— Да, — ответил Маркус, стоявший прямо за ним.
— Подержи меня за руку!
— Но у тебя всего две руки.
— Закрой глаза, — сказал доктор Роберт.
— Не хочу!
— Подумай о чем-нибудь другом! — посоветовал Маркус.
— Не могу!
— Думай о чем-нибудь хорошем. О тальятелли!
— Тальятелли! — закричал Сигмунд. — Я думаю о тальятелли!
— Вот! — сказал Роберт.
— Нет! — крикнул Сигмунд.
— Попробуй расслабиться, — посоветовала Сив.
— Тальятелоооооойййййй! — завопил Сигмунд.
* * *
Когда спустя десять минут они вышли из салона Роберта, Сигмунд уже был в отличном настроении.
— Забавно иногда немного что-то менять, — объяснял он. — Не так уж много и надо. Пирсинг здесь, тату там, маленький укольчик, и ты чувствуешь себя обновленным. Это не опасно, Маркус. Всего лишь укол, и все. Мир вовсе не рушится.
Маркус покачал головой. Сигмунд продолжал:
— А Роберт знает свое дело. Без сомнения. Вполне возможно, я еще вернусь к нему как-нибудь. Когда я буду с Бентой, может быть, я поставлю ее имя на плече. Народ, вы же видели его аппаратуру для тату! Это вам не игрушки для сопливых, а?
— Нет, — сказала Эллен Кристина. — Если хочешь, можешь назначить время.
Сигмунд кивнул:
— Надеюсь. Это действительно хочется повторить.
— Времени уже половина четвертого, — сказала Муна. — Нам надо торопиться, если вы хотите успеть на поезд в Осло.
— А вы не пойдете на концерт? — спросил Маркус, надеявшийся на компанию более многочисленную, чем один этот новоиспеченный любитель пирсинга.
— Мы не можем, — сказала Эллен Кристина. — Мы пообещали накрывать на стол на дне рождения у папы Муны.
— Да, — сказала Муна. — Очень некстати ему исполняется пятьдесят как раз сегодня.
— Обидно ужасно, — сказала Эллен Кристина.
— Что ж, дорогие дамы, — начал Сигмунд, — в таком случае вы должны винить дедушку и бабушку Муны и, возможно, осудить их за то, что они не пользовались презервативом в этот судьбоносный день.
— Но если бы они им воспользовались, то не родилась бы Муна, — заметил Маркус.
Сигмунд кивнул.
— Да, — сказал он. — Все, что ни делается, все к лучшему. — И он засмеялся. На этот раз это не был легонький смешок Монса. Это был громкий, довольный смех Сигмунда.
В левой брови у него блестела хирургическая сталь свежего пирсинга.
Маркус сидел в поезде на Осло и поглядывал на Сигмунда, свернувшегося рядом с ним калачиком, одетого в рэперские штаны, кроссовки и светло-зеленую футболку. Серую шапку он натянул до шеи и время от времени издавал храпящие звуки. Казалось, он спит, но Маркус знал, что это не так. Он просто хотел побыть наедине со своим новым пирсингом, пока они едут в поезде. Теперь он вытянул ноги и положил их на пустое сиденье напротив. Пришел кондуктор.
— Надо снять обувь, если хочешь оставить ноги на сиденье.
Сигмунд коротко всхрапнул.
— Он спит, — объяснил Маркус.
— Не имеет значения. Он все равно должен снять обувь.
Маркус осторожно взял ноги друга и поставил их на пол. Сигмунд хрюкнул и повернулся к окну.
— Ваши билеты.
Маркус протянул билеты.
— Два детских?
— Да.
— Откуда я знаю, что он ребенок?
— Ему четырнадцать лет, — сказал Маркус.
— У него есть удостоверение личности?
— Да.
Маркус протянул кондуктору ученический билет Сигмунда, который тот предусмотрительно отдал приятелю.
— Откуда мне знать, что это он?
— Что?
— На нем же этот колпак.
— Это не колпак. Это — шапка.
— Я хочу видеть его лицо.
— А можно обойтись без этого?
— Почему это?
— Ему хочется сохранить его.
— Сохранить?
— Да, до концерта.
— Послушайте, молодой человек, — сказал кондуктор. — Лицо не сохранится, если прятать его под шапкой.
— Разве?
— Нет. И хотя нам часто хотелось бы спрятать свое лицо, его приходится использовать до смерти. Мы можем жаловаться, сколько захотим, но такова жизнь. Дайте, я взгляну на его лицо.
Маркус не успел ничего ответить, а кондуктор уже стащил шапку одним быстрым движением.
— Ого! — сказал он с удовольствием. — Да у нас тут Властелин Колец!
— Его зовут Сигмунд, — уточнил Маркус. — Сигмунд Бастиансен Вик.
Кондуктор посмотрел на ученический билет.
— Да, — сказал он. — Похоже на правду. А меня зовут Фродо.
Он дружелюбно улыбнулся, проштамповал билеты и пошел дальше по вагону.
— Мазафака! — сказал Сигмунд.
Кондуктор вернулся:
— Ты что-то сказал?
— Ничего, — отозвался Сигмунд.
— Хочешь доехать до Осло?
— Да, если это не сложно.
— Это зависит от тебя, — сказал кондуктор и исчез.
Сигмунд снял кроссовки, натянул шапку на лоб и прислонился к окну. Маркус достал прихваченную из дома еду и лимонад. Сыр и печеночный паштет напомнили ему о старых временах. Он откинулся на сиденье, закрыл глаза и подумал, какую музыку в юности слушал папа. Он ведь играл на гитаре в группе, но это было давным-давно, и гитара лежала в потертом чехле на чердаке. И там она, наверно, пролежит вечно. Маркус отхлебнул лимонада и почувствовал, что хочет в туалет.
На концерт Бенты Иверсен и «Берты Б», ехали не одни они с Сигмундом. У Маркуса сложилось впечатление, что по крайней мере половина учеников из их школы сидела в поезде. Наверно, еще и поэтому Сигмунд натянул так низко шапку. Не факт, что всем бы понравилась его новая внешность в такой же мере, как она нравилась ему самому. Они подождали, пока сядут все остальные, незаметно просочились в поезд и сели в «тихий вагон», где можно было сидеть спокойно, тихо и мирно.
В других вагонах было совсем не спокойно. Они кишели подростками, которые болтали, смеялись, орали, свистели, пели, говорили по мобильникам, менялись местами и летали взад-вперед по проходу. Все собирались на концерт, и все гордились, что ходят в одну школу с одной из «Берт».
Большинство знало, что Маркус знаком с Бентой Иверсен, и многие сипло и с восторгом кричали ему, пока он шел через вагоны в туалет:
— Привет, Макакус!
— Ты тоже на концерт «Берты»?
— А ты знаешь, что они будут петь?
— А ты увидишь потом Бенту?
— А можно, я с тобой?
— Я тоже!
— И я!
— И я!
— Скажи «да», Макакус!
Он кивал и качал головой и пробирался вперед молча. Он был счастлив, что они сели в «тихий вагон», избежав всей этой суеты. Бедная Бента, подумал он. Как утомительно быть знакомым с поп-звездой, но, наверно, в десять раз труднее быть звездой.
Он почти дошел до конца прохода, когда Эллен Аронсен схватила его за руку. Эллен была на два года старше и была одноклассницей Бенты. Она встала.
— Пойдем, Макакус, — сказала она и потащила его к тамбуру.
Маркус не очень хорошо был знаком с Эллен, но он знал, что она гуляла с кучей парней. Большинство были старше ее, но теперь она ухватила младшего. Она толкнула его к двери в туалет и наклонилась над ним.
— Хочу рассказать тебе одну тайну, — прошептала она.
Маркусу было не по себе. Он слышал о фанатах, разрывающих одежду поп-звезд, и хотя он не был самой Бентой Иверсен, очевидно, многие думали, что он — один из лучших ее друзей. Поэтому, вполне вероятно, его одежда тоже могла представлять интерес.
Эллен наклонилась еще ближе. От нее пахло помадой и жвачкой.
— О'кей, — прошептал он. — Можешь взять мой шарф.
— Почему? — удивилась она и перестала жевать.
— Нет… — сказал он, протянул руку за спину и попытался открыть дверь. Она была закрыта, и очень жаль, потому что он уже очень сильно хотел в туалет.
— Почему ты хочешь отдать мне свой шарф? — прошептала Эллен. Ее лицо было всего в десяти сантиметрах.
— Я подумал, тебе он понравился.
Маркус пытался шептать как можно более расслабленно и равнодушно, но это было непросто.
Эллен Аронсен покачала головой и снова принялась жевать, уставившись с удивлением на Маркуса.
Оба молчали, и Маркус подумал, как долго они собираются так стоять. Если кто-нибудь пройдет мимо, это наверняка неправильно истолкуют, и тут же поползут слухи.
— Какую тайну?
Эллен вынула жвачку и прилепила ее себе за ухо.
— По-моему, у тебя есть обаяние, — сказала она.
— Правда? Есть? — тихо переспросил Маркус.
— Да, и она сказала, ты милый.
— Да что ты? — сказал Маркус и попытался понять, о чем это она.
Эллен Аронсен кивнула:
— Она считает тебя самым милым парнем во всей школе.
Маркус почувствовал, как кровь отлила от головы к пяткам. Неожиданно он понял, о чем она говорит. И этого он тоже очень боялся.
— Она считает, что в школе полно тупых парней. Она дико устала от всех, кто к ней клеится. Она говорит, что хочет остаться в покое и чтобы все были такими, как Мэкакус.
