И с этими словами царь падает, вконец обессиленный.
И тело его распластывается рядом с мертвым стратегом.
Подходят и становятся на колени подданные. И нерешительно прикасаются… и тогда вспыхивает, произнесенное неизвестно кем, посреди шорохов соприкасающихся одежд:
– Горе нам! Царь ослеп.
Швыряет о берег доски, мелкую щепу – обломки боевых кораблей микайнов. Между прибрежными камнями попал, ворочается осколок мачты, продолговатая головня.
За полосою пены труп воина, высокая волна выбросила его на берег. И падают за добычей чайки. Мечется гортанное эхо криков средь лабиринта скал.
Тессий неподвижно стоит по колено в волнах. Сжимаются его кулаки… его пылающий взор, словно разъяренный зверь, бросается к белесому горизонту.
Я бы еще простил вам убийство друга. Боги не осуждают кровь, пролитую на войне. Но мерзкая и глумливая расправа… за нее вы должны были ответить… все! Но Таурий отпустил большинство из вас. А я… я смотрел, как они убираются невредимыми, палачи отца! «Убийца собственного отца» предсказал мне Сандрий, видящий будущее. Он оказался прав! Немногим лучше убийцы сын, который не отомстил…
В ладони Тессия сжата золотая пластинка. Покрытый копотью, обросший пепельной бахромой знак декана. Рука у бога дрожит, и по его лицу текут слезы…
Внезапно – след, как будто от удара хлыста, является на его лице.
Багровая полоса пересекла наискось лоб и щеку, медленно разбухает…
И вроде бы некому было нанести богу этот удар: вокруг него только волны.
– Боги не должны плакать.
Тессий узнает голос.
Он оборачивается.
Он видит, на берегу, над обгорелым вражеским трупом, возвышается царь.
Мгновение назад его не было! Пустынный берег просматривается далеко в обе стороны. Все скальные уступы отвесны… как он успел?
– Не следует богам плакать, – повторяет вновь Таурий. Слова царя звучат глухо, потому что на лице его золотая маска. Переменилась и его манера говорить. Он будто бы терзаем болезнью или же каким-то видением неотступным и не желает показать это.
– Я потерял зрение, – продолжает царь. – Я не умею видеть теперь иначе, как только занимая силу глаз Великого Тура. Я только что потерял моего… последнее, что я видел собственными глазами, так это – как пал стратег. Лучший, может быть, из богов… И тем не менее я не плачу!
– Зачем ты не наказал убийц?! – кричит Тессий, сделав непроизвольно шаг по направлению к берегу. – Зачем попустил расправу… почему мы не пришли раньше, царь?!
Обрушиваются на берег волны. Вращают головню, когда-то бывшую мачтой… и вот она разламывается надвое, застрявшая меж камней.
– Ты понял бы это сам, – громко и отчужденно звучит, растрачиваясь на пустое и ветреное пространство, глас Таурия. – Ты постигал бы многое, Тессий, если бы спокойно думал вместо того, чтобы растравлять сердце…
Кому ты проповедуешь это? Мне – или самому себе?
– Мы боги, – продолжает, помолчав, Таурий. И Тессий видит его тяжелую золотую маску вполоборота: царь смотрит куда-то в сторону. – Нам поклоняются люди… благословенный род. Они особенный род, конечно, и все-таки они – только люди. А память у людей коротка. И требуется время от времени им наглядно показывать, что бы ожидало их всех – всех, Тессий! – когда бы не защита богов.
– Ты молодой еще бог, – произносит царь, становясь ногою на труп и вряд ли заметив это, – и потому ты можешь воображать, будто бы они почитают нас… руководствуясь абстрактными соображениями. Наивно, Тессий! Они и поклоняются нам, и соблюдают законы, и чтят обычаи – только лишь потому, что их ленивая память получает время от времени как бы удар хлыста. Ты этого не знал? Значит – ты все еще не знаешь людей. Впрочем, едва ли ты и можешь их знать – потому что сам еще человек недавний!
Царю не хватает воздуха. Он сдергивает с головы маску, золотой шлем, расщелкнув его застежки. Покрытые запекшейся кровью впадины по местам глаз являются взору Тессия. И отбивают яростный взгляд молодого бога. Не словно встречный клинок – такое бы могли сделать только глаза живые – но словно щит.
– Люди – лишь тупая толпа, – продолжает царь. – Поэтому приходится иногда совать им под нос обгорелый труп. И только вот тогда они падают на колени и начинают шептать: «Ах, вы защитите нас, боги, чтобы такого с нами никогда больше не было!» Но, ты думаешь, это благолепие продолжалось бы вечно, если бы мы действительно защищали их от всего всегда? Нет, мальчик… забывается запах жареного – и человеческие сердца начинают выстукивать глумливый вопрос: «А что, собственно, поделывают Эти-Там-Наверху? Охраняют нас? Да от какой же такой опасности? Мы тут живем тихо-мирно. На старом добром благословенном Острове. Не ведая никаких напастей от века в век… Что? Жестокие враги на далеких подступах? А это, может быть, наши боги их сами выдумали. Чтобы получать и славу, и почести великих защитников. И вот кстати, – добавят люди еще, – а в чем это они там всё упражняются? В каких-таких созерцаниях-чудесах? Да нет никаких чудес! Они там просто бездельничают»…
– Вот так бы они рассуждали, Тессий, – произносит уже несколько более спокойно царь, надевая маску. – Дай только им пожить в безоблачном раю, и они сразу же захотят приложить ко всем одну мерку. И… ежели преуспеют – никто уже никогда не родится богом!
Какое-то время Тессий не в состоянии даже просто осмыслить, что именно сказал ему царь. Затем… затем уже ему становится тяжело дышать и взор Тессия вспыхивает безумием!
– Значит, – чуть только не рычит бог, делая к Таурию напряженный шаг, – ты все рассчитал заранее? Ты запланировал смерть моего отца?! Ты хладнокровно его принес в жертву государственным интересам?…или – лучше будет сказать – интересам того порядка, при котором жертвы приносят нам? Так умри!
И руки Тессия сами собой подхватывают болтающийся в волнах заостренный обломок. Осколок весла, наверное. И вскидываются над головой… и Тессий бросается на царя, поднимая фонтаном брызги.
Таурий наблюдает приближение нападающего спокойно, не двигаясь со своего места. Хотя это случайное оружие в руках разъяренного бога вполне способно причинить смерть.
До Таурия остается лишь несколько шагов… и Тессий вдруг замирает и складывается напополам – так, как если бы он внезапно получил сильный удар в живот.
И валится Тессий на бок в откатывающуюся волну. Обломок весла вонзается в песок у ног Таурия.
Царь даже не шелохнулся, пока происходило все это.
– Я мог бы утопить тебя здесь, – произносит он. Негромко, совершенно без гнева. – Но этого я не сделаю, потому что бога в тебе поболее, все-таки, нежели человека. А это значит – ты нужен Острову. Возможно, ты заменишь ему стратега… когда-нибудь. Конечно, если ты сумеешь направить верно этакую вот прыть, которую показал сейчас.
– Итак, – продолжает царь, – ты желаешь меня убить? Ну что же, тебе потребуется для этого овладеть Искусством. И – очень хорошо овладеть, бог Тессий!… Пока же ты передо мной червь, и недостоин желаемого тобой смертельного поединка.
– Знаю…
И боль, и кружащие теченья прибрежных волн мешают подняться на ноги. И Тессий смотрит на царя снизу вверх, барахтаясь. И он хрипит в потерянной и бессильной ярости:
– …знаю, чего ты хочешь! Ведь овладевший Искусством обретает покой. Пустыми звуками делаются для такого слова: ненависть, жажда мести… То есть: не обладая Искусством я не смогу отомстить тебе, овладев же – не захочу. Так, Таурий?
– Но вот я клянусь тебе! – восклицает Тессий, поднявшись, наконец, в рост. – Клянусь не иметь покоя, покуда не увижу на своих руках – твоей крови! Произношу эту клятву – и будь мне, мертвый отец, свидетель!
Сказав, бог поворачивается и идет прочь, не оглядываясь, вдоль ярящейся полосы пены…
– И снова ты поспешил, – произносит царь, тихо, словно бы самому себе. – Ты связываешь себя клятвой, но и на этот раз – тывсего не знаешь.
НЕСЛЫШИМЫЕ СЛОВА
Вздрагивает огонь факела, высвечивая неровный свод, уходящий вниз. Медленно, придерживаясь рукой о стену, спускается по ступеням Сандрий. Он следует по извилистому и долгому нисходящему коридору… покуда тот не обрывается входом в зал, несоразмерно огромный.
Пространство этого зала залито светом солнца.
Это невероятно: чистейшее полуденное сияние – на такой глубине!
И это вызывает учащение ударов сердца у бога Сандрия, хотя он видел подобное несчетное число раз: лучи, скрывающиеся в бездне.
