– Смешной карапуз, – в тон хозяйке дома улыбнулась Люси, продолжая листать альбом.
– А это он первого сентября, в первый класс пошел, это в пионерлагере, это уже на выпускном. А это Анечкина свадьба. Мы все рано замуж выходим. Она тоже в восемнадцать родила. Это вот с институтскими друзьями…
– А кто это? – не удержалась от вопроса Люси, увидев фотографию, на которой узнала свою маму.
– Это? – Ксения Петровна задумалась. – Сейчас не вспомню. Однокурсница, мне кажется. Всех не упомнишь.
– Да уж, всех упомнить невозможно. У него большая жизнь, много людей встречалось, – согласилась Люси.
– И то верно. Он у нас всегда умел расположить к себе людей. Они к нему тянутся.
– Это залог успеха, – дипломатично согласилась Люси.
– А вот эти фотографии со свадьбы Андрюши с Леночкой. О! Какая была свадьба! На правительственной даче. Гостей много. Из Политбюро все пришли. Подарки какие дарили. Ну вообще, конечно, жаль, что они расстались с Леночкой. Очень я ее любила. Сколько нам хорошего сделали. Мы же жили в двухкомнатной малогабаритке. Даже когда Андрюша женился, нас там пятеро оставалось. Он уже своей жизнью зажил, а про нас не забыл. Когда двадцать пять лет Победы праздновали, нас с отцом пригласил дедушка Леночки, Виктор Антонович, поздравил и говорит, что узнал о нашей жилищной проблеме. Не дело это, кавалеру ордена Боевого Красного Знамени жить в такой тесноте. Дети взрослые, им надо тоже отдельное жилье. Оказывается, за ордена, медали, боевые заслуги, инвалидность метры прибавлялись. Вот у нас и получилось аж две четырехкомнатные, хотя если бы не Виктор Антонович, то ничего бы этого, конечно, не было. Так бы и прожили всю жизнь в двух крошечных комнатках под Боевым Красным Знаменем…
– Что ж он ушел из такой хорошей семьи? – не удержалась от вопроса Люси.
– А бес в ребро. Отец всегда ему говорил: «Андрюха, погубят тебя бабы».
– Так ведь не погубили. Какую карьеру сделал.
– А счастья нет, – рассудительно сказала Ксения Петровна. – Было бы счастье, не метался бы от одной к другой. Уж не мальчик, а все хвост трубой. Жен полно, и дети есть, а семьи нет, очага нет, обогреться негде.
– Ой, бабуля, есть у него очаг, и не один. Всю жизнь прожил на Рублевке. Ему везде тепло, – ухмыльнулся Сергей. – Что тебе наша семья маленькая?
– Костя мечтал, что все дети Ани и Андрюши будут собираться за большим столом.
– Может быть, еще и соберутся? – спросила Люси.
– Да, конечно, какой там. Один сын отца знать не хочет, сын от другой жены тоже обижен: отец сказал, что денег ему никаких не оставит, и вообще не хочет в Москву возвращаться. В Англии он учится, хочет там остаться.
– Уже наследство делят, – с пониманием заключила Люси.
– Вот именно, – грустно подтвердила Ксения Петровна. – Что это за семья, когда все ждут твоей смерти, чтобы получить кусок побольше. Андрюша мой вот ничего никогда не ждал. Все сам заработал. И проживет еще лет тридцать. Мы все долгожители. Костя, правда, из-за всех своих ранений только до восьмидесяти дожил, а если бы не война…
– Так получается, что Андрею Константиновичу только шестьдесят три года?
– Конечно, если родился в сорок четвертом, – подтвердила мама Вольнова.
– Он вообще-то выглядит моложе, хоть все и говорят, что ему под семьдесят.
– Так торопятся наследники. Ни о чем, кроме денег, думать не могут. А невдомек, что сами состарятся, пока своего дождутся, а может, и не дождутся. Мне вот восемьдесят три, а я на тот свет не тороплюсь.
– Да, при его общительности претендентов на наследство, надо думать, немало, – участливо сделала еще один вывод Люси.
– И не говори, – доверительно вздохнула Ксения Петровна. Эта американская журналистка нравилась ей все больше и больше. Все понимает, ведет себя уважительно. Есть в ней какая-то теплота. «Своя какая-то. Даже странно», – мысленно удивлялась хозяйка дома.
– А он вам помогает? Вам, наверное, нелегко с такой большой семьей? – почувствовав, что можно задавать уже любые вопросы, спросила Люси.
– От него дождешься, – зло буркнул Сергей.
– Ты соображаешь, что говоришь? – накинулась на него Анна Константиновна.
– Я же не перед камерой. В камеру я скажу как надо.
– Зачем? Говорите, как чувствуете, – запротестовала Люси.
– Да он только зависть и чувствует, – тяжело вздохнул до этого молчавший Виталий Николаевич. – Можно подумать, кто-то виноват, что вырос сорокалетний оболтус, ничего не умеющий. Еще один претендент на наследство. Тоже мечтает отхватить кусок. Какое ты отношение к нему имеешь?
– Я родственник. Ты вот благодаря ему квартиру получил, а я чем хуже?
– И на том спасибо. Мы благодаря этой квартире в перестроечные годы все выжили, когда завод закрылся и без работы остались. Так мы уже с ярмарки, а ты вот все на халяву рассчитываешь. Еле на работу тебя выгнали. Опять же, если бы не Андрей, кто бы тебя взял?
– Так вы у Вольнова работаете? – чувствуя, что о ее присутствии начинают забывать, спросила Люси.
– Да, – насупившись, односложно ответил Сергей.
– А кем? – не сдавалась гостья.
– Водителем. Кем еще можно устроиться без образования? – ответил за него отец. – Впрочем, мы сами виноваты. Легкие деньги портят людей. Сдавали квартиру. Не работали. Он школу закончил, пошел в армию, вернулся, а работать не спешил. Денег хватало. Учиться не захотел. Когда опомнился, все поезда ушли, разленился, надрываться неохота.
– Да, у нас такую ситуацию называют отсутствием мотивации, – чтобы как-то разрядить нагнетающуюся атмосферу, проговорила Люси не очень понятную фразу.
– Не знаю, как это у вас там называется, а у нас это называется раз… Ладно, при женщинах не буду здесь все называть своими именами, – окончательно выговорился Виталий Николаевич.
– Вот так, и там не семья, и здесь – сумасшедший дом, – грустно проговорила Ксения Петровна. – Что за жизнь?
– Нормальная жизнь, – деликатно заговорила Люси. – В семье всякое бывает. Все живые люди.
– И то верно, – спохватилась Ксения Петровна. – Вы тут хотели поговорить об Андрее, а мы вам ничего толком-то и рассказать не можем.
– Да что вы, – искренне воскликнула Люси, – все прекрасно! У вас такая биография. Отец Андрея Константиновича прошел всю войну, вы работали на заводе, жили трудно. Это – извините за некоторый цинизм, но ничего не поделаешь – прекрасный старт для рассказа о большой карьере.
– Да какой цинизм. Родственники Леночки тоже говорили, как это замечательно для карьеры, что он из такой простой семьи. И в Советском Союзе так было, и в Америке тоже, значит, так же?
– Конечно. А теперь и в новой России. Это один из рецептов. Их немного, и все они проверены поколениями.
– Мудрая девушка. Уважительная, – растроганно проговорила Ксения Петровна. Что-то было родное в этой заокеанской и, казалось бы, такой далекой американке, хорошо говорящей по-русски. – А сама-то давно в Америке живешь?
– Давно. – Люси нравилось, что Ксения Петровна уже давно незаметно стала обращаться к ней на «ты». – Родители уехали из Москвы, когда мне было десять лет. Я там выросла. Замуж вышла за американца.
– Значит, сюда уже не вернешься, – как-то грустно констатировала Ксения Петровна.
– У меня здесь только работа. Семья там.
– Семья – это самое главное, – философски согласилась хозяйка дома.
– Вот мы и будем снимать фильм о семье. Я вам позвоню накануне съемок, приеду с оператором. Как только составим наш график, будет известен день. Вот тогда и позвоню заранее.
– Так мы все только разговариваем, а чайку-то так и не попила? – спохватилась хозяйка дома.
– Да еще успеем во время съемок, а сейчас мне уже пора, – заторопилась Люси.
– Что ж, будем ждать…
Провожали Люси всем семейством. Извинялись, обещали, что во время съемок не подведут, улыбались и в конце концов даже расцеловались на прощание.
Они еще стояли в коридоре, когда входная дверь отворилась и вошла Маруся, вылитая мать, только слегка уменьшенная копия. Она виновато улыбнулась и поздоровалась.
– На часы не смотришь? – грозно начал Сергей.
– Потом разберетесь, – строго оборвала его Ксения Петровна.
Они окончательно наконец распрощались, и Люси оказалась на лестничной клетке. Как только дверь за ней закрылась, по подъезду раскатом грома разнесся голос Сергея:
– Уже девять часов. Ты где шляешься? Другая бы на твоем месте нос из дома не высовывала, а эта все гуляет. Нагуляла уже. Может, достаточно?
– Оставь меня.
– Что значит – оставь? Ты с кем так разговариваешь?
– С тобой. Только я бы не назвала это разговором. Ты орешь, а я защищаюсь.
– Защищаешься? Лучше бы ты предохранялась.
– Сергей, да что ты тут устроил судилище? Вечно ты с накатом, с обвинениями, вот она и бежала от тебя куда глаза глядят, а теперь вот результат, – стала защищать дочь Лида.
