасом? Войны, убийства, пожары, землетрясения? К чёртовой матери всё это! Ужас в этой статье. Вот чего следует бояться, вот с чем бороться, надо протестовать и призывать все напасти на их головы, Говард. Я думал обо всех определениях зла и обо всех средствах борьбы с ним, предлагаемых на протяжении веков. Они ничего не смогли ни объяснить, ни исправить. Но корень зла — чудовище, истекающее слюной, — в ней, Говард, в этой статье. В ней и в душах самодовольных подонков, которые её прочтут и скажут: «Да ладно, гений должен бороться, это для него благо», — а затем найдут какого-нибудь деревенского идиота, чтобы тот помог, поучил гения плести корзинки. Таково это чудовище в действии. Говард, подумай о Монаднок-Велли. Закрой глаза и взгляни внутренним взором. Подумай, люди, которые заказали это, верили, что ничего хуже они построить не смогут. Говард, что-то неправильное творится в мире, если тебе позволяют создать своё величайшее творение — в виде грязной шутки!
— Когда ты прекратишь думать об этом? О мире и обо мне? Когда ты научишься забывать об этом? Доминик…
Он замолчал. Они не произносили её имя в присутствии друг друга уже пять лет. Рорк увидел глаза Мэллори, внимательные и страдающие. Мэллори понял, что его слова задели Рорка, причинили ему боль — такую боль, что вынудила его произнести это имя. Но Рорк повернулся к нему и членораздельно договорил:
— Доминик привыкла думать так же, как ты.
Мэллори никогда не говорил о том, что, как он догадывался, было в прошлом Рорка. Их молчание всегда предполагало, что Мэллори всё понимает, а Рорк всё знает и что обсуждать нечего. Но сейчас Мэллори спросил:
— Ты всё ещё ждёшь, что она вернётся? Миссис Гейл Винанд, чёрт бы её подрал!
Рорк сказал без тени волнения:
— Заткнись, Стив.
Мэллори прошептал:
— Извини.
Рорк снова вернулся к столу и сказал обычным голосом:
— Шёл бы ты домой, Стив, и позабыл о Бредли. Теперь они начнут таскать друг друга по судам, но нам нельзя лезть в это дело, и тогда они не разрушат Монаднок. Забудь всё и иди, мне надо работать.
Он стряхнул газету со стола локтем и склонился над чертежом.
Потом был скандал вокруг финансирования Монаднок-Велли и суд, несколько джентльменов были приговорены к тюремному заключению, и новое руководство компании «Монаднок» занялось своими акционерами. Рорк остался в стороне от этого. Он был занят, и у него не нашлось времени прочесть в газетах отчёт о процессе. Мистер Бредли признал, в качестве извинения перед партнёрами, что будь он проклят, если думал, что курорт, построенный по сумасшедшему проекту, окажется прибыльным. «Я сделал всё, что мог, я выбрал самого большого идиота, которого сумел отыскать».
Остин Хэллер написал статью о Говарде Рорке и Монаднок-Велли. Он писал о сооружениях, которые создал Рорк, он перевёл на человеческий язык то, что Рорк сказал своими постройками. Это не был обычный, спокойный тон Остина Хэллера — это был дикий крик восхищения и гнева: «И будь мы все прокляты, если величие должно явиться к нам через мошенничество».
Статья породила в близких к искусству кругах ожесточённые споры.
— Говард, — сказал Мэллори спустя несколько месяцев, — ты знаменит.
— Да, — ответил Рорк, — полагаю, что да.
— Три четверти не понимают, о чём речь, но слышали что-то от одной четверти, которая ожесточённо спорит о тебе, и теперь чувствуют, что надо произносить твоё имя с уважением. Из спорящей четверти четыре десятых тебя ненавидят, три десятых считают, что должны выразить своё мнение в любом споре, две десятых действуют наверняка и приветствуют любое «новшество», и только одна десятая понимает. И все они вдруг обнаружили, что существует Говард Рорк и что он архитектор. Бюллетень Американской гильдии архитекторов считает тебя большим, но неуправляемым талантом, и в Музее будущего развешаны фотографии Монаднока, дома Энрайта, здания Корда и «Аквитании» в великолепных рамках под стеклом — рядом с комнатой, где они выставили творения Гордона Л. Прескотта. И всё же я рад.
Однажды вечером Кент Лансинг сказал:
— Хэллер сделал великое дело. Ты помнишь, Говард, что я как-то говорил тебе о психологии полузнаек? Не презирай среднего человека. Он необходим. Чтобы состоялась любая большая карьера, нужны два слагаемых: великий человек и человек более редкий — тот, кто способен увидеть величие и сказать об этом.
Эллсворт Тухи писал: «Парадоксом во всём этом нелепом деле является тот факт, что мистер Калеб Бредли пал жертвой несправедливости. Его нравственность открыта для нападок, но его эстетика безупречна. Он проявил больше здравого смысла в оценке архитектурных достоинств, чем Остин Хэллер, вышедший из моды реакционер, который вдруг сделался художественным критиком. Мистер Калеб Бредли стал мучеником из-за плохого вкуса своих съёмщиков. По нашему мнению, приговор должен быть смягчён в знак признания художественной проницательности мистера Бредли. Монаднок-Велли — надувательство, и не только в смысле финансов».
Солидные богатые джентльмены, которые были самым надёжным источником заказов, вяло реагировали на славу Рорка. Человек, который раньше говорил: «Рорк? Никогда о нём не слышал», теперь говорил: «Рорк? Очень уж это скандально».
Но некоторых поразил тот простой факт, что Рорк построил нечто, что принесло владельцам большие деньги, в то время как они стремились к обратному, это впечатляло больше, чем абстрактные дискуссии в художественном мире. Были и такие — пресловутая одна десятая, — кто всё понимал. За год после Монаднок-Велли Рорк построил два частных дома в штате Коннектикут, кинотеатр в Чикаго, гостиницу в Филадельфии.
Весной 1936 года был выдвинут проект проведения в одном западном городе Всемирной ярмарки — международной выставки, которая стала известна под названием «Марш столетий». Комитет, состоявший из государственных чиновников, ответственных за проект, избрал совет по строительству. Государственные чиновники явно хотели выглядеть прогрессивными. Говард Рорк стал одним из восьми избранных.
Получив приглашение, Рорк выступил перед комитетом и объяснил, что был бы рад проектировать ярмарку, но один.
— Это не серьёзно, мистер Рорк, — заявил председатель. — Как ни говори, проект, за который мы берёмся, должен стать лучшим из того, что мы когда-либо имели. Я имею в виду, что две головы лучше, чем одна, понимаете, а восемь голов… Господи, сами же понимаете — лучшие головы страны, самые славные имена, вы же понимаете — дружеские консультации, сотрудничество и взаимное обогащение, вы понимаете, как создаётся великое произведение.
— Да.
— Тогда вы понимаете и…
— Если я вам подхожу, дайте мне сделать всё одному. Я не работаю с комитетами.
— Вы что же, отказываетесь от такой возможности, шанса на бессмертие?..
— Я не работаю в коллективе. Не консультируюсь. Не сотрудничаю.
В архитектурных кругах послышались гневные комментарии, связанные с отказом Рорка. Раздавались голоса: «Тщеславный мерзавец!» Негодование было слишком резким и грубым, чтобы счесть его просто профессиональной завистью; каждый почитал, что оскорбили лично его; каждый считал себя вправе менять, советовать и улучшать творения любого из живущих.
