— Все будут уместны, все, — таким же широким жестом, что и раньше, располагал к себе слушателей Иващенко. — Спасибо, Валерий Иванович, спасибо. Ну что, — окинул он взглядом публику, — я уж, наверное, вставать не буду, долгий разговор всё же предстоит… Я тогда вкратце о себе расскажу и о том, как принял это решение — бежать из Советского Союза в Россию.
Бородач вроде как задумался, собираясь с мыслями, кашлянул в кулак, и продолжил:
— Начнём с того, что я с детства являюсь ярым и непримиримым антикоммунистом. От коммунистического строя пострадала вся моя семья: оба деда, отец, брат отца. Мать после смерти отца в тюрьме влачила жалкое существование, работала уборщицей. В общем, коммунизм с самого рождения стал для меня абсолютно неприемлемой идеологией, философией смерти, учением в чём-то даже страшнее фашизма. Удивительное дело: мой двойник на этой стороне, то есть тот же Вася Иващенко, которому суждено было родиться и жить здесь, в свободной России, как я только-только узнал, погиб от рук прокоммунистических молодчиков ещё пятнадцать лет назад. Их здесь, я гляжу, хватает — бедные, обманутые молодые люди, да вразуми их Господь! Он не был учёным, он был обыкновенным инженером на заводе — и вот, отправился однажды на митинг против коммунистического реванша. Подробностей я не знаю, но, насколько известно, эти нелюди, эта красная плесень на теле человечества, это разнузданное хулиганьё, вломились в толпу протестующих с цепями и кастетами, били всех направо и налево, вот и пробили мне, то есть тому Василию голову, отчего он на месте скончался. В общем, всё это очень печально… Тем не менее, благодаря природной злости и настырности, я сумел поступить в институт, затем в аспирантуру, потом, устроившись в научно-исследовательский институт министерства обороны, стал заниматься различными проблемами и задачами, в основном, увы, связанными с разработкой оружия. Я признаю совершенно отчётливо: это несмываемое пятно на моей биографии. Прощения мне нет, создавать оружие для коммуняк, которые потом истребили им полчеловечества — это величайший грех. На том свете, если он есть, мне за это воздастся сполна. Я был, однако, не самым худшим советским учёным, имею множество научных трудов, публикаций, ряд открытий. Премией даже Ленинской одарили. У коммунистов я числился на хорошем счету. Однако, с того самого возраста, когда меня посетило какое-то начальное, ещё примитивное понимание окружающей действительности и того зла, что пребывает в ней, а под злом я, разумеется, имею в виду коммунистическую идеологию, я постепенно становился диссидентом. Внутренним, так сказать, диссидентом, потому что там, в параллельной для вас реальности, как вы знаете, с недавних пор уже не существует свободного зарубежья, весь мир находится под коммунистической пятой и бежать из страны в страну не имеет смысла. Так вот, я уходил в себя, даже пытался вместе с неравнодушными друзьями создать какое-то движение Сопротивления, чтобы объяснять людям о том, что же это за чума такая, коммунизм, чтобы противопоставить ему что-то, но, увы, друзья гибли один за другим, остававшиеся в живых думающие люди предпочитали превращаться в глупцов, потому что так легче жить, а оболваненные народные массы, как послушное быдло, всё жарче и трепетнее принимали античеловеческие коммунистические постулаты. Народу, по правде говоря, нравилась вся эта военщина, эти захваты беззащитных стран, развевающиеся красные флаги на правительственных зданиях зарубежных государств. У русских, надо признать, есть что-то такое патологически врождённое, какая-то природная склонность к покорению других народов и навязыванию им своего образа жизни. Так вот, с каждым годом жизнь моя становилась всё тоскливее и страшнее. Я безумно люблю свою Родину, но оставаться в ней больше не представлялось никакой возможности. Я не видел ни малейшего выхода и уже начал подумывать о самоубийстве, как о решении всех проблем, но вдруг, как благостный гром среди чёрного коммунистического неба, прозвучало известие об открытии параллельного измерения, в котором коммунизм повержен, в котором существует свободная демократическая Россия, в котором люди строят будущее исходя из свободных представлений о личности и собственности, а не под кнутом надсмотрщиков. Вы не поверите, я плакал, узнав об этом! Я просто рыдал навзрыд, потому что это было настоящим чудом, божественным озарением — принести в наш унылый мир, в мой персональный ад такой мощный луч надежды. Разумеется, о свободном перемещении в Россию не могло быть и речи, коммуняки тут же превратили открытие нового свободного мира в инструмент для собственной идеологии, а та эмиграция, о которой они постоянно говорят, якобы существующая, я имею в виду официальную эмиграцию из СССР в Россию, так я в неё просто-напросто не верю! Я сейчас навожу здесь справки, чтобы встретиться хоть с кем-то из тех, кто будто бы эмигрировал из Союза, но пока мне не предоставили о них никаких сведений. Я подозреваю, что таких людей может вовсе не существовать. Их просто-напросто расстреляли коммунисты. Выявили неблагонадёжных — и расстреляли, объявив о том, что отправили их в Россию. В общем, я понимал всё это с самого начала и о так называемой официальной эмиграции даже не задумывался. Я знал, что меня, советского учёного, да ещё разработчика оружия, просто поставят к стенке — хлоп-хлоп, и готово. И тогда я стал работать над созданием собственного канала для пересечения параллельных измерений. Ведь, рассуждал я, если это явление кто-то открыл, то почему же я, физик, не могу сделать то же самое? Дела, однако, продвигались с трудом, но вскоре мне улыбнулась удача: меня перевели работать в то самое подразделение министерства обороны, в тот самый институт, который занимался изучением вопросов перемещения в пространстве и времени. Да, представьте себе, коммунисты и о покорении времени мечтают. Причём, не исключено, что в самом скором будущем они его подчинят. Это станет воистину вселенской трагедией. Итак, я начал работать в этом подразделении, впрочем, занимаясь лишь второстепенными теоретическими вопросами. Непосредственно в тех боксах, где происходит скольжение в параллельность, я не бывал ни разу. Тем не менее, мне стала доступна чрезвычайно ценная информация, а, прежде всего, я узнал самый главный принцип, благодаря которому возможно путешествовать из мира в мир, а также методы, по которым этот принцип может быть осуществлён. То есть, попросту говоря, мне стало известно, как создать пространственную машину. И я, ежедневно рискуя быть разоблачённым и расстрелянным, в домашних условиях стал её строить.
Дальше следовал душераздирающий рассказ о том, как наш герой из кухонных кастрюль (ну, или чего-то такого) сотворил чудо-агрегат — а гадкие соседи-стукачи, разумеется, заподозрили неладное и принялись бомбардировать анонимками Комитет Государственной Безопасности, от чего приходилось при каждом звонке в дверь разбирать пространственную машину снова на кастрюли, а затем опять собирать — написал на стене своей квартиры нецензурное послание в адрес коммунистического строя, выкурил папиросу «Беломорканал» (других, якобы, там нет), смачно плюнул с балкона на всю советскую власть, залез в железный гроб (он так и сказал «железный гроб», что нас с Никитой чрезвычайно порадовало — значит, мысль наша двигалась в верном направлении) и…
— И вот то ли умер, то ли переместился в рай, — попытался пошутить Иващенко.
Шутка, надо сказать, не прошла. При слове «рай» аудитория как-то напряглась и поёжилась. Ну ещё бы, называть всю эту окружающую срань раем! На такое даже самые беспредельные либералы-западники не решались.
— Сразу скажу, — сообщил Иващенко, — что здесь меня встретили чрезвычайно тепло. Правда, господа из соответствующих органов — друзья, вы не поверите, какое блаженство произносить вслух слово «господа»! — попытались меня несколько ограничить в перемещениях. Я был категорически против. Не для того я сюда убегал, чтобы сидеть по подвалам да бункерам, пусть и оборудованным по последнему слову техники. Я стремился к людям, в самую гущу жизни, поэтому настойчиво стал проситься на преподавательскую работу по физико-математическому профилю. Сейчас, когда такую возможность мне предоставили, я просто счастлив.
Бывает же такое: с виду человек вполне тебе симпатичен. Увидев этого добродушного беженца, в первую минуту я подумал, что даже не отказался бы выпить с ним, присядь он за мой столик где-нибудь в «Прожекторе перестройки». В нём есть стать, порода какая-то особая. У него глаза блестят интересно. Но едва такой симпатичный человек начинает говорить, как понимаешь, что перед тобой подлый и гадкий враг. Что никакого согласия между ним и тобой не возможно во веки вечные. Что на таких глупых людях, наивно сопоставивших свой ограниченный индивидуальный опыт с мировой историей, сделавших из этого сопоставления примитивные выводы и восставших против самого главного, стержневого стремления человека — стремления к справедливости — и распространяет свою вонючую длань по эту и, оказывается, ещё и ту сторону бытия омерзительно-алчный капитализм. Я давал себе зарок просидеть всё время, сколько бы эта встреча ни длилась, молча, но котелок с первых же минут принялся закипать.
