Убедившись, что «Тойота Камри» Маши свернула за угол, даю ей еще четыре минуты на то, чтобы вернуться – забытый пропуск/кошелек/поцелуй, – закуриваю и достаю мобильный.
– Ну! – недовольно отвечает Караваев.
– Ты чего такой злой? Хижняк съемку завалил?
– Тебе правда интересно?
– Очень!
– Мы сегодня снимали два с половиной часа! То Хижняку дети не нравились, то свет не тот, потом он полез в сценарий...
– Кошмар, вот козел, как я тебя понимаю! – выдавливаю я, но тут, словно в наказание, слюна попадает не в то горло. Я захлебываюсь кашлем, роняю мобильный и начинаю приседать, чтобы восстановить дыхание. Трубка надсадно фонит голосом Дениса: – Бу-бу-бу-бубу. – Глаза наполняются слезами, я нажимаю в район солнечного сплетения, и мне наконец удается исторгнуть из себя никотиново-гайморитный комок. Поднимаю с земли телефон: – ...буду под него переделывать! Он решил, что это кино! Вы, парни, иногда напоминаете мне провинциальных комедиантов!
– Вот именно, – наугад отвечаю я.
– Что? – Пауза.
– Ты прав... ну, то есть я-то всегда за тебя, чего ломаться? Это Хижняк вечно козлит! – спохватываюсь.
– Ну да, – соглашается Денис. – Хотя ты тоже тот еще фрукт!
– Денис, у меня тотальная проблема, можешь мне помочь? – говорю я вкрадчиво.
– Нет!
– Погоди, ну ты хотя бы послушай!
– Деньги? Телки? Наркотики? Если проблемы этого рода, а у тебя бывают только такие, то не ко мне.
– Брат, у меня проблема с историчкой.
– Мы успели стать родственниками?
– Она уже уехала? – Я закрываю глаза, боясь услышать «да».
– Она? Хм... а мне-то какая разница? Я ее видел сегодня... кажется.
– Но мне разница ого-го какая. Помоги, Дениска! А за мной... ну ты же знаешь!
– Конечно знаю! Обещанья – твое второе имя. Кинешь как обычно. Отвали, мне в Останкино надо!
– Денис! – Я судорожно прохаживаюсь взад-вперед. – Ты можешь сейчас ее найти и поуговаривать сняться в социальной рекламе, пока я не приеду?
– Нахуя она нам нужна?!
– Ну что ты как слоненок?
– Как кто?
– Проехали, это анекдот. Я влюбился! Если сегодня ее не увижу, вилы! – Я провожу рукой по горлу, будто он меня видит. – А у меня даже ее мобильного нет. Умру, даже не позвонив, прикинь!
– Прикинул, только я этой херней заниматься не буду.
– Я тебя умоляю! Ну, хочешь... хочешь... я на колени перед тобой встану!
– Неа!
– А я встал! – Я сажусь на перила, огораживающие палисадник.
– Я все равно не вижу.
– Честно, встал! – Мимо идет мужик с сильно помятым лицом и тревожными глазами. – Ща я тебе докажу! – Достаю из кармана несколько мятых соток и ору мужику: – Мужик, э... земляк... Можно тебя на секунду?
– Вот мудак! – говорит трубка.
– Чё тебе? – оборачивается мужик.
– Можете моей девушке сказать, что я сейчас на коленях перед ней стою? – Я машу в воздухе купюрами. Мужик смотрит то на меня, то на купюры. Я отчаянно ему подмигиваю.
– Чё сказать-то? – Он неуверенно берет трубку, а другой рукой вырывает у меня три сотни. – Алё-алё! Он, в натуре, тут стоит... на коленях...
– Нихуя себе! – доносится из трубки мужской бас.
– Ага! – Мужик передает мне трубку. – Все, что ли?
– Ну ты, Миркин, и придурок! – ржет Денис.
– Пидарье, бля! – роняет мужик, поспешно засовывая бабки в карман и разворачиваясь.
– Ну что, теперь поверишь?
– Ящик виски.
– Так!
– Неделя обедов в Останкино.
– Хм...
– Два грамма гашика.
– Ну, ты...
– Никогда больше не звать меня за глаза «Кунг-фу пандой»!
– Так, это уже через край!
– Хочешь историчку?
– Заметано.
– У тебя полчаса, чтобы приехать.
– Тридцать пять, тут пробки.
– Твои проблемы.
– Минус «панда».
– Сделка не состоялась.
– Я уже несусь, скотина ты бесчувственная!!!
И снова отчаянный рык загнанной «Веспы», недовольные рыла «Рейндж Роверов» и «Лексусов» all over, таксующее хамье. Содержанки, чьи капризные носы органично сливаются с клювастыми капотами их автомобилей, норовят тебя если не трахнуть, то на худой конец задавить. Ухожу с Садового переулками на Тверские-Ямские, толкаюсь там в плотном астматическом мареве выхлопов, пока наконец пробка не высмаркивает меня на Тверскую. Мост у Белорусского поразительно пуст, видимо, сегодня «День Влюбленных-2», я выжимаю из своего несчастного ослика последний ресурс и лечу (хотя мне кажется – плетусь) к «Динамо». Дальше все свободно, а значит, этот парень, наверху, все еще видит меня.
– Да! – рычу я в мобильный, спрыгивая с мопеда.
– Она идет в жесткий отказ, – частит Денис. – При упоминании о том, что ты приедешь и объяснишь все лучше, порывается собрать сумку и свалить. Она в туалете, мне ее больше десяти минут не удержать!
– Поднимаюсь! – бросаю ослика у крыльца и бегу по ступенькам.
В кабинете разыгрывается сцена из кинофильма «Жестокий романс». Наталья Александровна в роли Ларисы Огудаловой, а Денис Караваев неубедительно изображает Вожеватого.
– Наталья Александровна, вы же понимаете, сыграть настоящую учительницу может только учительница!
– А настоящего ученика только я! – пуляю с порога.
– Вот и Андрей наконец приехал! – Денис заерзал на стуле. – Он сейчас вам лучше объяснит...
– На самом деле проблема с социальной рекламой – огромная! – придумываю я на ходу.
– Какая же? – Наташа поднимает на меня глаза.
Денис, пользуясь возникшей паузой, сваливает, оборачивается в дверях и разводит руками.
– Огромная! – мямлю я.
– Правда? – Она достает из сумочки фланелевую тряпку и протирает очки. – И в чем она заключается?
– Я... – засовываю руки в карманы, нервно раскачиваюсь вперед-назад. – Я в вас влюбился...
– Школьные комплексы? – Она убирает очки в футляр. – Однажды пойманный на собственной эрекции взгляд преподавателя истории? Или другого предмета?
Я не знаю, как правильно отвечать, когда тебя убивают. Я не знаю, стоит ли отвечать вообще. Нам бы с тобой сначала переспать, а потом познакомиться. Мы нашли бы много общего. А все эти полутона, намеки и недомолвки прелюдий только вредят.
– Андрей! – Она впервые называет меня по имени. Может ли это считаться прогрессом?
– Наташа...
– Знаешь, мальчики, сошедшие с ума от собственной звездности, – не моя тема.
– Знаешь, я сошел от тебя с ума. Это прокатит за извинение?
– Я просила извиняться?
– Нет, но... почему-то хочется.
– А откуда у нас, в столь юном возрасте, комплекс вины?
– А откуда у нас, в еще более юном возрасте, такое жестокосердие?
– Мне погладить тебя по голове?
– Лучше укачать на груди. – Я сажусь на стол.
– Ненавижу, когда сидят на столе. Слезь.
– Дай мне руку, я боюсь высоты.
– Ты, может, прекратишь паясничать?
– Ты, может, прекратишь меня убивать?
– Андрей, в самом деле. – Она картинно роется в сумке, перекладывая кошелек, сигареты и ключи. – Ты себе не тот объект выбрал, на меня это не действует.
– Ты даже не попробовала. – Я машинально хватаю ее футляр с очками и начинаю вертеть в руках.
– Пробовала... не с тобой. Футляр можно?
– Махнемся на номер телефона?
– Зачем? – Она искренне пожимает плечами. – Это не поможет.
– Хорошо, давай по-другому. Я верну тебе футляр. А ты попросишь мой номер, идет?
– Зачем он мне?
– Кто знает, вдруг захочешь отправить эсэмэс?
– У меня есть кому отправить! – Она закидывает ногу на ногу.
– В смысле? – кладу футляр на стол, достаю сигарету и мну ее в пальцах. – Ты замужем? В смысле... у тебя есть молодой человек и все такое?
– Все такое...
Я опускаю голову и упираюсь взглядом в большие пальцы на своих ногах, которые как-то особенно нелепо торчат из сандалий. Затылком чувствую, что и Наташа смотрит туда же.
– Ты с пляжа, что ли, приехал? Или из солярия? – последний вопрос звучит особенно презрительно.
– Неа, – отвечаю я, понимая, что все рушится к чертям. Рассыпается, не находит связей. – От одной знакомой. Летел к ней, хотя вначале думал прилететь к тебе. Но у нее... – поднимаю голову, смотрю на нее. – Она собиралась повеситься, это катит за уважительную причину?..
– Вытащил из петли или не успел?
– Успел. Как раз к началу спектакля. Чистый развод.
– Ты все еще ведешься на женские истерики? Странно, вроде большой мальчик... – Она достает сигарету, встает, подходит к окну и открывает форточку. Закуривает.
– Ведусь. А ты когда-нибудь вешалась? – тоже закуриваю на автомате.
– Неа, вены пыталась вскрыть. Он был рок-музыкант, а я дочь богатых родителей, – говорит она, выпуская дым в форточку.
– «Ты не стала женой, я не стал звездой», – цитирую я Науменко.
– «Но я часто вспоминаю те времена, когда я знал тебя совсем другой», – продолжает она.
