— Верю, — сказал унтер. — Вам я верю. Может быть, даже намекну следователю, который занимается делом вашего приятеля. Жуткий человек, доложу… У него дочь подколотая из окна выбросилась. Представляете, господин Кисляев, как он относится к своим клиентам?
Лимон изобразил полнейшее отчаяние. А унтер, глядя в окно, начал жаловаться на трудности службы, на то, что слишком много развелось всяких проходимцев, которые сбивают с пути честных людей. Далее унтер изложил свою точку зрения на проблемы преступности. Алкаши, наркоманы и даже бандиты — не самое страшное зло. Вот он был на стажировке в Америке, так там… Общество обязательно победит подобное зло, рано или поздно. Тут унтер цифирью сыпанул, сослался на пример развитых стран. Гораздо страшнее — растление умов. В России, к сожалению, немало безответственных политиканов, которые не хотят общественного прогресса, выступают против смелых решений правительства. Используя демократические институты, эти политиканы тянут народ к прошлому, к социалистической уравниловке, всеобщей нищете и торжеству бюрократии.
Второй патрульный, оставшийся стоять у двери, изредка кивал башкой и шевелил губами, повторяя слова старшего, как будто молился.
— Вы, господин Кисляев, — осушил чашку унтер, — наверное, помните из курса истории, как наш великий государь Петр Алексеевич поворачивал к новой жизни российскую телегу? Как бояре совали палки в колеса? Сейчас, уверяю, сложилась подобная ситуация. Честные и мужественные люди в правительстве стараются повернуть Россию к новому берегу, но наши бояре… Кстати, а вон они и собираются! Легки на помине.
Унтер поманил Лимона к окну и показал на проходной двор, ведущий в Последний переулок из Большого Головина. У желтого трехэтажного особняка в глубине двора сновали люди. Сходились кучками, что-то обсуждали, некоторые держали свернутые транспаранты и флаги. Даже издали было видно, что люди собираются чистые, не трущобная шантрапа.
— Вот, господин Кисляев, — сказал унтер. — Они называют себя патриотами, а между тем пальцем не пошевелят, чтобы помочь родине в тяжкую годину. Европа решила предоставить нам очередную существенную помощь, для этого и приезжает сегодня председатель Европарламента. А эти… собираются протестовать! Представляете, что о нас подумают за границей? Неблагодарные дикари… Я на вашем месте, господин Кисляев, знал бы, что делать.
— Что? — насторожился Лимон.
— Я бы, — мечтательно сказал унтер-офицер, — подошел бы к этим чистоплюям да и спросил бы: вы против помощи? Хорошо. А чем вы собираетесь помочь мне, рабочему человеку, труженику? До каких пор, мол, буду влачить… И так далее. Интересно, что они скажут?
— Мне тоже интересно, — вздохнул Лимон. — Только думаю, сначала мне по морде дадут…
— Ну, у вас тоже руки есть, — покосился унтер.
— Так их больше…
— Вот тут мы и вмешаемся. Как, Чекалин, вмешаемся?
— Обязательно, — сказал от порога патрульный. — Кучей на одного — непорядок.
— Непорядок, — согласился унтер. — А патрульные для того и нужны, чтобы следить за порядком. Без порядка любое государство развалится. Верно, господин Кисляев? Я уверен, что вы сможете достойно, корректно подискутировать с господами республиканцами. Ну, спасибо за чай. Очень вкусно…
Унтер надел каску, и патрульные вышли на лестницу. Старший наряда уже в дверь сказал:
— А со следователем, господин Кисляев, я переговорю, не сомневайтесь. Зачем тревожить честных людей…
Лимон несколько минут бесцельно слонялся по квартире. Думал. Очень уж не хотелось ему превращаться в провокатора СГБ. С другой стороны, знакомство со следователем, который, конечно же, ведет дело об убийстве Перевозчикова, тоже не вписывалось в ближайшие планы Лимона. Стоит лишь оказаться под колпаком… И тогда вся затея с дачей на Богучарской лопнет.
Он обулся в рабочие ботинки с подковками на носках, потер квасцами костяшки пальцев и вышел во двор. Патрулей уже не было. Жара окатила Лимона удушливой волной, кожа на лице сразу стянулась. Легкий западный ветер нес сладковатую вонь. Лимон перебрался по пружинящим доскам через двор и вошел в гнилой подъезд, где на стенах лохматились струпья отошедшей краски, а под лестницей ворочалась огромная слепая собака.
Жердецов открыл сразу, разглядев Лимона в замочную скважину, и сказал:
— Обижайся? Жора, не обижайся, а денег нету. Не достал. — Он покаянно опустил грязную сивую голову. Залоснившаяся майка свилась на пузе узлом.
— Подожду! — засмеялся Лимон. — Подумаешь, деньги… Товарищи должны друг друга выручать. Верно? Одевайся, сходим тут рядом… Поможешь.
— Прямо сейчас? — спросил Жердецов и покосился через плечо.
— Никуда он не пойдет! — заверещал из-за спины Жердецова высокий женский голос. — Мало ему трех лет? Товарищи… Знаем мы таких товарищей! А потом опять на отсидку, да? А я с ребенком, да?
— Уйди, — тихо попросил Жердецов. — Это ведь Жора…
— Да, это я, Валечка, — подтвердил Лимон. — Ребята попросили кирпич сгрузить — ремонт затевают. Вчетвером мы быстро. Ну, естественно, подбросят мелочишку на чаишко.
— Сейчас выйду, — сказал Жердецов, прикрывая дверь.
Лимон знал, почему Жердецов никого к себе не пускает.
Бедный безумный сын его Васька боится чужих. Как подрос, так и начал забиваться в угол. Жердецов три года в тюрьме сидел, а потом еще столько же Ваську снова к себе приучал — орал парень как резаный, едва отец приближался… Какая-то интоксикация во время беременности случилась у Валентины. А чему удивляться? Что жрали тогда, Господи, страшно вспомнить. Да и теперь чистая пища не каждому по карману. С каждым годом все больше рождается кретинов — радиация, вредные взвеси, кислотные дожди… Потому Лимон до сих пор и не женился. Не хотелось испытывать судьбу.
Пока он думал о дебилах, на лестницу вышел Жердецов — в ветхой клетчатой рубахе и парусиновых брюках.
— Кирпичей-то много? — спросил он в дверях подъезда.
Тут ему Лимон все и рассказал, умолчав, конечно, о тех причинах, по которым он решился последовать хитрому совету унтера. Вопреки его опасениям, Жердецов неожиданно воодушевился:
— Это ты хорошо придумал! Я их тоже спрошу, а чем вы мне собираетесь помочь? Моему сыну? Только митинговать мастаки!
— Не лезь никуда, — попросил Лимон. — Мне просто нужен свидетель.
В относительно чистом дворе у желтого особняка людей уже было довольно много. Лимон украдкой оглянулся, когда входил в покосившиеся, вросшие в землю чугунные воротца. Синий передок «мерседеса» патрулей выглядывал из-за полуразрушенного кирпичного забора. Лимон не слышал, как в «мерседесе» Кухарчук говорил по рации:
— Семьдесят третий? На связи семьдесят второй. У нас все готово. Блокируем со стороны Большого Головина. Вы двигаетесь со стороны Последнего. Корзину рекомендую пустить вперед. Начинаем через три минуты. Как поняли?
Лимон поставил Жердецова под старым дуплястым вязом и настрого приказал:
— Не рыпайся и никуда не отходи. Только наблюдай. Ты мне нужен живым и целым. Иначе Валентина меня достанет…
Потом он немножко потолкался в толпе, взошел на крыльцо особняка и крикнул на весь двор:
— Господа! Минуточку внимания…
Собравшиеся насторожились, разглядывая чужого. Лимон пригладил пух на лысине, откашлялся и продолжил:
— Разрешите представиться: Кисляев Георгий Федорович. Тутошний житель. Рабочий саночистки. Крыс да мышей травим… И узнал я, господа хорошие, что вы затеваете демонстрировать.
— От кого узнал, ты, труженик? — крикнули из толпы.
— Да уж… нашлись добрые люди, — развел руками Лимон. — Не по нраву, выходит, вам господин председатель всего Европейского парламента. Нехорошо, господа! Мы, рабочие, это резко не одобряем.
— У тебя не спросили! — бросил кто-то.
— Да, — согласился Лимон. — Не спросили. И совершенно напрасно. Если вы против визита, то, следовательно, и против новой правительственной программы. Может, у вас есть решение проблем, стоящих перед обществом? Сомневаюсь. Может, вы знаете, как накормить голодных и одеть раздетых? Не верю. Что у вас, господа, вообще за душой, кроме манифестов, заклинаний и тех тряпочек, которыми вы собираетесь сегодня размахивать перед носом нашего доброго гостя из Женевы? Умоляю, господа, от лица трудящихся умоляю: не стойте на дороге прогресса. Он вам отдавит ноги!
— Да это же провокатор! — с веселым любопытством крикнул сочный тенор. — Посмотрите, живой провокатор!
— Переодетый патруль, — веско сказали рядом с крыльцом. — Я его видел на Самотеке вооруженным до зубов.
— Кто сказал, что я провокатор? — загремел Лимон. — А ну, сволота, выйди, покажись рабочему!
На крыльцо неспешно поднялся коренастый молодой человек в кремовой рубашке — мышцы у него под короткими рукавами ходили, как пушечные ядра. Он встал перед Лимоном, усмехнулся и спросил:
