– Когда же вы разговариваете? – спросил Стивен. – Ее все время нет дома.
– Во время работы, по телефону.
– Хм-м. Всякий раз, когда я пытаюсь до нее дозвониться, я слышу автоответчик.
– Ты вроде злишься.
Стивен решил, что лучше замолчать, так что пробормотал «нет, нисколько» и затем сделал вид, что пьет из пустой кружки. Он уставился на пепел.
Тут он почувствовал, что Хэлли подошла к нему. Его сердце забилось.
– Огонь потух месяц назад, – сказала она, – и я видела, что ты вылил свой чай. Тем не менее ты ворошишь холодный пепел и пьешь из пустой кружки. Что случилось?
Стивен положил кочергу на место и обернулся.
– Мне просто надо отдохнуть, – сказал он.
Он хотел уйти. Он злился на Кэти, а Хэлли была к нему добра, и это смерть как неудобно. Джек исчез где-то в лесу, а Стивену надо прочитать кучу сочинений второкурсников о «Дочери барышника».[4] Слишком много всего – или должно быть слишком много всего; тут не до его желания целоваться с Хэлли. Но в любом случае она ведь не хотела его целовать, так?
Хэлли последовала за ним на кухню.
– Да, конечно, тебе надо отдохнуть, – сказала она. – Но если не хочешь холодного чая, лучше еще раз вскипятить воду.
Она опять включила плиту и поставила чайник на горелку.
– Это даст нам время поговорить о том, что же происходит.
Стивен пошел к раковине и ополоснул свою кружку.
– Я просто беспокоюсь за Джека.
– Все мы беспокоимся за Джека. Тебя волнует что-то еще. И ты можешь мне об этом рассказать, потому что я достану любого, если захочу. Спроси Кэти, или Кэролин, или кого угодно из нашей старой компании.
«Ну да, конечно, – думал Стивен. – Я скажу тебе, что хочу целовать тебя везде, от пальчиков на ногах и до загривка, до того места, где начинаются мягкие каштановые волосы. А потом я поцелую твои уши, и глаза, и рот, и шею, и грудь. Это именно то, что я обычно говорю людям, как раз между быстрым чмоком в холодные губы гениального инженера, на которой женат, в семь утра, и попытками рассказать о Д.Г. Лоуренсе кучке девятнадцатилетних студентов, разинувших рот, в восемь тридцать. Такая дурацкая идея открыть ребяческие уголки моей души тебе, Хэлли Стоун, как раз соответствует моему представлению о себе. Ну-ну».
– Старая компания, – сказал он. – Никогда не мог понять, почему вы стали друзьями на всю жизнь.
Хэлли подошла к раковине и, сощурившись, уставилась на Стивена.
– Не ходи вокруг да около, Стивен. Ты просто пытаешься сменить тему. Я от тебя не отстану.
Стивен закрыл кран, перевернул кружку и поставил ее на стол у раковины.
– Нет, это и есть тема, – сказал он. – Кэти, Джек, Кэролин и ты, все вы знали друг друга с доисторических времен. Ваша четверка и еще другие, кто появляется время от времени, – Дэвид Макилхенни, или Брюс Фостер, или Сьюзен Как-там-ее. Вы похожи на банду старых однополчан, и я всегда чувствую себя самозванцем.
Хэлли кивнула:
– Я понимаю. И когда я сказала тебе о чем-то, что Кэти рассказала мне, но забыла рассказать тебе, ты почувствовал себя лишним. Так?
– Так. – В любом случае это ближе всего к истине из того, что он мог ей поведать. – И, по правде, я никогда не понимал, что же держит вас вместе. Вы же не протестовали всей толпой против Вьетнама, ничего такого.
Хэлли усмехнулась:
– Было бы чудно, если б у нас было такое оправдание, а? Но все это закончилось за пару лет до того, как все уроды, которых ты назвал, начали ошиваться вместе. Вообще-то довольно тоскливо. Тех, кто старше нас на несколько лет, объединяют Вьетнам и шестидесятые, общая подростковая или там юношеская травма, а те, кто нас на несколько лет моложе, попали в холодное отчужденное Поколение Икс. Но у таких, как я и ты, родившихся между 1956-м и 1964-м, ничего подобного не было. – Пауза. – Ну, это не вся правда. В конечном итоге людей объединяет страх взаимных обязательств.
– Не понял.
– Наша компания конечно же исключение.
Потом Хэлли вздохнула, и сердце Стивена болезненно сжалось.
– Думаю, грустная истина заключается в том, – сказала Хэлли, – что все те, о ком ты говорил, плюс четверо или пятеро тех, о ком ты не сказал, сошлись на почве пары очень глупых моментов: они начали общаться как раз тогда, когда начали активно заниматься сексом, и/или стали встречаться, когда были отмороженными студентами, помешанными на инженерии. Как ты помнишь, поколение конца семидесятых было слабым по части популярной музыки и общественного сознания, но зато сильно в сексе и инженерии.
– Я помню, – сказал Стивен. – Я-то сам не участвовал ни в том, ни в другом, но слышал.
Хэлли кивнула и поцокала языком.
– Не удивительно, что ты не вписываешься. Ты девственник и выпендрежник.
Она посмотрела на него таким взглядом, от которого растаял бы алюминий, и Стивен почувствовал, что краснеет. Он был счастлив, когда стук в дверь заставил ее отвести глаза.
– Кажется, Джек закончил свое ежемесячное развлечение, – сказал Стивен, когда они вдвоем шли в гостиную.
– Может быть, – сказала Хэлли.
Потом открыла дверь, и Стивен увидел высокого человека с лицом, словно высеченным из гранита, и волосатыми руками. На нем были узкие джинсы и клубная футболка. У него был небольшой животик, но в остальном его тело выглядело так, будто он по пять часов в день поднимал тяжести.
– Томми! – счастливо воскликнула Хэлли. – Ты все-таки пришел! – Она оглянулась на Стивена: – Это мой друг Стив Корман. Стив, это Томми, э-э, Мортон. Гражданин Остина и новый совладелец Холмов.
– Моррисон, – сказал Томми, входя внутрь и протягивая мускулистую руку. – Рад с вами познакомиться. Я только что купил домик в четверти мили отсюда и решил зайти.
Стивен не мог отказаться от рукопожатия. И, как он и ожидал, Томми чуть не раздавил его суставы в порошок.
– Взаимно, мистер Умерсон, – сказал Стивен. Это вырвалось против его воли, прежде чем он успел подумать.
Но Томми, похоже, ничего не заметил. Он повернулся к Хэлли:
– Ты не знаешь, что это, за парень там размахивает членом?
– Видимо, Джек, – сказала Хэлли. – Где ты его видел?
– Под холмом, у дороги. Он висел на ветке, занимаясь гимнастикой или еще какой херней, – сказал Томми, фыркнув.
– Пожалуй, надо попробовать уговорить его вернуться.
С этими словами Хэлли двинулась к выходу.
– Подожди, – сказал Стивен. – Я пойду. У него совсем съедет крыша, если мы на него набросимся всей толпой. К тому же у тебя есть компания.
Хэлли остановилась на пороге и взглянула на него:
– Ты уверен?
– Абсолютно.
Стивен посмотрел на руку Томми, все еще крепко сжимавшую его ладонь.
– Э-э…
– О, простите, – сказал Томми, разжав пальцы.
– Нет проблем.
Стивен протиснулся мимо Томми и уже протиснулся было мимо Хэлли, но та положила руку ему на плечо, останавливая.
– Все нормально? – спросила она. – Ты вроде какой-то странный.
– Это все из-за очков, – сказал он. – Они искажают мое лицо, как кривое зеркало.
– Я не шучу, – нахмурилась Хэлли.
Стивен наконец миновал ее, сказав:
– Я тоже. Слушай, я пойду Джека искать.
Он повернулся спиной к Хэлли и как можно быстрее зашагал прочь от дома.
– Разве тебе не нужен фонарик? – крикнула Хэлли ему вслед.
Стивен не ответил.
Ему был не нужен фонарик. Ему не нужен был никакой свет. Даже Луна светила слишком ярко. Он хотел полной темноты. Он хотел скрыться.
Белый гравий, хрустевший под ногами, сверкал неоновым блеском. Стивену это не понравилось, поэтому он отступил в лес и попытался спуститься к подножию холма, продираясь сквозь кустарник и травы. Здесь ему тоже не нравилось, но, по крайней мере, было темнее.
Через два месяца ему исполнится тридцать пять. Через три месяца они с Кэти отпразднуют восьмую годовщину свадьбы. Он чувствовал себя стариком. Хуже того – дураком. У него была докторская степень, которую он заработал, семь лет изучая великих авторов, но было ясно, что он ни черта не понял из того, что они написали. Он только пришел в нужное время в нужное место и напялил докторскую мантию. А еще написал диссертацию о Кэтрин Мэнсфилд[5] на 342 страницы, которую никогда не издадут и никто не будет читать. Он сомневался даже, что ее читала комиссия, судя по тому, какие идиотские вопросы ему задавали во время защиты.
Где тридцать пять, там и сорок. Восьмая годовщина означала, что десятая и пятнадцатая уже не за горами.
Он ничего не знал. Не знал своей жены, не знал, что им с ней делать следующие тридцать или сколько там осталось лет. Они хотели завести ребенка, но это стало почти самоцелью. Они не обсуждали, что же будет потом.
Его беспокоило, что теперь Кэти так мало его интересовала.
