- Боже, - сказал я. - Забыл, что дальше.
- Что?
- Ничего. Вспомнил. Меня научили. Но тебе этого не понять. - Я подошел к двери. - Ты знала, что так случится. И я знал, что так случится. Только Роберт все перепутал. Теперь, когда у меня уже есть деньги, я в этом не нуждаюсь. Да еще черномазый этот стоит на углу и не оборачивается… - И повернул ключ.
Все было бы хорошо, если б не Роберт со своей спешкой. И если б дожди не кончились раньше, чем в прошлом году; но этого мы наперед знать не могли. Роберт пошел в туристское агентство и вернулся сияющий.
- Полный порядок, - сказал он.
- Уродина?
- Да. Очень удачно. Разводка.
- Моральная травма?
- Да. Все будет о'кей. Помнишь последнюю моральную травму? Ту старую перечницу из Чикаго?
- Да.
- Муж издевался над ней, мученья длились годами, и только ты, чистая душа, даже не знающий цены деньгам… верно?
- Можешь не договаривать.
Мы отправились к человеку, который нас финансировал, и там сидел еще один. Когда мы вошли, хозяин дома сказал:
- Это мой шурин.
Я усмехнулся.
- Чего усмехаешься? - спросил Роберт. Он вдруг побледнел. - Ты чего усмехаешься? Газет не читаешь, да? Ты депрессивный маньяк, псих, а я за тобой присматриваю. Скажи: чего ты развеселился? И я посмеюсь за компанию. Только кто нам будет платить? Потом, когда ее уже заберут в психушку, мы посмеемся вместе. А пока изволь быть мрачнее тучи.
- Я только улыбнулся.
- Какого дьявола? Что тут смешного? Объясни мне, прошу.
- Он сказал, что это его шурин, - ответил я. - У них рожи одинаковые - не отличишь. Каждый отсидел по пятаку в Дартмуре. Это последняя в Европе тюрьма, где есть телесные наказания.
Роберт успокоился.
- Превосходно. Он у нас такой. Грубый. Дикий. Хам. Один я еще могу на него влиять, и то все меньше и меньше. И лишь эта развалина… В Эйлате - вы понимаете, о чем речь. К тому же физически он очень силен. - Он указал мне на шурина хозяина дома. - Засвети этому малому промеж глаз. - И принялся расстегивать мою куртку.
- Почему он должен меня бить?
- Как почему? Он силен как бык. Восемьдесят килограммов. Сплошные мускулы. Сами сейчас убедитесь.
- Но зачем?
- Ведь вы платите? Верно, господа? Надеюсь, вы не передумали?
Он опять побледнел.
- Все остается так, как я сказал, - произнес хозяин дома.
- Превосходно. Вы платите, а я - человек дела. Деньги зарабатывать можно только чистыми руками. Главное тут - воображение. Будь он болен чахоткой, я б его сюда не привел, правильно? Я бы его отвез в санаторий. - Он повернулся ко мне. - Чего ты ждешь?
- Благодарю, - сказал шурин хозяина. - Весьма признателен.
- Не хотите? Почему? Все очень просто. Не думаете же вы, что я привел человека, не способного хорошенько вам врезать? Неужели обо мне можно так подумать?
Он вдруг расплакался.
- Слишком много пьет, - сказал я. - Нервы.
- Только когда я его отпускаю одного, - сказал Роберт. - Вы уж, пожалуйста, извините. Просто меня трясет от страха, как подумаю, что ему предстоит остаться с этим чучелом наедине. И вдобавок… моральная травма. Я боюсь.
Он опять зарыдал.
- Не понял, - сказал я. - Моральная травма? У кого? У нее?
- Конечно, у нее. Не у меня же. Скажешь тоже… Отыщи мне кого-нибудь получше в середине марта.
Сделай одолжение, попробуй. А я позвоню агенту миссис Тейлор, чтоб она сюда приехала специально ради тебя. Самая соблазнительная невеста Америки. Прекраснейшая женщина в мире. Вот только бы дождь перестал.
- Успокойся.
- Нет, не успокоюсь, пока мы не выцарапаем башли. Я боюсь оставлять тебя одного. Только Бог на Страшном Суде узнает, что я переживаю.
- Могу в свою очередь тебе рассказать, что я переживаю, - сказал я. - Когда такая развалина раздевается и изображает из себя бэби. Наивная курочка. Выглядит как Мисс Городского Морга. И чертовски расчетлива. А я чувствую себя так, точно попал в городскую больницу.
- Это хорошо, - сказал Роберт. Он успокоился. - Видишь, когда ты молодец, я всегда тебя хвалю. А про свои чувства расскажешь ей.
- Вы это всерьез? - спросил хозяин дома.
- Разумеется. Не понимаете? Он ее любит, но не верит, что Господь ниспошлет ему такое счастье. Вам это непонятно? Я его представляю по-современному и вместе с тем в самом что ни на есть традиционном ключе: со всеми моральными комплексами. Умоляю, господа, не давайте мне советов.
- Вам никто никаких советов не дает, - сказала хозяйка дома.
- Конечно. Я всегда все должен сам. Правда? Вам наплевать, что я испытываю, когда оставляю его наедине с этой старой каргой. Но я тоже человек и иногда нуждаюсь в добром слове. Об этом вы, естественно, не подумали. Зачем? Я и так все организую. Только в один прекрасный день свихнусь. Но это уж мое дело, верно? Я уже ненормальный.
- Пожалуйста, не плачьте.
- Как же мне не плакать? Я что, не человек? Думаете, у меня нет сердца? Не знаю. За одно могу поручиться: оно было. - Он повернулся ко мне. - Так ты ей скажешь. Когда она тебя спросит, скажешь: было. Понятно? Груз прожитых лет, морщины, седина в волосах. - Он опять обратился к хозяйке дома: - Вас правда интересует, есть ли у меня сердце? Есть. Ну и что с того? Скажите, пожалуйста: зачем оно мне? Ну пожалуйста. Вы требовали от меня абсолютной искренности. Я прошу того же: какой мне от него прок? Умоляю; коли уж вы меня терзаете своими вопросами, и я себе позволю разок спросить. Но требую полной откровенности. Скажите, пожалуйста: какой мне от моего сердца прок?
- Да ведь вас никто ни о чем не спрашивал, - сказал братец жены. - Даже если бы мы захотели, не смогли б.
- Естественно. Зачем спрашивать? Вы только возьмете бабки. Вопросы излишни. Я б на вашем месте тоже ни о чем не спрашивал. Ведь есть человек, который за тебя думает. Что может быть лучше! Попрошу не перебивать. Если мне потребуется совет, я к вам обращусь. Другое дело, что вы посоветуете какую-нибудь глупость. И, пожалуйста, не возмущайтесь - ни на что иное я и не рассчитывал. Конечно, вас не интересует, что я переживаю, когда начинаю работать. Я чувствую, во мне вот-вот что-то лопнет. Еще не знаю что. То ли в голове, то ли в сердце. Не берусь описывать это чувство, не умею. Если б умел, не сидел бы сейчас с вами.
Что, возможно, было бы совсем не так плохо. Только что бы вы все без меня делали? Не знаете, правда?
Я посмотрел на Роберта; кажется, на глаза его опять навернулись слезы. И действительно: он зарыдал.
- Вы спросили, что бы мы без вас делали? - сказал хозяин дома. - Избавили бы себя от массы хлопот. А вам надо сходить к врачу. Нервы у вас никуда.
Роберт мгновенно успокоился.
- К врачу? А зачем? Почему не предлагаете, чтоб я просто выбрасывал деньги в окно? Почему б вам такого не посоветовать, раз уж вы уперлись и не даете мне слова сказать и каждую секунду меня перебиваете? Почему не прикажете вышвырнуть деньги в окно? И для вас прямая корысть, - стой себе перед моей гостиницей да подхватывай. За это не надо платить налог? Нет? Не хотите? Странно.
- У вас нервы совсем никуда, - повторил хозяин дома. - У одной нашей знакомой началось точь-в-точь так же. Возбуждение, бессонница, истерия. Нет нужды говорить, чем это закончилось.
- Ничем, - сказал Роберт. - Она вышла замуж за богатого гинеколога и изменяет ему налево и направо. Если, разумеется, это ваша настоящая кузина.
- Была когда-то, - сказал хозяин дома. - Она покончила с собой.
Роберт стремительно повернулся к нему.
- Когда?
- Несколько лет назад.
- Сколько ей тогда было?
- Двадцать с небольшим.
- Состоятельная?
- Нет. Отнюдь.
- Тогда для чего вы мне это рассказываете? Муж у нее был?
- Она была не замужем.
- Слушайте, зачем вы мне морочите голову? У меня есть идея, как пощипать человека, у которого жена покончила самоубийством. Я знаю одну девушку - отлично изображает маниакально-депрессивный психоз. Мы завлекаем этого типа сюда, поселяем с девушкой в одной гостинице, они начинают общаться, он замечает, что у нее не все дома, но потом вспыхивает бурная страсть - улавливаете? Потом она травится, он пытается ее спасти - именно по принципу парадокса. Ему ничуть не мешает, что его жена покончила с собой. Наоборот: в память о покойной он решает помочь бедняжке. Прибыль делим на три части. Ну как, неплохо? Скажите, прошу вас. Я придумал недурную теорию - специально для парадоксальных ситуаций. Неправда, что люди убегают от страшных воспоминаний. Нужно только знать, с какого конца подступиться. Если вы мне заплатите, я берусь одного малого, который шесть лет просидел в Берген-Бельзене, отправить туда обратно. Он купит себе палатку, залезет в нее и будет питаться тушенкой. Немцы дадут ему визу. Немцы испытывают чувство вины перед евреями. Этот муж вашей кузины, вероятно, испытывает то же самое. Уж мы ему растолкуем, что именно он виноват в преждевременной кончине своей незабвенной супруги. Не понимаете? Это же ясней ясного. У вас есть его адрес? Можете пригласить его на лето?
