Вошел Гильдерстерн и дал по семь фунтов каждому.
- Почему по семь? - спросил Роберт. - Мы ведь работали восемь часов.
- Час вы ссорились на тему драматургии, - сказал Гильдерстерн и ткнул пальцем в Роберта: - Он так ужасно кричал, что я не слышал вас ходить. Я очень извиняюсь, но у меня как-никак фабрика под дельных ковров, а не клуб.
- Господин Гильдерстерн, вы же порядочный человек, - сказал Роберт. - Хотите обдурить нас на один фунт?
- Вы кричали. Я не слышал шагов.
Роберт повернулся ко мне:
- С тобой всегда так. Конечно, я кричал, потому что привык, что у тебя лучше всего получаются бурные сцены.
Мы сняли башмаки и вышли под дождь; на завтрашний день у Гильдерстерна работы для нас уже не было. Я посмотрел на море и понял, что завтра солнца не будет. Может, только покажется ненадолго, чтобы осветить плоские крыши этого города, и спрячется за низкие тучи, оставив город в темноте под дождем.
- Роберт, - сказал я. - Было бы неплохо там же, на пляже, подцепить какого-нибудь фраера, который еще ничего не знает, и посоветовать ему заплыть подальше. Сказать, например, что там коралловые рифы - если у него будет маска.
- Зачем тебе кораллы? Коллекцию вздумал собирать? Совсем спятил. Тебе дозволено иметь только Библию, собаку и револьвер.
- И тебя, - сказал я.
- Да. Я - последний, кто у тебя есть, и лишь она… и так далее.
- Я подумал, что акулы могут настичь этого типа с маской, - сказал я. - И тогда на берег принесут то, что от него останется. Если вообще что-нибудь останется. Одним образом больше.
Роберт остановился.
- Видишь, вот это тебя и губит. Идиотизм. Мы ей только покажем нашего обрубка, а как было дело, пусть воображает сама. Ты что, и впрямь совершенно не знаешь женщин? Тебе известно, что переживает жена алкаша, когда он вечером вовремя не приходит домой? Напряги воображение: вначале она ждет, чтобы устроить ему выволочку, потом начинает волноваться, потом видит его в борделе, потом видит, как он сверзился с моста, потом видит, как он попадает под машину, потом видит, как трамвай отрезает ему руки и ноги, а когда, наконец, муженек на бровях приползает домой, она с рыданиями бросается ему на шею. Та же ситуация. Мы только подкидываем сюжетец, чтобы было о чем поразмышлять. А уж в ее умишке все уложится как надо. Она должна почувствовать себя Моисеем, которому показали землю, а ходу туда нет. Не дай бог, что-нибудь такое случится. Это только увеличит расходы, и придется возвращаться к классической драматургии. Нет, ты вправду сдурел. Труп ему понадобился! А может, мне еще свозить ее за свой счет в Берген-Бельзен и показать эксгумированные останки нескольких сот тысяч людей, а? Или пригласить на чашечку кофе в городской морг? Достаточно, чтобы этот обрубок шустро ползал по песку - больше нам ничего не требуется. И чтобы песок, за который он будет хвататься, пересыпался у него между пальцев. Это - образ. Надо будет, кстати, с ним порепетировать. Полагаю, ты не считаешь, что я настолько глуп, чтобы платить безногому аферисту по три фунта в день, не будучи уверенным в необходимости такой сцены. - Он замолчал и через минуту добавил: - Двух фунтов тоже хватит. А теперь пора заняться собакой. Я тут приглядел одного боксера.
- Опять боксера?
- Почему бы нет? Красивый зверь, спокойный, хорошо поддается дрессировке и при этом может быть препротивным. Идеальный друг для одинокого мужчины.
- Ты же - мой единственный друг.
- Да. Но одно другому не мешает. Хорошо, что ты мне напомнил. Нужно только придумать психологическое обоснование.
- Это уж ты сделаешь.
- Конечно, я. Просто ты перестал доверять людям. Твоя собака тебе дороже всех девушек из Фоли-Бержер, вместе взятых. Это очень сильно. Я, пожалуй, так поверну, чтобы она начала ревновать. Я в лепешку для тебя готов разбиться, но ты, кроме этого пса, никого знать не желаешь. Понятно? По вечерам вы сидите вдвоем, и это страшно.
Я посмотрел на Роберта; у него стояли слезы в глазах. Я никогда не видел его пьющим, а ведь знал, что он пьет тайком от меня, но понятия не имел, где и как.
- Может, ты б кончил пить, а?
- Не твоя забота. Сейчас главное - пес. Подумай лучше, какую ему дать кличку. И повести дело надо так, чтобы в момент убийства собаки у этой бабы в мозгах переплелись два чувства: радость и отвращение.
- Во-первых, не известно, будут ли у нее мозги. А во-вторых, почему радость?
- Потому, что она ревнует тебя к этому псу. Остается придумать образ. Ага! Когда ты в первый раз соберешься ее трахнуть, выбеги внезапно из комнаты, а вернувшись, скажешь, что забыл покормить собаку.
- Она выгонит меня ко всем чертям. И на этом все кончится.
- Ничего не кончится. Я тебя всегда умолял не учить меня и еще раз прошу. В твоих отношениях с собакой есть что-то ненормальное. Годы одиночества, женщина, которая от тебя ушла, постоянные неудачи с работой, седина в волосах… Лучше не придумаешь!
Дождь усилился, и нам пришлось зайти в кафе на углу, чтобы переждать ливень и заодно выпить кофе. В эту пору там было пусто, и хозяин сказал, что уже час как должен бы закрыть кафе, но неохота идти домой под дождем.
- Ты в какую сторону едешь? - спросил Роберт.
- В сторону Яффы, - сказал он. - Но автобусы уже не ходят.
- Высадишь нас в конце Алленби, - сказал Роберт. - Возьмем такси и заплатим пополам, хочешь?
- Хорошо, - сказал он. - Два кофе? Фунт.
- Почему это фунт?
- Потому что уже первый час ночи.
- Но ведь ты сказал, что не уходишь только из-за того, что боишься дождя. И собираешься с нами на пару брать такси. Какого же черта просишь за кофе столько, сколько дерут в ночном клубе?
- Потому что уже первый час ночи.
- Ты говоришь на иврите?
- Да, - сказал хозяин.
- Тогда почему запросил фунт?
- Потому что уже…
Роберт не дал ему докончить:
- Говоришь на иврите? Да или нет? Ну скажи: ты говоришь на иврите или не говоришь?
- На улице дождь.
- И что с того? Мы же не за погоду платим, а за кофе, - крикнул Роберт. - Теперь ты уже нам считаешь за дождь, а раньше за то, что время за полночь? Говоришь на иврите? Ну скажи!
Это был старый трюк: говорить на иврите Роберт почти совсем не умел, но, покупая собак, неизменно набрасывался на продавца с вопросом, знает ли тот язык. И всегда выигрывал.
- Я ошибся, - повысил голос хозяин. - Я вовсе не хотел говорить про дождь. Я хотел…
Роберт перебил его, крикнув:
- А что, может быть, нет дождя? Может быть, светит солнышко и пришел хамсин, а мы лежим на пляже и ждем, чтобы нам принесли пива? Верно? Прекрасный солнечный день. Мне душно, черт побери. Я мечтаю о прохладе.
- Я хотел сказать, что уже полночь, - надрывно крикнул хозяин. - А после полуночи…
Роберт в ответ крикнул еще громче:
- А то я без тебя не знаю, что полночь, да? Я думал, high noon [7] и сюда сейчас явится Гэри Купер с пистолетом. И только призадумался, чем бы заняться в такое чудесное солнечное утро.
Я достал из кармана фунт; бросил на стойку и вышел. Я чувствовал, что промок до костей, точно на мне не было куртки и свитера, да еще плотной рубашки снизу. Их вопли звенели в ушах, и, хотя я ускорил шаг, этот гвалт меня преследовал. Но я был один и думал, что сегодня ночью смогу наконец заснуть. Подойдя к гостинице, я отвернулся и только сверху, из комнаты, посмотрел на Ибрагима: он стоял неподвижно, лицом к стене, а дождь стекал по его телу, и только волосы у него были жесткие, как днем и как на солнце.
Я снял куртку и свитер и спустился вниз. Когда проходил мимо Гарри, увидел себя в зеркале и подумал, что могу обойтись без рубашки, которая насквозь вымокла и прилипла к груди. Я сбросил ее и дал Гарри.
- Высуши к завтрашнему дню. Как - это уж твое дело.
Я вошел к ней в комнату; она еще не спала. Ни слова не говоря, я выглянул в окно и посмотрел на улицу; оказалось, что отсюда его не видно; он стоял, повернувшись лицом к стене, на другом углу.
- Я думал, он будет здесь, - сказал я. - Но, к счастью, его нет.
Она усмехнулась.
- Ты в себе уверен, - сказала.
- Иногда мне хочется его убить, - сказал я. - Не могу больше на него смотреть.
- И я не могу на него смотреть. Как только вернемся в Канаду, подам на развод.
- Я его ненавижу. На всем свете нет человека, которого я б ненавидел сильней. Когда вспоминаю, как он стоит.
Я замолчал; у меня не было уверенности, что его действительно нет. Возможно, я просто его не заметил. Я посмотрел вниз еще раз и тогда только убедился, что действительно не увижу его из этого окна, потому что оно выходило на боковую улицу.
- Нет, - сказал я. - Сегодня его не будет.
- Да. Он поехал в Хайфу. Оставил тебе записку.
Она взяла со стола конверт и подала мне; я сунул конверт в задний карман брюк и застегнул карман на пуговку, которую мне специально пришил Роберт, хотя никто, кроме меня, не носит джинсы с пуговицами, и только после этого посмотрел на нее и рассмеялся, а она тоже рассмеялась.
