Елисей заказал себе два гамбургера, чизбургер, картошку фри с сырным соусом, чай в пол-литровом пластмассовом стаканчике и пирожок с абрикосовым повидлом. Он сел за столик у окна и жуя тонюсенькую котлету, зажатую между двух половинок мягкой булки, смотрел то на стелу, то на бороздящих ресторан работников. Работники состояли сплошь из молоденьких прыщавых девиц и таких же молоденьких и не менее прыщавых парней. Они как клонированные адской машиной глобализации компоненты торгового организма, были одеты в одинаковые красные клетчатые рубашки, и имели не выражающие эмоций лица с натянутыми на них неискренними улыбками.
Работники постоянно перекрикивались друг с другом специфическими терминами, обозначающими названия блюд своего ресторана, и носили эти блюда туда-сюда. Елисей друг задумался, почему это во всем мире «Макдоналдс» является дешевой забегаловкой, для больных ожирением бедняков, а у нас позиционируется как ресторан для всей семьи? Объективного ответа на этот вопрос он так и не нашел, а только еще глубже увязнув в дебрях своих рассуждений, озадачился другим, более насущным вопросом. Почему в «Макдоналдсах», если уж это — ресторан, не продают пиво? Не говоря уже о других еще более необходимых организму взрослого мужчины напитках.
Он доел все что заказал, почувствовал как разбух его живот, посидел еще немного вздыхая и вышел на улицу, где закурив с интересом принялся наблюдать за маленькими, шустрыми воробьями, стаями атакующими столики с остатками нездоровой пищи. Темнело. Но темнело медленно и лениво, будто солнцу никак не хотелось расставаться с пригретым его лучами миром. Елисей перешел дорогу, заметив как двух толстых постовых блюстителей дорожного порядка, сменил один худощавый, не успевший еще как видно вскормить свое тело американскими яствами по соседству, а может не наловчившийся еще собирать с автолюбителей дань на покупку этих яств. Елисей прошелся вдоль холма, погулял у подножия леса, дожидаясь сумерек погуще и когда летящие беспрерывным потоком машины все до одной включили фары, отважился залезть на курган.
Одолев высоту Нистратов, незаметной тенью подбежал к стеле. Широкое ее основание полностью скрывало его от проезжающих по шоссе авто и поста ГИБДД, он поставил сумку рядом и чиркнув зажигалкой осмотрел каменную поверхность, пытаясь найти отверстие о котором говорил Эль Хай. Искать пришлось не долго. Похожее на трещину оно слабо подсвечивалось изнутри, будто обмазанное фосфором. Елисей извлек из кармана треугольный ключ, огляделся предусмотрительно и взволновано, как вор при первой краже, вставил треугольник в трещину.
Он еще не успел вжать его до конца в серую шероховатую поверхность, как вдруг ощутил, что ключ мгновенно нагрелся, и стена втянула его сама, проглотив полностью, словно банкомат кредитную карту. Земля под ногами Елисея задрожала, и его обдало замогильным холодом. Прямо перед носом Нистратова бетонная стена совершенно беззвучно ушла вперед, а затем вверх, и он увидел ступени, ведущие в глубину, где горел слабый зеленоватый свет.
Майор Загробулько сидел за столом, читая рапорт о происшествии в районе Останкино имевший место 23-го числа месяца июля сего года, и чесал идеально выбритый складчатый затылок. Если бы у кого-нибудь сейчас была возможность посмотреть на майора сзади, то он возможно с изумлением увидел бы как перевернутую вверх дном, обтянутую кожей трехлитровую банку с торчащими бантиками ушей ритмично перебирают коротенькие, словно детские пальчики. Голова майора Загробулько имела настолько сильное сходство с распространенной в домашнем консервировании стеклянной тарой, что многие сослуживцы, так и называли его за глаза — «Трилитр». Частенько над ним подшучивали и издевались. То на юбилей дарили рыбку в трехлитровой банке, то подбрасывали на стол прибор для закатывания крышек, то брошюру с рецептами по сохранению на зиму разносолов.
Он, конечно же, про кличку свою знал, но сильно не обижался на коллег потому как понимал страсть людей к унижению ближнего своего. Дело в том, что майор с самого раннего детства был подвержен различного рода обзывательствам и насмешкам, а все потому, что звали его Вифлеем. Не Виталий и не Валерий и даже не Валериан, а именно Вифлеем. С самого детского сада, пока еще череп его не сформировался в полноценный стеклянный сосуд, слышал он обидное «Вафля» или совсем уж жутко огорчительное «Вафлер». Обидчиков своих Загробулько бил, но это не помогало. Так прошли годы. Он вырос, вырос и его череп, привнеся своей необычной формой новое прозвище, и за это время Загробулько почти разучился обижаться, хотя на людях этого не показывал, не допуская прилюдных унизительных сцен.
Полное его имя звучало так — Загробулько Вифлеем Агнесович. Но сам он представлялся всем не иначе как Вифа Агнесович и делал серьезное выражение лица, будто вылепленного не очень трезвым скульптором, на трехлитровом каркасе. Так его все и называли официально — Вифа Агнесович, и начальство и подчиненные. Неофициально, конечно же — Трилитр.
Почему родители нарекли сына именем города в Палестине, где рожден был Иисус Христос, они и сами не могли доходчиво объяснить. Может быть, случилось это от того что отец его, Агнесс Загробулько, сам имея имя, для мальчика весьма странное, решил продолжить традицию и назвать сына точно также заковыристо, а может потому что матушка его женщиной была набожной и хотела таким образом приобщить и сына к религиозному учению. Ничего у нее, правда не вышло… Вифлеем Загробулько вырос совершенно далеким от религиозных проблем, в чудеса не веровал и церковь не посещал.
Итак, Вифа Агнесович Загробулько сидел и читал рапорт, и ровным счетом ничего не соображал. Нет, не то что бы совсем ничего не соображал он своей трехлитровой головой, но соображения его назвать логическим осмыслением произошедших событий никак было нельзя. Он ясно понимал из прочитанного, что в Москве имело место ужасное преступление, виновниками которого являются трое неизвестных. Из показаний очевидцев становилось ясно, что один из них молодой человек, лет двадцати пяти, другой возраста неизвестного и имеет крылья, при помощи которых без затруднения осуществляет полеты, а третий вообще электробытовой прибор, именуемый холодильником. А совершили они совсем уж невообразимое. При помощи неизвестных технических средств, они в считанные минуты, переоборудовали останкинскую телебашню в некое подобие нефтяной вышки непрерывно исторгающей из недр земли фекальные отходы.
Рапорт был похож на записки сумасшедшего, но Загробулько сам лично выезжал на место происшествия и видел своими глазами обрубок башни, торчащий из покореженной земли и зловонные реки, растекающиеся по всему пострадавшему району. Не признавать очевидных фактов он не мог, а потому должен был действовать немедленно, со всей решительностью, и в кратчайший срок задержать преступников.
Загробулько оторвался от бумаг и задумался. Он вспомнил, как сестра рассказывала ему, что своими глазами видела теле-шоу, ставшее последней транслируемой телепередачей, и наблюдала преступление от начала и до конца. У нее не возникло и малейшего сомнения, что это дело рук самого дьявола, а потому неженатому своему братцу она посоветовала не впутываться в это, заведомо провальное расследование, и уехать на месяц в Крым к родственникам. А еще лучше заняться не поисками мистических преступников, но поисками невесты. Однако Загробулько в чертовщину не верил и пытался найти логическое объяснение случившемуся. Но никак его не находил.
— Можно? — протиснулся в кабинет старший лейтенант Васильков.
Загробулько кивнул, не отрываясь от бумаг.
Иван Васильков, цветущий как ландыш в поле, вошел в кабинет и присел напротив капитана.
— Вифа Агнесович, — начал он жизнерадостно, — тут очень интересное дело получается.
Загробулько заинтересованно посмотрел на лейтенанта.
— Эти трое, похоже, те же фокусники что банк обчистили возле выставки. Только что звонил их бухгалтер — Вера Анатольевна Стеклонская и показала что, видела налетчиков во вчерашнем теле-шоу…
— Да ты что? — насторожился Вифа Агнесович, — это какого, выходит, числа было?
— Двадцатого.
— Так-так… А сколько взяли? — в голове у Загробулько вдруг начала вырисовываться зыбкая еще, но с каждой секундой обретающая все более четкие очертания схема.
— Пять миллионов семьсот! — выпалил вечно подкованный, как отличник на экзамене, Васильков.
— Рубли?
— Никак нет. В долларовом эквиваленте.
— Купюры меченые?
— Никак нет, — радостно, словно был в личной жизни счастлив безмерно, отрапортовал старлей.
— Так, как, — почесал трехлитровый затылок Вифа Агнесович и уставился задумчивым взглядом в видимую только ему одному картину. И в этом открывшемся его сознанию видении, он узрел как злоумышленники, воспользовавшись серьезными финансовыми средствами, похищенными в банке, а так же совершенством технического прогресса современности, исхитрились как-то да и переделали башню в извергающую фекалии бетонную аорту. Вот только как? И главное зачем?
