– Господи, Лиза, откуда только ты берешь эти фразы! – дернулась я в сторону, больше от боли. – Чувство, которое называют волшебством и магией, а на самом деле – это чистая физика. Твое любимое подсознание, которое принимает решение еще до того, как ты даже подумала об этом. Если ты увидела кого-то подходящего роста, с нужным разрезом глаз. Генетическое равновесие, баланс. Твоему подсознанию нравится Сережин рост, обхват плеч, его серые глаза. А то, что ты собираешься родить от него – во второй раз, – лишнее тому доказательство. Ты, к сожалению, всерьез считаешь, что это судьба и что с этим ничего нельзя поделать. Или ты сознательно бросалась к нему в объятия?
– Мне страшно все это слушать, – пробормотала Лиза. – Ты превращаешь волшебство в математику.
– Математика и есть – волшебство. Ладно, пожалуй, пойду. Да оставь ты мой глаз в покое! – и я попыталась увернуться в очередной раз от рук сестры.
– Подожди, я заверну тебе пирожков, – тут же отреагировала она. – И пообещай мне, что ты сходишь к врачу. Обещаешь?
– Обещаю, – пожала плечами я. – Надеешься, что он вылечит меня от рационализма?
– Надеюсь, что ты перестанешь уже жить моей жизнью и найдешь свое счастье. А я как-нибудь справлюсь и сама. Вот, помню, был же у тебя на работе какой-то Саша, тебе он нравился вроде. Ну, ты хоть что-то делаешь для того, чтобы обратить на себя его внимание?
– Делаю, делаю, – заверила Лизу я, впрочем, без всякого энтузиаста. – Лучше скажи, где мои солнцезащитные очки? Такие огромные, ты в прошлый раз брала их на дачу.
– Те, что с фильтрами?
– Через которые синяк виден не будет! – бросила я достаточно зло, чувствуя, как у меня пульсирует венка на виске. Голова еще заболит, и я не смогу уснуть, все буду вертеться, то думая о Лизе, то считая овец. Как можно быть такой нормальной и ненормальной одновременно? Что это? Любовь зла? О, без сомнений!
Я вздрогнула, возвращаясь в суровую реальность. Забрав из окошечка дежурной аптеки пачку с таблетками и проигнорировав инквизиторский взгляд аптекарши, побрела домой. Мы с Лизаветой жили всего в паре кварталов друг от друга. Когда папа переоформлял квартиру на сестру, он мечтал, чтобы мы могли хоть каждый день ходить друг к другу в гости. Что ж, его мечта сбылась.
Уже подходя к дому, я вдруг подумала, что хорошо бы было, если бы мама уже спала. Тогда мне не придется снова врать ей про нападение на меня злодеев-хулиганов. Не могла ж я ей сказать, что попала под руку, разнимая пьяную драку с участием будущего законного супруга ее любимой дочки Лизы! Нам еще предстояло как-то объяснить маме, что Лизавета и Сережа женятся и что маме предстоит стать не только тещей, но и второй раз бабушкой. Сережа маме не нравился, как и мне. Много раз она говорила Лизе, что той повезло, что Сережа оказался женат. Сплошное разочарование.
Мама, к счастью, спала. Я тихонько проскользнула в ванную. Не включая воду, я долго стояла и смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, что же сделала не так и как теперь все исправить. Лиза снова беременна. А я стою: лохматая, худощавая – ходячее недоразумение с тревожным взглядом серых глаз. Темные круги под глазами вместо макияжа. Вообще, я не уродина, вовсе нет. Помню, как в Сочи шла по набережной, высокая, угловатая и немного неуклюжая, в темно-синем трикотажном платье на тонких бретельках, с открытой спиной, и в босоножках на высоком квадратном каблуке. Все на меня смотрели. Волосы я тогда подобрала вверх, подколов их «крабом», накрасила губы, на нос взгромоздила солнцезащитные очки, хотя дело шло к вечеру. Я была так влюблена, что не хотела ничего замечать, ни о чем думать. Все было хорошо. Сколько лет прошло, пять? Да, мне было тогда двадцать два, а синее платье я купила на центральном рынке после долгих уговоров. Я могу быть красивой, но не хочу, боюсь. Что-нибудь опять пойдет не так, и кто-то будет страдать. Как тогда, пять лет назад. А платье мне тогда очень шло, и загар. Нужно взять Вовку, бросить Лизку с Сережей и махнуть в Сочи. Или вообще – в Болгарию. Подумаю. Придет лето. Пусть оно только придет. Сначала пройдет март, потом придет апрель. Апрель… Игорь Вячеславович… Малдер…
Я же так и не смогла уснуть, при этом совершенно забыв про таблетки, которые прописал мне Малдер. Склероз подкрался незаметно. Вертелась, переключая каналы, вставала и смотрела из окна нашего десятого этажа на Ленинский проспект, дышала холодным, влажным воздухом и слушала шум дороги, резкие звуки автомобильных сигналов. Часа в два ночи написала Лизке.
– Спишь? – самый странный вопрос, который можно получить через социальные сети в два часа ночи, но я знала, что у Лизаветы на телефоне установлен бесшумный режим и, если она спит, мое сообщение ее не потревожит. Но если она не спит и листает бесконечные сайты с анекдотами…
– Не сплю, – ответила она мне, и я улыбнулась. Набрала ее номер.
– Слушай, я забыла у тебя кое-что спросить, – сказала я самым спокойным и деловым тоном, который могла изобразить в два часа ночи.
– О чем? Ты, кстати, чего не спишь? Тебе разве не на работу завтра?
– А тебе?
– Ну… так о чем ты хотела спросить? – перевела разговор Лиза.
– Так вот о чем. Ты как там вообще? Как чувствуешь себя? К врачу-то ходила? Чего говорят? Все в порядке? Не вредно так часто рожать?
– Какое часто? Вовке три года, почти четыре.
– Скажешь тоже – «почти четыре». Три с половиной. Я вот видела одну программу, там выступала многодетная мать, у нее чуть ли не целая футбольная команда из детей. Она, конечно, говорила там о государственной поддержке, о деньгах, о каком-то автобусе, чтобы всю эту свою футбольную команду куда-то возить, а я все смотрела на нее. У нее кожа была белая, как будто она вампир и не имеет ни капли крови. Тонкие ручки, ногти страшненькие, костяшки пальцев красные, видать, стирает руками часто. Одежда на ней висела. И была она, кстати, без мужа. Вот ужас, я тогда подумала, что дети из нее высосали все силы, как комары. Каждый по чуть-чуть. И ведь она их всех любит, я понимаю. Но жить-то как? Здоровье – это важно.
– Эй, подруга, ты кончай меня по ночам пугать. Никто меня не съест, – завелась Лиза. – И потом, у меня есть стиральная машинка.
– А если она сломается? – волновалась я. – Сережа твой стирать не будет. У тебя ручки ухоженные, с маникюром. Сделаешь мне, кстати?
– Наконец-то! С чего бы это ты захотела маникюр? Как же ногти его будешь грызть? Ладно, сделаю – если ты, конечно, сможешь мне их отрастить хоть чуть-чуть.
– Иногда мне кажется, что маникюром ты бы заработала больше, чем копанием в головах.
– Ты опять? – Голос Лизаветы похолодел.
– Ну, прости. Значит, сделаешь? Мне длинный не надо, хотя им бы было удобно расцарапывать рожу Постникову. Коротенький, ладно? А то длинные когти мне по клавиатуре бить мешают.
– Ох, что с тобой делать, – вздохнула Лиза примирительно. И зевнула.
– Ты хоть сама-то ребенка хочешь? А? Тебя не тошнит? – спросила я то, что волновало меня больше всего и о чем я совершенно забыла.
– Только от твоих вопросов, – рассмеялась Лиза. – Не волнуйся за меня. И ручки у меня в порядке, и ножки. И вообще, мне бы похудеть не мешало, а ты – «вампиры, вампиры». К тому же я ж не многодетная мать!
– Это пока, – резонно заметила я, рассмеялась и положила трубку, чтобы не слушать возмущенное шипение сестры. Может быть, Лизка права и это такая странная судьба у нашей семьи, что ей – рожать, а мне – волноваться и вокруг бегать?
Я вернулась в постель и принялась думать о том, что нужно сделать в первую очередь, что – во второю, а что – в третью. Нужно уточнить, дадут ли Лизке декрет в этом ее центре телефонного доверия, и вообще, я даже не знаю, официально ли она там работает. Необходимо организовать страховку для беременных, чтобы ей не нужно было ходить в бесплатную поликлинику, а то в прошлый раз там ее расстраивали постоянно, пока она не родила. Мне даже казалось, что у них там есть расписанный план на всю беременность, чем и как пугать рожениц, чтобы они всенепременно уходили от них в слезах. Нужно знать проблему в лицо. У меня будет еще один племянник. Или племянница. О, а если это будет девочка?
Я открыла глаза – за окном светило солнце. Неужели! Я уснула. Надо же, я уснула – сама, и никаких таблеток не понадобилось. Да что там уснула – проспала, вот это да! Будильник на телефоне не сработал, потому что разрядился. Я его отключила, когда в два часа ночи болтала с Лизаветой, а на подоконнике розеток нет, и телефон до зарядки не доставал. Теперь он там и валяется – бесполезная куча интеллектуального хлама. Я вскочила и посмотрела на себя в зеркало.
Отек немного спал, а синяк пожелтел по краям. Все течет, все меняется. Усталое лицо почти тридцатилетней женщины, уже видны носогубные складки. Бессонница старит, бессонница убивает. Тусклые серые глаза, взлохмаченные волосы. Тонкие губы искривились в усмешке. Красотка. Я умылась, расчесала волосы и нацепила на нос порядком уже поднадоевшие солнцезащитные очки. Пора на работу.
