Первый же вопрос, который задали Иващенко, более всего интересовал и меня. Дедок-профессор, сидевший в первых рядах, сугубо практично поинтересовался:
— Разрешите узнать, милостивый государь, что же произошло с вашими разработками по теории и практике перемещения в параллельные вселенные. Это же очень интересно. Наверняка вы как-то фиксировали свои достижения и находки. Случайно, не собираетесь заниматься тем же у нас в институте?
— Вы знаете, — немного стушевался перебежчик, — все эти сведения, все эти научные данные являются здесь государственной тайной. Я дал подписку об их неразглашении. По большому счёту Российскому государству они не нужны, этими знаниями соответствующие учреждения и структуры обладают. Что касается меня лично, то да, было бы интересно продолжить разработки в этом направлении, заняться кроме пространственных вопросов вопросами времени, к примеру, и, может быть, я когда-нибудь ко всему этому вернусь. Пока же, увы, я вынужден взяться за более локальные проблемы. Всё же вы должны понимать, что со стороны официальных властей России ко мне ещё существует некоторое недоверие. Представьте себе, они даже проверяли абсурдную версию, а не засланный ли я казачок, так что мне в какой-то степени ещё предстоит доказать свою лояльность к этой общественно-политической системе, хотя доказывать на самом деле нечего. Но вот так всё, так. Я отношусь ко всему с пониманием, я был готов к этому и, более того, я вполне мог бы продолжить мои разработки и здесь, но где-то в закрытом институте, что меня категорически не устраивало. Я хочу жить настоящей, полнокровной жизнью. Только ради этого я сюда и перемещался.
— В Союзе у вас кто-нибудь остался? — спросил женский голос. — Семья, дети?
Вопрос тоже оказался не совсем тем, что хотел бы услышать Иващенко. Несмотря на все его широкие жесты.
— Я был женат некоторое время тому назад. У нас родился сын, но через десять лет брака мы с женой, мягко говоря, охладели друг к другу и развелись. Она тоже учёный, ей предложили место в одном из научных центров в США, она зачем-то согласилась и вместе с ребёнком — сейчас ему уже семнадцать — уехала работать в разрушенную ядерной войной, умирающую Америку. К сожалению, я не смог её удержать. Последние несколько лет мы не общались.
— Им ничего не будет за то, что вы бежали из Союза? — поинтересовался тот же сердобольный голос.
— Кто его знает?! По крайней мере, надеюсь, что всё обойдётся. Хотя… Коммунисты — это законченные изверги, они на всё способны. Но я отгоняю от себя плохие мысли: мы с супругой слишком давно не общались, чтобы она могла быть им интересна с каких-то там аспектов государственной безопасности. Гораздо сильнее меня волнует здоровье моего сына. В Штатах, точнее, в том, что от них осталось, до сих пор жуткая радиоактивная обстановка. Дикие мутации. Об этом официально не говорят, но до меня доходили слухи и даже фотографии тех ужасающих существ, в которых превращаются там люди. Сложите воедино все фантастические произведения о последствиях ядерной войны — и вы получите объективную картину этого чудовищного коммунистического преступления.
«Подлая ложь!» — хотел крикнуть я в это мгновение. — «Где доказательства? Нелепые слухи да картинки, скроенные в Фотошопе — вот и вся твоя аргументация?!» — но неимоверным усилием воли сдержался.
— А что вообще представляет собой этот коммунизм? — задавал предателю-перебежчику вопрос мужчина средних лет. — Я имею в виду, с экономической точки зрения. Как он выглядит на самом деле? В тех телевизионных репортажах из Союза, что мы видим, он предстаёт, честно говоря, весьма соблазнительно: отсутствие денег, всесторонняя социальная поддержка.
— О, все эти репортажи — сущая профанация! — воскликнул Иващенко. — Не верьте ни единому слову. Деньги-то коммуняки отменили, правда, не везде, зато людям приходится жить впроголодь. По сути, это та же самая карточная система. Больше определённого набора продуктов или каких-то других товаров в одни руки взять нельзя.
Вот тут уж я не выдержал.
— А зачем больше-то? — крикнул с места. — Все получают по потребностям.
— Зачем больше? — усмехнулся бородач. — Ну, а вдруг вы захотите чего-то оригинального. Немного разнообразить этот унылый продуктовый паёк. Съесть, скажем, не два яйца, а четыре, выпить не бутылку пива, а три. Душа, знаете ли, требует разнообразия.
— Думаете, вы здесь будете есть и пить всласть? — снова подал я голос. — На ту зарплату, что получают институтские преподаватели, можно только штаны поддерживать. Подождите, вы ещё вспомните эту так называемую карточную систему добрым словом.
И народ, я видел, понимал моё негодование. Десятки глаз, устремившиеся в мою сторону, искрились сочувствием. Они же всей шкурой, эти униженные капиталистическим режимом институтские таланты, успели за последние десятилетия прочувствовать собственную никчемность. Осознать ту ничтожную обслуживающую роль, которую отводили им на собственном празднике жизни капиталюги.
— Вы знаете, — поднялся ещё один дедок, — я в продолжение вот этого скепсиса, который прозвучал сейчас из уст молодого человека, хочу вот о чём вас спросить. Или даже не спросить. Право слово, на мою реплику, пожалуй, и не стоит давать ответ. Дело в том, что, несмотря на все те ужасы, о которых вы нам рассказываете и в правдивости которых лично я не сомневаюсь, всё же та система, которая сложилась в реальности, откуда вы к нам прибыли, она для многих выглядит чрезвычайно привлекательно.
— Вы правы, вы правы, — мудро и печально кивал Иващенко. — К сожалению, это так. Заблуждающихся людей хватает.
— Согласитесь: при всей своей лживости коммунистическая идеология апеллирует к гораздо более значимым человеческим ценностям, чем идеология капиталистическая. При капитализме мы сами, порой откровенно блуждая впотьмах и натыкаясь на шипы цинизма, вынуждены находить или даже рождать в себе заново такие понятия, как справедливость, гуманизм, милосердие. Тогда как коммунизм поднимает их на щит и, быть может, неумело, но всё же настойчиво призывает нас им соответствовать.
— Вот здесь я уже не могу с вами согласиться, — отвечал перебежчик. — Что лучше: жить в циничной, но честной реальности, которая чётко говорит нам, что природа человека такова и нам никогда её не исправить, или в слащавой, заманивающей благостными посылами, будоражащей волнующими образами, но насквозь лживой тюрьме? Я выбираю первое.
— Да не жили вы в этой честной реальности! — снова не сдержался и крикнул я. — О чём вы вообще рассуждаете? Вы взвоете здесь через год.
Люди одобряюще зашевелились, кто-то даже негромко зааплодировал. Нет, подлые агитаторы мракобесия, никогда вам нас не одолеть! Потому что народ с нами. Пусть сознание у него изнасиловано и порабощено, но душой он всегда к справедливости потянется.
— Вы, молодой человек, так активно отпускаете в мой адрес колкие реплики, — улыбался мне Иващенко, — что я уже начинаю подумывать, будто партийные органы вас вслед за мной из Союза прислали!
Мой дорогой народ, лишь секунду назад бывший на моей стороне, тут же меня предал и засмеялся этой дебильной шутке.
Впрочем, про партийные органы, дядя, ты, пожалуй, прямо в корень зришь.
Я поднялся с места.
— Не знаю, для чего вы решили выступить добровольным агентом нашей недоразвитой и продажной власти, — заговорил я, пытаясь удержать пылающий в груди огонь и не броситься на этого провокатора с кулаками, — но как человек образованный и, как я погляжу, смелый, вы должны найти в себе мужество посмотреть фактам в лицо.
— Каким именно фактам? — раздражённо перебил меня Иващенко.
— Фактам, которые вы излагаете, — продолжал я. — Вся ваша обида на коммунистический строй, с которой вы тут так эмоционально и витиевато с нами делитесь, она, знаете ли, детская какая-то. Вот там мне конфетку не дали, вот здесь лишнюю бутылку пива отобрали. Давайте сопоставим наши миры, наши политические формации сугубо по математическим выкладкам: кто впереди по научно-техническому прогрессу, по медицинскому обслуживанию, по образованию, по социальной защищённости, да и по всему остальному.
— Ну давайте, давайте, — с кривой ухмылкой продолжал язвить недовольный бородач.
— Вот вы в начале вашего выступления рассказали о том, как было открыто существование параллельных вселенных. Из ваших слов следует, что открыто оно было советскими учёными. Я правильно понимаю?
— Да, это они открыли, — согласился Иващенко. — Позвольте, так кто же говорит, что коммунисты не уделяют внимание науке? Они уделяют, ещё как, только всё это делается исключительно в захватнических интересах.
— Так дело в том, — не давал я ему перехватить инициативу, — что здесь, в России, преподносят это открытие как наше собственное. Якобы это мы окно прорубили в Советский Союз, а не они к нам. Вы хотели прорваться в честный мир, так вот вам первое же разочарование: наша страна от начала до конца скроена изо лжи. Никогда российские учёные не могли сделать такое открытие, потому что вся российская наука находится в жопе. Одно название только осталось.
