Все стали бестолково бегать вокруг и орать, но это привело лишь к тому, что перепуганные коровы чуть не завалили с таким трудом установленную палатку. Когда же, наконец, они ушли, то костер догорел, а вся поляна была пропитана навозом. Пришлось перебираться чуть дальше, снова ставить палатки и снова искать дрова, отдавая себя на съедение комарам.
В одиннадцать вечера после ужина мы начали решать, что делать дальше. Леша хотел поплавать, а я – спать. В конечном счете они с Кириллом куда-то уплыли, а мы залезли в первую палатку. Глеб знай себе ходил по берегу и пел песню «Хорошо в деревне летом, пристает навоз к штиблетам».
В палатке было непривычно, странно, но в целом неплохо. Обговорив планы на завтрашний день, Бар начал рассказывать бородатые анекдоты, но я устало сказал:
– Все, братва, притомили. Давайте спать.
Мы обрызгали палатку каким-то затейливым средством от насекомых и постепенно затихли. Тишину нарушал лишь наглый писк комаров, на которых совсем не действовало наше средство. По крайней мере в агонии никто из комаров не брыкался. Впрочем, нам, наверное, попались комары-токсикоманы.
Я начал уже дремать, но Шольц, лежавший у стенки, внезапно завопил:
– Меня укусила какая-то фигня! Здоровенная, с крыльями!
– Кто?!
– Не знаю, но не комар точно. Включите фонарик.
Глайзер зажег фонарь, но никого не обнаружил. Денис успокоился. Он затих, засопел и все же через несколько минут снова вскочил:
– Опять она! Убейте ее, она возле моего лица летает!
Я загоготал, представив большую кровожадную фигню, желающую полакомиться кровушкой Шольца.
– Не смешно, – мрачно сказал он, снова ничего не обнаружив.
– Очень даже смешно! – воскликнул Глайзер. Я поддакнул.
Тем не менее вскоре Денис с Максом уснули. Бар поворочался, повздыхал, а затем поднялся и вылез из палатки. Я тоже не спал – в голову лезли мысли про Лилит.
Через пару дней после дискотеки я встретил ее в своем дворе. Впрочем, если бы она меня не окликнула – прошел мимо. Мы немного поговорили и разошлись, и я сразу же об этом забыл. Но случилась странная вещь – Лилит стала попадаться мне на глаза практически каждый день, всегда разговаривала со мной и всегда мило улыбалась. И только через неделю я наконец понял, что определенно ей нравлюсь. Мне это льстило, хотя Лилит не производила на меня сильного впечатления.
Впрочем, поразмыслив, я не стал тянуть вола за хвост, и при следующей встрече предложил ей пойти ко мне. Она согласилась.
Отец работал в ночную смену. После его ухода на работу я купил в магазине вина, привел комнату в порядок (хотя какой может быть порядок в квартире у двух мужчин?) и позвонил Лилит.
Как я и ожидал, сначала она была немного скованна, но я открыл вино, рассказывал анекдоты и смог ее развеселить. Через час беседа стала более откровенной. На мой вопрос про ее бывших парней Лилит ответила, что у нее никого не было. Я немного подивился этой лжи, но, сделав вид, что поверил, спросил:
– Как же такая красавица, как ты?..
Лилит досадливо пожала плечами:
– Так получилось. Конечно, я была одной из самых красивых девушек школы…
Про себя я засмеялся – у всех моих знакомых какая-то мания красоты. Все считают себя наипервейшими красавицами.
– …но в одиннадцатом классе приоритеты поменялись, и для парней самой красивой девушкой была теперь самая доступная – та, с которой легко переспать.
Эта фраза мне понравилась, где-нибудь пригодится.
Мы допили бутылку вина, и я заметил, что Лилит стала гораздо разговорчивей.
– И что, тебе никто никогда не нравился? Не хотелось иметь парня?
– Конечно хотелось, – вздохнула она.
– Мне кажется, что я тебе тоже нравлюсь, верно?
Девушка внимательно посмотрела на меня:
– Может быть.
Удовлетворенный этим ответом, я прикоснулся к ее руке.
– А я… хочу признаться тебе. Не знаю, поверишь ты или нет, но я влюблен в тебя. Еще там, на дискотеке, я понял это.
Лилит широко распахнула глаза, а я продолжал вдохновенно лгать:
– Ты можешь мне не верить, но я клянусь, это правда. Если ты не любишь меня, то я буду тебя добиваться!
И далее в том же духе, чувствуя, что нашел благодарного зрителя.
– Милая, – наконец сказал я, исчерпав свое красноречие. – Можно тебя поцеловать?
Лилит прикрыла глаза в знак согласия.
– Андрюша, – нежно выдохнула она. – Обними меня крепко-крепко.
Я с радостью сделал это, а когда почувствовал, что она созрела для большего, начал медленно стягивать с нее блузку. Но Лилит вдруг заупрямилась.
– Не бойся, Лилечка, – заворковал я. – Все хорошо.
Преодолев слабое сопротивление, я отнес ее на кровать и попытался расстегнуть кофточку. Лилит закричала и сильно укусила меня за плечо. Пошла кровь.
– Ты что, рехнулась? – завопил я. – Что ты делаешь?
– Подонок ты, – сказала она, вставая с кровати. – Такой же, как они.
– Тьфу, – в сердцах сплюнул я, впервые подумав о том, что, может быть, Лилит действительно другая. – Почему подонок? Я тебя что, насилую? Сама ко мне пришла.
Лилит, всхлипывая, побежала к дверям.
Оставшись один, я понял, что начал ее уважать. Если бы она согласилась, то утром я не смог бы с ней даже разговаривать – Лилит превратилась бы для меня в шлюху, а с шлюхами мне общаться не хочется. Но она, похоже, и правда неплохая девушка, и я немного пожалел о происшедшем. Впрочем, меня радовало, что деморализация еще не всех спутала.
Это слово, вернее, понятие – «деморализация» – я впервые прочел в одной советской политической книжке семидесятых годов. Так как «холодная война» была в разгаре, в книге много места уделялось пропагандистскому разоблачению США, ее образа жизни, агрессивных планов и тому подобному. Кстати, несмотря на то что прошло лет тридцать, я готов подписаться под словами авторов. Так вот, одна из глав была посвящена козням американцев, стремящихся развалить Советский Союз. Много, разумеется, откровенного бреда, но один из планов американского ЦРУ действительно существовал. Позднее я читал о нем уже в современной литературе, и он так меня поразил, что несколько предложений я запомнил дословно.
Глава ЦРУ, Аллен Даллес, говорил так: «Главная цель победы над русскими – в моральном разложении их как нации. Это можно сделать, найдя помощников в самой России, поддерживая тех людей, которые станут насаждать культ секса, насилия, безнравственности. Главную ставку надо сделать на молодежь. Мы сделаем из нее циников и пошляков, и Россия сама рухнет на колени…»
А в старой советской книге внизу была помещена сноска редактора: «Это просто смехотворно. Давно разложившееся правительство Соединенных Штатов привыкло мерить все по своим меркам и даже не в состоянии представить одухотворенность и высокоморальность советского общества…»
Но так все и случилось. Современная жизнь – это деморализация, и все варятся в ее котле, и я тоже, лишь изредка пытаясь выплыть наружу. Мне это не удается, но всегда хочется.
Философские размышления прервал вернувшийся Илья. Он просунул свою взлохмаченную голову в щель и сказал:
– Вставай, Макс, к тебе курицы пришли.
Глайзер сонно пробормотал, махнув рукой:
– Скажи, что я сплю. Я устал.
– Нет, выходи, – произнес Бар. – Они еще мне будут на мозги капать.
– Ну и что? Скажешь – я не спал прошлой ночью.
– Хорошо, – кивнул Илья.
Я снова начал дремать, но полог палатки распахнулся, и в него заглянула одна из «куриц».
– Привет, Максим. Здравствуйте, мальчики. Твой друг сказал, что ты не спишь, – весело сказала она. – Выходи.
– Вот сволочь этот Бар, – грустно шепнул мне Глайзер.
Но деваться было некуда. Пришлось ему встать и уйти с ними. А я так и не узнал, чем дело закончилось, так как почти сразу же заснул, несмотря на ужасный храп Шольца. Глайзер же вернулся в палатку почти под утро, невыспавшийся и злой, как черт.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1 июля 1999 года, четверг
РАССКАЗЫВАЕТ КИРИЛЛ МАРЦЕВ (ОМАР)
Я проснулся в пять часов утра от крика Леши.
– Эй, опухшие рожи, вставайте! – орал он, размахивая фонарем. – Весь клев проспите!
Проснувшись, я понял, что вставать не хочу. Швед что-то недовольно промычал и перевернулся на другой бок. Снаружи возле нашей палатки послышался сонный голос Щорса:
– Эти два джигита, что, не встанут?
– Не знаю.
– Я и сам бы не проснулся, – продолжил Андрей. – Если бы не ты. Мне снился Остап Бендер – мы с ним бродили по чердакам и зачем-то искали старые самовары.
– И что, нашли?
– Не успели. Ты начал кричать, мне стало неуютно и холодно, и я проснулся.
– Бери с меня пример, – сказал Леша. – Я вообще не ложился. Теперь целый день буду на бодрячке.
Я натянул на себя свитер и вылез из палатки. Было холодно. Дул ветер. По речке стелился белый туман. Костер не горел, и рыба, обещанная Бельмудом, не ловилась. Я в который раз пожалел, что поддался уговорам и приехал сюда.
