Апельсиновые жУвачки и дядька с магнитофоном
Я вожу Славку в первый класс, потому что он младше, а я третьеклассница, и уже даже не хожу на продлёнку. После третьего класса я пойду сразу в пятый. А после десятого пойду ещё и в одиннадцатый. Странно придумали эти взрослые. Дедушка тоже считает, что странно.
Славку я тоже с продлёнки забираю, потому что одной скучно сидеть в пустой секции. Мы идём мимо мусорных баков и доедаем столовскую запеканку, которую этот балбес с утра таскал в портфеле, прямо незавёрнутую.
– А в гастрономе продают мятные жУвачки, – говорит Славка, вокруг рта у него крошки, – По шесть подушечек в зелёненькой упаковке.
Я молчу, потому что не умею есть жвачки, и денег у меня всего двенадцать копеек. На пирожок или мороженное.
– Я куплю себе пять упаковок, нет – шесть, – Славкины слюни летят на мою запеканку, – Из жУвачек можно дуть пузыри.
– Лучше бы ты уроки учил, – говорю я обиженно первое, что пришло в голову, одновременно потихоньку разжимаю пальцы, кусочек запеканки падает на асфальт.
На прошлой неделе к маме в гости приходил дядя-грузин. Может быть, он и не грузин, конечно, но очень похож, и имя у него какое-то незапоминающееся. Обычно я не люблю, когда к маме приходят гости-мужчины. Я неожиданно для себя начинаю плакать и грублю им. Но дядя Грузин мне нравится. Он очень весёлый и приходит больше ко мне, чем к маме. Он приносит настоящий магнитофон и записывает мой голос. Я слушаю «Катюшу» в своём исполнении и смеюсь от удивления. Как можно было придумать такую штуку?
Так вот, дядя Грузин на прошлой неделе принёс мне жвачку, пластиночку в оранжевой, с Незнайкой, обёртке. Я вышла с ней в коридор, но в секции, как назло, никого из друзей не было. Пришлось лакомиться этим чудом в одиночку. Я глотала апельсиновые слюни, пытаясь наконец-то сжевать угощение. Но белый комочек даже не становился меньше. К концу дня у меня уже болели скулы. Решив, что правильно жевать жвачку – недоступная наука, я проглотила резинку, предварительно скатав из неё серый шарик. Ну не выбрасывать же такое сокровище в мусоропровод.
Я набралась смелости и рассказала маме, о том, как сильно и за что, я ненавижу Мону Лизу. Мама долго смеётся:
– Ну вот, весь мир восхищается, а ты…, – она сворачивает портрет Джоконды в трубочку, – Что же ты раньше не сказала?
Мама в хорошем настроении, и мы решаем сделать перестановку. Я убираю книги из полки, а мама переносит тумбочку и цветной телевизор с красными светящимися кнопочками, купленный на прошлой неделе. В дверь кто-то скребётся.
– Ты выйдешь? – спрашивает Славка.
Мама недовольно чертыхается и опускается на диван.
«На вернисаже как-то раз, случайно встретила я Вас», – поёт радио.
– Нет, не выйду, – я тоже злюсь на Славку. Всё было так хорошо, мы с мамой так редко занимаемся чем-то вместе. Я обнимаю маму, она держится за спину.
Вечером к нам приезжает врач в обычной одежде вместе белого халата. Я пережидаю его визит в умывальнике. Я боюсь врачей и мысль о том, что сейчас этот дядька с чемоданчиком осматривает мою мамочку, вызывает комок в горле. Что бы чем-то занять себя, я ковыряю ногтём переводную картинку на зеркале, старательно приклеенную вчера Оксанкой.
Ночью сквозь сон, я вижу тётю Лену, она делает маме массаж, в комнате воняет мазью-звёздочкой из маленькой круглой коробочки.
Я понимаю, что случилось что-то серьезное, и тихонько всхлипываю во сне, но окончательно просыпаться не рискую, боюсь узнать что-либо ужасное.
Утром мама, как обычно, включает в розетку кофейник и режет батон.
– Сегодня я лягу в больницу, ненадолго, – мама, прихрамывая, идёт к холодильнику, – А ты побудешь с дедушкой.
– Здесь? – я готова расплакаться, мне очень жалко маму, но спросить, что случилось, я опять не осмеливаюсь. Вдруг она скажет мне что-то страшное.
– Здесь. Он приедет электричкой на одиннадцать и заберёт тебя из школы, – мама смотрит в телевизор, там идёт немой мультик про крота.
– А когда тебя выпишут? – я чувствую, как дрожит у меня голос, и как щекам льются слёзы.
Мама поворачивается, и её взгляд становится тёплым.
– Скоро, очень скоро, не переживай.
Я иду в школу, а мама в розовом халате провожает меня до дверей. Поверх халата на пояснице у неё намотан платок. Чёрный, с красными цветами. Бабушка заматывает им ведёрко с яйцами и передаёт нам в город.
Я сижу на уроке, и посматриваю на белую дверь. Вот прямо чувствую, что сейчас кто-то придёт. Только бы не медсестра. Я никогда не забуду день, когда она, громко постучавшись, вошла прямо на математике, и, водя ручкой по своему блокнотику, произнесла три фамилии, включая мою. В тот день мне в первый раз в жизни делали прививку под лопатку.
«Только комарик укусит», – говорила медичка и трясла перед моим носом полинялым резиновым поросёнком. Мне тогда показалось, что моя спина съёжилась и стала толстая. Так бывает в ноге, когда её пересидишь. Интересно, маме тоже будут делать уколы в спину?
Дедушка не стучался в дверь, он ждал меня в коридоре. Я знала-знала, что он здесь! Я чувствовала это весь урок.
– Еле нашёл тебя, – улыбается он, – зашёл в соседнюю школу, нашёл третий Е, а мне говорят «не учится у нас такая».
– Да ты же в двадцать вторую ходил, – смеюсь я, – она точно как наша, только полоски на ней синие. Ты что не отличил полоски?
Я безумно рада видеть дедушку. И даже не страшно то, что мама в больнице.
– Положили? – спрашиваю я в раздевалке, разыскивая свою шубу под толщей чужих вещей на крючках.
– Положили, – вздыхает дедушка, – так что сейчас едем в деревню.
– В деревню?! – я подпрыгиваю на месте, – А школа?
– Походишь пока в нашу, – дедушка смотрит на часы, – Электричка в шестнадцать сорок. Едем сразу на вокзал.
Я не верю своему счастью.
– А долго я там буду?
– Думаю, как раз до зимних каникул, – отвечает дедушка, – У мамы остеохондроз, месяц будут лечить.
Вот здорово, сегодня двадцатое декабря, вспоминаю я надпись на доске, поверх строчки «Классная работа». А третья четверть начинается после нового года. И слово «Остеохондроз», такое красивое и совсем не страшное.
– До января, – машу я Инке Воронцовой, – Я буду учиться в деревне.
– До января, – Инка грызёт баранку и завидует мне.
О том, что я месяц поучусь в деревне, дедушка договорился как-то быстро и без проблем. Хотя мама говорила, что переводить ребёнка в другую школу – очень сложное дело. Ещё по дороге с автобуса, мы встретили директора, точнее директоршу. Она была в платке и мужских сапогах. Как должны выглядеть директора школ я не знаю, в городе я ни разу не встречалась с ним. Директором пугали хулиганов, но на деле, по-моему, туда никогда никого не отводили. Один раз разъярённая Валентина Ивановна повела куда-то Женьку Мишустина, а когда мы вышли на перемену, он сидел на подоконнике живой, невредимый и даже смеялся.
– Где ты был? – спрашивали его мальчишки.
– У директора морковку ел, – закатывался Женька. Было видно, что он очень доволен собой.
Я не знаю, была ли про история про морковку шуткой, и где на самом деле весь урок пропадал Женька, но директора всегда принято бояться. А эту деревенскую тётю в платке я не боялась, и она мне нравилась. Такая обычная, с ведром. Простая и уютная, как, впрочем, и всё в деревне.
– Ну, приходи, приходи, – дружелюбно сказала она мне, – Портфель-то у тебя есть?
Портфель-ранец со светофором на коричневой, сделанной под крокодила, коже, висел у меня на спине. Я покрутилась, демонстрируя его директорше.
– Какая шуба у тебя красивая, – она оценила не только ранец.
– Это дедушка с бабушкой мне шили, ещё в четыре года, – радостно отозвалась я. Шуба была моей гордостью. Все очень удивлялись, когда узнавали её историю.
– А что? – как взрослая пожимала тогда я плечами, – Всего-то пять лет прошло.
В свои девять лет я выгляжу на все двенадцать. Римка, которая уже в пятом классе, мне по плечо. На физкультуре я стою сразу после Димы-Длинного. Всё это не очень приятно, поэтому я хвастаюсь своей шубой, как доказательством того, что я всё же ещё маленькая. Выросла я как-то незаметно для себя. Просто глянула в зеркало, висящее на стене, и увидела там своё отражение по пояс. А, казалось, только вчера, в нём была видна моя макушка а, если встать на носочки, глаза. Зато сейчас шуба приняла на мне нормальный вид, она уже не волочится по земле, как раньше, а красиво открывает колени. Бабушка не довольна, а мне нравится, когда одежда короткая. В длинном ходят только взрослые тётки. А рукава шубы и вовсе надшили новым мехом. Получились серые манжеты почти от локтей. Но об это я никому не рассказываю.
