– Не знаю.
– Вот. Я в детстве как-то в пионерском лагере шел на пляж. Смотрю – жук ползет. Красивый, пестрый такой, как собор Василия Блаженного. Взял я его в руки. А он как брызнет на меня желтой, вонючей струей. Я потом несколько дней отмыться не мог. Вот, когда я вижу одну из таких – красивую, сверкающую, яркую, зовущую, я прохожу, не дотрагиваясь. Я уже знаю, чем это пахнет.
– Вот поэтому ты никуда и не уедешь.
– Почему?
– Потому.
* * *
Максим и Галина колдуют над очередным пациентом. На этот раз это очень тучный молодой человек в очках. На лацкане его пиджака прикреплен большой круглый значок, на нем крупными буквами выведено: «ХОЧЕШЬ ПОХУДЕТЬ? СПРОСИ МЕНЯ „КАК?“ Он сильно потеет.
Из-под верхней губы выбиваются куски ваты. Максим с Галей на пару шурудят у него во рту металлическим инструментом.
– Галочка, вы ни о чем не хотите спросить пациента? – говорит Максим, не отрываясь от работы.
– Честно говоря, так и подмывает, – признается она.
– Так «как»? – обращается Максим к толстяку.
Тот вращает глазами, что-то мычит и потеет.
– Как-как? – переспрашивает Максим.
Но тут звонит телефон. Галя берет трубку.
– Максим Максимыч, вас, – радостно сообщает она. – Жена.
– Рот не закрывайте, – говорит Максим пациенту, направляясь к аппарату.
По ту сторону телефонного провода Настя шепчет в трубку:
– Максим. Я к тебе, как к этому… Как к врачу. Нет, со мной все в порядке и с Машей тоже. И с собакой все в полном порядке. – Она закатывает глаза под идеально белый, геометрически безукоризненный потолок. – Конечно, здоровье собаки тебя беспокоит больше, чем состояние моей мамы. Но я звоню не для того, чтобы выяснять отношения. Маме действительно плохо.
Максим некоторое время слушает трубку. Пациент в кресле сидит с широко открытым ртом и заливается потом.
– Настя, это не ко мне… Я не психиатр… Я зубы лечу, а не мозги… Ну и что, что рядом… Рот не закрывайте… Это не тебе… Ну хорошо, хорошо… Я приеду… Ладно, не плачь…
Максим кладет трубку, некоторое время ходит по кабинету, забыв об измученном пациенте. Тот мычит, глядя с мольбой на доктора.
– Сплюньте. И расскажите нам, наконец, «как»?
Толстяк сплевывает, утирает лоб платком и, поднявшись с кресла с тяжелой отдышкой, произносит:
– Многие заводят себе глистов, изнуряют себя различными диетами. Новый способ похудания принципиально отличается тем, что вы можете есть все что пожелаете и сколько угодно. Ваш холестерин останется в норме. – Снова промакивает лоб, достает из внутреннего кармана пиджака ярко-красную бутылку. – С помощью революционного соуса «ЧЕМБЕРЛЕН» вы легко избавитесь от лишних калорий, жиров, белков и углеводов. Его можно добавлять в любую еду.
– Что входит в его состав? – деловито интересуется Максим.
– Много компонентов. Состав «ЧЕМБЕРЛЕНА» запатентован. Это коммерческая тайна. Могу в качестве примера привести лишь несколько ингредиентов. Его основа – бензонат натрия, сорбат калия и Е-124. Еще немного морковного сока, горчица, сахар, соль, перец, эмульгатор, крахмал…
– И что? – недоумевает Галя.
– Должно стошнить.
– Мне уже плохо, – говорит она.
– К сожалению, более подробную рецептуру я сообщить не могу.
– И не надо. Сойдет и так. – Она выбегает из кабинета, прижав ко рту платок.
* * *
– Она объявила сухую голодовку, – говорит Настя, встречая Максима в прихожей. – Не ест, не пьет второй день.
– Чего она хочет?
– Поломать стену.
– Что? – недоумевает Максим.
– Я сначала была против, но… Во сне ей явился Антон Павлович и сказал, что… – Настя оглядывается и переходит на шепот: – Что в стене замурован клад.
– Отлично.
– Перестань язвить!
– Ты хочешь разбить стену?
– Я не знаю. Если выбирать из двух зол – мама мне дороже.
– «Из двух зол» – это ты хорошо сказала.
– Не цепляйся к словам. Я хотела сказать…
– Хорошо. А если она завтра скажет, что дед ошибся или она его плохо расслышала и надо снести еще одну – другую стенку? Я не знаю… Вы тут живете, вам и решать…
В большой отремонтированной комнате на полу под стеной сидит Антонина Павловна. Вокруг нее – украинские рабочие. Они зачарованно слушают ее рассказ:
– Он был необычайно любезен. Сказал, что ему хорошо, легко и весело… Он предложил потанцевать… Я сначала испугалась, а потом согласилась, так он был галантен… Мы танцевали вальс и где-то на третьей фигуре… он наклонился ко мне… Я подумала, что за поцелуем, и отпрянула… но он мне открыл тайну, которую я не могу вам открыть, это не моя тайна…
Рабочие понимающе кивают.
– Да, – говорит один из них, – такое бывает сплошь да рядом… Я такие случаи знаю.
– Разбейте стену! – скандирует Антонина Павловна. – Разбейте стену! Разбейте стену!
Настя и Максим входят в комнату.
– Пидэрвалася бабуся, – приветствует их бригадир.
– Ломайте! – решительно командует Максим.
Рабочие ошарашенно смотрят на хозяев, а Антонина Павловна бросается к зятю:
– Спасибо! Спасибо! Добром отзовется! – тут же оборачивается к рабочим: – Ломайте стену! Ломайте стену!
Те выжидательно смотрят на Максима.
– Давайте!
Денис берет кувалду. Звучит барабанная дробь. Все с ужасом смотрят на него и на новую отштукатуренную стену, к которой он примеряется перед ударом. Спокойна только Антонина Павловна. Она улыбается. Удар кувалдой по стене поднимает облако пыли, еще удар – осколки кирпича с грохотом падают на пол. Все начинают чихать и кашлять, слышится крик Дениса:
– Клад! Здесь клад!
Когда пыльный туман рассеивается, и все остальные видят в нише за стеной среди кусков кирпича и цемента старые, перевязанные ленточкой фотографии и письма, а главное – жестяная, круглая коробка. Денис, кряхтя, с трудом достает ее из дыры, тяжело опускает на пол. В коробке что-то звякает. Антонина Павловна жестом отстраняет Дениса и с торжествующим видом дрожащими от волнения руками долго пытается ее открыть. И вот наконец крышка с дребезгом падает.
– Ух! – выдыхают все разом.
Золотые монеты царской чеканки… Их много. Очень много. Полная коробка золотых монет. Такие дела.
* * *
Играет духовой оркестр. Медь сияет на солнце. Улыбки светятся на лицах праздничной толпы перед домом сталинской постройки. Машины с логотипами центральных телевизионных каналов. Операторы с камерами. Люди с цветами. На стене дома красной материей занавешена мемориальная доска. Среди собравшихся в первых рядах: Антонина Павловна, Максим, Настя, Маша, Илья и Света с Мариком, Сергей с мамой, медсестра Галя, украинские рабочие в вышитых рубахах…
Женщина-корреспондент Центрального телевидения говорит в микрофон и смотрит в камеру:
– Мы ведем прямой репортаж с улицы Майской. Сейчас на ваших глазах произойдет то, к чему некоторые герои нашего репортажа шли долгие годы. Сейчас здесь, на этом месте будет заново открыта квартира-музей незаслуженно забытого классика русской литературы Ивана Макаровича Тырдышного. Ну, а главный виновник торжества – это, конечно, Антонина Павловна – человек, всю жизнь посвятивший сохранению творческого наследия литератора…
Сергей подводит взволнованную Настю к своей маме, наблюдающей за всем с непроницаемым выражением лица.
– Вот, мама. Это Настя. Я тебе о ней говорил. Это мама моя – Инна Федоровна.
– Здравствуйте, мне Сережа много о вас рассказывал…
Через толпу протискивается Марьяна. Она одета в какой-то балахон из рыбьей кожи, отделанный мехом и разноцветными перьями. Ее волосы отливают зеленью, как павлиний бок. Она приближается к Максиму:
– Максик, я подкрасилась… Я тебе по-прежнему нравлюсь? Ведь да, ведь да?
Максим улыбается и гладит Марьяну по зеленой голове.
– Кроме того, – продолжает корреспондент, – Антонина Павловна внесла и немалый материальный вклад в дело сохранения отечественной культуры. На ее личные сбережения была выкуплена квартира писателя и восстановлена обстановка, в которой жил и работал Иван Тырдышный.
Раздаются бурные аплодисменты.
Настя помогает взволнованной Антонине Павловне приготовиться к выступлению.
– Мама, шляпа…
– Ой, я так волнуюсь!
Максим помогает Антонине Павловне подняться на импровизированную сцену и подойти к микрофону.
К дому подъезжает красная машина. Открывается дверь, и на асфальт опускаются ноги в красных туфлях тридцать шестого размера.
– Дорогие друзья! – обращается к собравшимся Антонина Павловна. – Сегодня такой день…
Ее глаза полны слез, она счастлива.
Бурные овации. Оркестр играет тушь… Антонина Павловна сдергивает красное полотно, под которым обнаруживается мемориальная доска с профилем писателя Тырдышного.
И тут Максим замечает Анну. Она переливается на солнце, как золотая монета царской чеканки. Кажется, что в ней отражается и медь духового оркестра, и блеск сияющих на солнце окон, и радость собравшихся по поводу открытия дома-музея писателя Тырдышного. Легкий запах свежемолотого жареного кофе заполняет площадь перед домом. Максим бросается к сцене.
