Он полез в карман пиджака и со звоном вытащил большую связку ключей. Встав под фонарем, выбрал один и сунул в замочную скважину. От этих манипуляций мне почему-то сделалось нехорошо.
2
— Ну что же ты? — сказал старичок. — Заходи.
— Там темно, — запротестовал я.
Мой провожатый недовольно кашлянул и, потянувшись, повернулся ко мне. Он вдруг сразу как-то вырос. Глаза у него горели, будто у козла в сумерках.
— Вот молодежь! Что же ты хочешь, чтобы тут никого не было и целый день свет горел? Так прикажешь?
— Да нет. У меня и в голове…
— Все, хватит! Надоело! Ступай отсюда. Иди на все четыре стороны.
— Простите. — Я чувствовал, что у меня едет крыша. Библиотекарь казался мне каким-то злобным существом и одновременно просто несчастным раздражительным старикашкой. Вообще-то старики для меня — темный лес, поэтому я абсолютно не представлял, как себя вести в такой ситуации.
— У меня и в голове такого не было. Извините, если не так сказал.
— Все вы одинаковые, — заключил старичок. — Язык без костей.
— Что вы! Темно так темно. Я правда лишнего сболтнул. Прошу прощения.
— Хм-м… — Он заглянул мне в глаза. — Ну ладно. Так ты войдешь или нет?
— Войду, — сказал я уверенно. Со мной всегда так — думаю одно, а говорю и делаю совсем другое.
* * *
— Там сразу лестница, — предупредил старичок. — Хватайся за перила, а то свалишься.
Я ступил в темноту первым. Библиотекарь закрыл за нами дверь, со щелчком провернув ключ в замке.
— Зачем вы дверь на ключ закрыли?
— Правила такие, правила. Начальство их тысячами придумывает. А ты поменьше болтай.
Смирившись, я начал спуск. Ну и лестница! Кто ее только соорудил такой длины? Как колодец у инков. Вдоль стены тянулись старые ржавые перила. Ни единого лучика, ни пятнышка света. Мрак кромешный, будто кто-то нахлобучил мне на голову капюшон.
Только мои подошвы скрипели в темноте. Без этого я бы вообще забыл про свои ноги.
— Стоп! Пришли, — скомандовал старичок.
Я остановился, а он, отодвинув меня, загремел ключами, доставая их из кармана. Послышался лязг ключа в замке. В полной темноте библиотекарь орудовал как у себя дома.
Дверь отворилась, и на меня пролился желтоватый, но такой желанный свет. Хоть он был и тусклый, все равно глазам пришлось к нему привыкать. На пороге возник маленький человечек. То ли человек, то ли овца — толком не разберешь. Он взял меня за руку:
— А-а… Добро пожаловать! — проговорил Человек-Овца.
— Здравствуйте, — сказал я. Что за чертовщина!
Человек-Овца был с головы до пят закутан в настоящую овечью шкуру. Руки в черных перчатках, на ногах черные рабочие ботинки, лицо скрыто черной маской, из-под которой дружелюбно косились маленькие глазки. Что это он так вырядился? Хотя маскарад был ему очень к лицу. Внимательно посмотрев на меня, Человек-Овца скользнул взглядом по книгам, которые я держал в руках.
— Значит, почитать сюда пришел?
— Да.
— Сам? Добровольно?
Как-то странно он выражается. Я замялся, не зная, что сказать в ответ.
— Ну, отвечай же! — торопил меня старичок. — Добровольно или нет? Что ты мнешься? Опозорить меня хочешь?
— Добровольно, — выдавил я.
— Вы поглядите на него! — с видом триумфатора заявил старичок.
— Однако, сэнсэй, — обернулся к нему Человек-Овца, — он ведь еще ребенок.
— Эх! Отстань! — Библиотекарь вдруг выхватил сзади из-за пояса коротенький ивовый прутик и хлестнул Человека-Овцу по лицу. — Шевелись, давай. Веди.
Со смущенным видом Человек-Овца опять взял меня за руку. У рта сбоку у него набухала красная полоса.
— Ну, идем.
— Куда?
— В читальню. Ты же читать пришел?
Мы двинулись по узкому, извилистому, как дорожка в муравейнике, коридору. Человек-Овца возглавлял процессию.
Шли довольно долго. Несколько раз поворачивали направо, потом налево. Коридор изгибался под немыслимыми углами, вился змейкой в виде латинской «s». Из-за этого определить, как далеко мы ушли, было невозможно. Я уже не пытался запомнить обратный путь и всю оставшуюся дорогу не сводил глаз с крепкой спины Человека-Овцы. Сзади к его костюму был прицеплен коротенький хвостик, покачивавшийся в такт ходьбе вправо-влево как маятник.
Человек-Овца неожиданно остановился:
— Вот и пришли.
— Подождите, — сказал я. — Это что, тюрьма?
— Ну да, — кивнул Человек-Овца.
— Совершенно верно, — подтвердил старик.
— Как же так? Вы же говорили про читальный зал. Вот я с вами и пошел.
— Тебя надули, — не мудрствуя, заявил Человек-Овца.
— Я тебя обманул, — сказал старик.
— Но это…
Старик дернул из-за спины ивовый прут и ударил меня по лицу:
— Молчать. Заходи. Прочтешь эти три книги и выучишь наизусть. Через месяц я тебя лично проэкзаменую. Выучишь все как следует — выйдешь на волю.
— Это же ерунда! — запротестовал я. — Разве можно за месяц такие толстые книги выучить! Мама сейчас дома…
Старик взмахнул прутом. Я увернулся, и удар пришелся Человеку-Овце по лицу. Потом взбешенный старик ударил его еще раз.
Зачем такая жестокость?
— В общем, запихивай его туда как хочешь, — сказал старик и торопливо удалился.
— Больно? — спросил я у Человека-Овцы.
— Ничего. Я привык. А теперь я должен тебя туда посадить.
— Я не хочу.
— Я тоже. Но так уж устроено в этом мире.
— А если я откажусь?
— Тогда мне опять достанется. Он меня изобьет.
Я пожалел Человека-Овцу и послушно вошел в камеру. Кровать, стол, туалет. На умывальнике — зубная щетка и стакан, грязнее не бывает. Зубная паста — клубничная. Терпеть ее не могу. Вверху тяжелой металлической двери зарешеченное смотровое окошко, внизу — узкий лоток для еды. Человек-Овца пощелкал выключателем стоявшей на столе настольной лампы, посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ну как? Неплохо?
— Да так, — ответил я.
— Еда полагается три раза и еще в три часа — пончики и апельсиновый сок. Пончики я сам делаю. Очень вкусные получаются. С хрустящей корочкой.
— Спасибо за заботу.
— А теперь вытяни ноги.
Я послушался. Человек-Овца выкатил из-под кровати тяжелый с виду металлический шар, обмотал вокруг моей лодыжки прикрепленную к нему цепь и запер на замок. А ключ положил в устроенный на груди в овечьей шкуре карман и застегнул его на молнию.
— Как же здесь холодно, — пожаловался я.
— Что? Ничего, скоро привыкнешь, — утешил меня Человек-овца. — Вечером ужин принесут.
— Погодите, — остановил его я. — Мне что, и вправду целый месяц тут сидеть?
— Да, — подтвердил он. — Вот так.
— А через месяц меня точно выпустят?
— Не-е.
— И что будет?
— Трудно сказать.
— Ну пожалуйста, скажите. У меня же мама дома переживает.
— Хм-м… Может, голову пилой располосуют и мозги через трубочку будут высасывать.
Сидя на кровати, я обхватил руками голову. Они что, с ума посходили? Я же никому ничего плохого не делаю.
— Все будет хорошо. Успокойся. Подкрепишься — сразу легче станет.
3
— Послушайте! А зачем у меня мозги высасывать?
— Хм-м… Потому что ученые мозги, говорят, уж очень хороши. Густые, комочками такими…
— Значит, целый месяц я буду накачиваться знаниями, чтобы их потом высосали?
— Вот-вот. Точно.
Человек-Овца достал из пришитого кармана пачку «Севен Старз» и прикурил от дешевой зажигалки.
— Вот влип. Но это же несправедливо, жестоко.
— Ну как сказать… — протянул Человек-Овца. — Такое во всех библиотеках происходит. Короче, не повезло тебе, брат.
— Во всех библиотеках?
— Да-да. Ведь библиотеки знания в долг дают. Им от этого одни убытки. Правильно? Ты не представляешь, сколько в библиотеках типов, которые ради всех этих знаний готовы чужие мозги высасывать. Вот ты зачем пришел? Решил здесь поднабраться того, чего в других местах не получишь?
— Вовсе нет. Просто в голову пришло. Ни с того ни с сего.
Человек-Овца с озадаченным видом слегка наклонил голову:
— Надо же, как вышло! Жалко.
— Может, вы меня выпустите?
— Не-е. Ничего не выйдет. Мне тогда такое устроят! Мало не покажется. Электропилой по животу. Кошмар, скажи?
— Кошмар.
— Как-то раз, давно, они со мной проделали этот номер. Две недели срасталось. Две недели! Так что ты брось.
— Ну хорошо. А если я откажусь эти книги читать?
Человек-Овца задрожал как осиновый лист:
— Об этом и думать забудь! И не говори! Под этим подвалом есть еще подземелье пострашнее. Так что высасывать мозги — еще не самое ужасное.
Человек-Овца ушел, я остался в своей тюрьме один. Повалившись ничком на жесткую кровать, целый час плакал навзрыд. Подушка в голубой наволочке промокла от слез.
