По-видимому, этот колдовской камень обладает свойством отражать удаленное. Как зеркало отражает находящееся вблизи.
Но пробегающее в глубинах этого диска трудно воспринимать как только лишь отражения. Такое полное чувство, что взгляд встречается непосредственно со всем этим. Поверхность моря словно излучает тепло… Как будто это какое-то невероятное круглое отверстие посреди пространства – скважина куда-то в иное место!
И даже чудится иногда дыхание соленого ветра.
И слух обманывается, словно б различая плеск волн.
И необычайно также сопряженье «зеркала» с толстой цепью. Поверхности замыкающего узла не соприкасаются ни в единой точке одна с другой. Они замысловаты и выемчаты. И они пространственно соответствуют, вроде бы… но меж ними – лишь пустота.
Но глыба не срывается с крепления своего. И ее ход ровен. И это постоянство скорости обращения невольно приводит на ум орбиты небесных тел.
Поверхность диска показывает, соответственно текущему его углу поворота, все стороны морского пространства, что окружает Остров. Линия горизонта просматривается наиболее отчетливо на востоке. Другие направления подернуты как бы легчайшей дымкой, но различие несущественно.
В каверне собрались боги.
И они сосредоточенны… и они встревожены.
Стоит какое-то напряженье в воздухе. И неотрывно всматриваются собравшиеся в кружащийся перед ними диск…
Особое вниманье привлекает юго-восток. И там такая же безмятежно светлая, как и всюду, плывущая покойная грань океана-неба.
Но там на ней какие-то неясные точки.
Поэтому все больше богов собираются в соответствующей части каверны. Они показывают на эти точки друг другу, они негромко переговариваются и переглядываются.
Вращение колдовского камня вдруг замирает.
Бежавшее световое пятно застыло – и оно теперь озаряет, в точности, отверстие входа. И высвечена область шероховатого гранита около арки. И в ней отблескивают, кой-где, слюдяные жилки.
Сам коридор в каверну прям и глубок – и он остается темен. Однако в следующее мгновение в его противоположном конце мерцает, усиливаясь, беспокойный свет факелов. И близятся уверенные стремительные шаги, мешающиеся с отзвуком голосов… царь Таурий ступает в каверну.
Летящая белоснежная его тога вспыхивает в луче. Владыка устремляется к диску. Становится перед ним, немного наклонив голову… глыба начинает медленно разворачиваться под его взглядом. И слаборазличимые точки у горизонта переплывают в центр видимого пространства.
Таурий простирает к диску левую руку вперед ладонью.
Исчезла глубина в камне. Пропали небо и океан. И остается лишь темное зеркало полированной поверхности, и отражена в нем рука, и светлое пятно тоги, и огни факелов.
Но это длится лишь миг. Затем – вновь ясный и спокойный свет полдня заливают каверну. Но изменилось видимое внутри диска. Что представало отдаленными точками – переместилось ближе и обрело детали и очертания. Собравшиеся у диска могут теперь увидеть, что это такое именно: три мощных боевых корабля, покачивающиеся на волнах.
Как будто бы они вот здесь, рядом. На расстоянии гораздо более близком, чем на выстрел из лука.
И за кормой трех этих передовых судов – густое колыхание несметных крестовин рей и мачт. Захватническая армада, уже развернутая в боевой порядок… нацеленная на Остров.
Тяжелый вздох вырывается у какого-то из богов.
Собравшиеся поднимаются со своих мест. Безмолвно приближаются к Таурию и обступают диск. И вглядываются, без единого слова, в пространство моря.
У наблюдаемых вражеских судов осадистый узкий корпус. И низковатая над ним единственная мачта, и крепится к ней широкий и плотно свернутый, пока, парус.
Носы-тараны далеко вытянуты вперед, их линия убегает полого под воду. И это придает кораблям вид лезвий – порождений кошмара: тяжелых острых клинков, что были брошены в воду и вот – не тонут, и самоуверенно хищно покачиваются на мелких волнах…
Фигурная же корма кораблей, напротив, поднята высоко, и она загибается даже несколько вперед – круто, и одновременно с каким-то легким изяществом – подобием хвоста играющего дельфина.
– Весь флот микайнов… – цедит с расстановкою Таурий, щурясь, всматриваясь. – Как это предрекал Сандрий. Неужто старику вправду открыто будущее?
Переднее из чудовищ войны начинает распускать парус.
Одновременно и ряды его длинных весел, виднеющиеся по бортам, приходят в согласованное движение. Их узкие тяжелые лопасти почти что не поднимают брызг.
На палубе видны воины в глухих шлемах, сдвинутых, пока, на затылок. Они переговариваются и всматриваются, прищуриваясь, в далекий берег.
– Микайнский царь отдал приказ наступать, – обращается к богам Таурий, оставаясь в пол-оборота к диску. – Еще бы! Ведь мы позволили кораблю их разведчиков безнаказанно достичь берега. И даже попустили смерть некоторых людей Благословенного рода. И собственные наши действия выглядели как не особенно сильный удар в ответ, к тому же и запоздалый. Что же! Я думаю, цель достигнута. Дражайшие наши гости введены в заблуждение: они воображают теперь, что и вправду способны взять нас, богов… численным превосходством!
– А-ха-ха-ха-ха-ха! – разражается вдруг неистовым смехом царь. И делается лик его дик, и Таурий, повернувшись в пол-оборота, спрашивает: – Какого мнения придерживается об этом… стратег Этрурий?
И эхо этого имени, сказанного чуть громче, нежели остальные слова горделивой речи, мечется по каверне. Еще рассыпается канитель отзвуков по неправильностям пустот, а названный уже покидает место и становится рядом с Таурием. Свет солнца, бьющий из диска, позволяет в подробностях видеть своеобразные черты этого лица.
У великана-стратега крупноватые скулы. У него тонкий, капризный рот. И глубоко посаженные глаза – из тех, которые почему-то кажутся голубыми издали, но вблизи – серые.
Они могли бы быть и красивыми, эти большие глаза правильного разреза с чуть-чуть приподнятыми внешними уголками… если б не слишком узкие, какие-то словно бы постоянно целящиеся зрачки.
– Слава тебе, Этрурий! – восклицают некоторые из богов.
И умолкает эхо их возгласа. И опускается тишина.
Особенная тишина… жгучая.
Этрурий совершенно недвижен и может показаться, что он… дремлет стоя. Его могучие руки опущены свободно вдоль тела, глаза прикрыты. А плечи широко и вольно расправлены, голова запрокинута чуть назад. Дыхание глубоко и ровно… и медленно, словно это дыханье моря.
Внезапно веки распахиваются.
Явившиеся злые зрачки теперь уже совершенно точечны и напоминают острия темных игл.
И чернота их горит. И будто бы она – молния, бесконечно длящаяся… Этрурий поворачивается и становится прочно, как изваяние, перед диском.
И вперивает в него взгляд.
К этому мгновению уже вся армада, как одно судно, летит вперед. Широкие багровые паруса развернуты и напряжены ветром. Как если бы сошла с небес туча – да не с теперешних небес полудня, а с иных – мятущихся, предгрозовых и вечерних. И мчится по-над волной, и ярятся, перекатываясь, упругие ее заряженные громами клубы…
На выгнувшихся вперед полотнищах белой краской изображена рыба. Шипастая, наплывающая с открытой пастью. Сверкающие ряды весел взлетывают из волн.
Стратег Этрурий недвижен. Его застывший профиль напоминает изображения на монетах. Какое-то дрожание воздуха занимается около головы его. Не такое, как можно видеть над раскаленным пеплом. Промелькивают фиолетовые быстрые искорки, схватываемые едва глазом… они сливаются в тончайшую сеть, густеющую все более…
И легкая волна холода распространяется от Этрурия. Она заставляет поеживаться богов, стоящих близко к нему.
Глаза стратега моргают. Одновременно все тело его отклоняется чуть назад. В сей же миг – передовое судно микайнов охватывает огонь! Взвивается неукротимой свечой высокое, яркое – даже под солнцем – пламя!
Корабль, что был мгновение назад невредим, полыхает весь. От носа и до кормы. От паруса и до киля – судя по вырывающимся из волн около его бортов пузырям и разлетающимся стремительно клочьям пара. Как будто бы все дерево флагмана оказалось в единый миг пропитано маслом – и масло вспыхнуло.
Ни одного движенья на пылающей палубе. Не мечутся в отчаянии схваченные огневым клубом. Не падают, проламывая в исступлении поручни, в воду за борт. Настолько велика сила жара: всех, что были на корабле, в единое мгновение взяла смерть.
Армада продолжает мчаться вперед.
Не нарушая строя, не убавляя скорости.
