— Все родители так говорят, — грустно произнесла Люба.
— Не все! Если бы я был мужчиной!.. — с жаром начал Геннадий Павлович.
— Здрасьте. А ты кто? — засмеялась Люба.
— Если бы я был посторонним мужчиной, я бы тоже, как этот твой Николай, ни минуты не раздумывая, увез тебя с собой.
Люба отвела глаза.
— Потрогай, не нагрелся еще?
Геннадий Павлович дотронулся до титана.
— Теплый. Мойся, а то кипяток скоро пойдет. Николай твой когда к нам зайдет? Познакомиться надо.
— Познакомитесь, конечно, — соврала Люба. — Ой, полотенце забыла. Скажи маме, чтоб принесла. Ну, иди.
Люба разделась. Уцепилась за металлическую трубу, укрепленную под потолком вдоль ванной, и, подтянувшись, перенесла тело на деревянный настил на краю ванны. Затем руками перекинула по очереди обе ноги, оперлась ладонями в края ванной и опустилась на дно. Открыла кран в титане и вытянулась под струей теплой воды.
«Слезла, наконец-то, — заворчала коляска. — Я ведь не молоденькая, чтоб и с парашютом, и по шоссе сколько верст».
— Любушка, это я, — постучалась Надежда Клавдиевна.
Она положила возле ванной полотенце, халат и хотела было что-то спросить. Но увидела продранное сиденье коляски.
— Дай-ка зашью скорее. А то Николай твой увидит, скажет: вот так дела! Хороши родители, дочь из дома отдают, а коляска рваная. Но я, Люба, сразу тебе свою позицию говорю: я против, чтобы ты прямо сейчас уезжала. Поживите сперва у нас. Мы этого Николая и знать не знаем. Вдруг — нате вам! Дочку увозит. Что за человек? Может, плохой?
— А вдруг, хороший? — засмеялась Люба. — Мама, ты не беспокойся. Я ведь не маленькая.
Надежда Клавдиевна вздохнула и покатила коляску прочь. На кухне она и Геннадий Павлович опустились на колени по обе стороны колес и взялись за дело. Надежда Клавдиевна приложила к сиденью кусок вырезанного из старой сумки кожзаменителя, а Геннадий Павлович снял подлокотник и подножки и принялся протирать и смазывать штыри.
— Не пущу я Любовь в Москву! Неизвестно с кем, непонятно, зачем, — высоким голосом сказала Надежда Клавдиевна, сделав очередной нервный стежок черными нитками. — Любовь — не для Москвы. В Москве одна суета да обман. Не пущу!
— Рано или поздно это должно было случиться, — примиряюще произнес Геннадий Павлович. — Ну что она здесь на полставки в своей музыкальной школе видит? Денег — слезы, перспектив ни в профессии, ни в личной жизни никаких. Не отпустим, а потом она нас всю жизнь попрекать будет.
— «Ко-о-ля», — передразнила Надежда Клавдиевна Любу. — Кто такой — Коля? Кто за ней в Москве этой ухаживать будет? Кто ей титан растопит? Да Коля этот, небось, и дров наколоть не умеет.
— Надя, прекрати, какие дрова в Москве?
Мимо кухни проползла на бедре, волоча ноги в старых серебристых лосинах, Люба. Сырые волосы придавали ей еще больше сходства с русалкой.
Геннадий Павлович и Надежда Клавдиевна дружно замолчали.
— С легким паром, Любушка!
Вскоре папа завез и поставил возле кровати начищенную, смазанную коляску. Люба закрыла глаза, делая вид, что спит.
— Любовь — глупая, простодушная! — вновь донеслось до нее, когда Геннадий Павлович прикрыл дверь в комнату.
«Ты мать-то послушай, — посоветовала коляска. — Мать тебе худого не пожелает, потому она и называется: мать. И зачем ты про Николая родителям наврала?»
«Пусть думают, что я еду не одна. И вообще, все уже решено, — решительно ответила Люба. — В пять часов утра мы с тобой отправляемся в новую жизнь!»
«Это какой же поезд утром в новую жизнь едет? На Москву вроде вечером состав проходит?»
«Пешком поедем».
«До Москвы?! — возмутилась коляска. — Ты, видать, надсадить меня хочешь, в гроб вогнать. Я не согласная! Не потому, что не хочу тебя до новой жизни довезти, а просто по состоянию здоровья не могу».
«Поезд, значит, может, а ты — нет?»
Коляска запыхтела.
«Да ведь поездом сподручнее! Села — поехала, знай в окно гляди да чай с сахаром спрашивай».
«Я уже посчитала. Поезд проходит по нечетным, значит, послезавтра. Я боюсь, что за это время меня решимость покинет, или родители потребуют Николая предоставить. Или еще что другое произойдет. Нет, утром или никогда! До федеральной трассы доберемся, а там что-нибудь придумаем. На форумах пишут, люди до Крыма автостопом и на электричках добираются. А нам всего-то до Москвы. Давай вещи собирать».
«Ох-ти мне! — заохала коляска. — Комплектность надо проверить первым делом. Насос со шлангом?»
Люба заглянула в карман, приделанный к подлокотнику:
«Есть».
«Велоаптечка?» — умирающим голосом произнесла коляска.
«Есть. Но надо доукомплектовать. Тампаксы, лейкопластырь, влажные салфетки, что еще? Какие таблетки возьмем?»
«От глупости».
«Для кого?» — сдержанно спросила Люба.
«Известное дело, не для меня».
Люба решила проявлять добрую волю и не разжигать розни.
«Домкрат?» — напомнила она.
«Закреплен».
«Где-то старый учебник географии был», — задумчиво сказала Люба.
«Почто он тебе?»
«Там карта России есть, дорогу смотреть».
«Ты бы еще атлас мира придумала взять. А лучше — глобус».
«Точно, атлас мира. «Мировое турне Любови Зефировой с новой программой «Колеса фортуны». Колясочка, ведь это твои колеса у моей фортуны!»
Люба погладила подлокотник.
Коляска помягчела.
«Вещи сложим в рюкзак, я его повешу на грудь. Хорошо?»
«Хорошо, — вздохнула коляска. — Вешай. Ну, доедем до Москвы. А дальше-то что? Которые на ногах певицы, не могут в люди выйти. Там, говорят, раскручиваться надо. Ты на чем раскручиваться будешь? У меня ведь головокружение, сама знаешь. Без ног ведь ты, Люба!»
«А где написано, что идти по жизни полагается ногами? Кто-то брякнул, а все и поверили. Живут же без ног дельфины».
«Ты еще русалок вспомни. А этот, как его? Отец тебе про него говорил, помнишь? Гео…»
«Геотропизм?»
Люба на секунду понурилась.
«Против геотропизма, Любушка, не попрешь».
Любе было лет шесть, когда она, счастливая от совершенного открытия, приползла к Геннадию Павловичу:
— Папа, а откуда люди знают, что нужно обязательно ногами ходить? Может, они ошибаются? Может, ходить надо на руках? Учат-учат детей ножками ходить. А они все падают. Потому что ходить надо на руках. Поставь меня на руки скорее!
— Любушка, это невозможно, чтоб люди ручками ходили, — отвечал Геннадий Павлович.
— Поставь, поставь меня на руки скорее! — не слушала Люба.
Она подползла к стене. Вздохнув, Геннадий Павлович взял Любу за щиколотки и, потянув за ноги вверх, поставил у стены вниз головой.
— Отойди, я сама так стоять буду, — приказала Люба.
— Упадешь. Шею сломаешь.
— Не упаду, папа. Ну отпусти.
Геннадий Павлович чуть ослабил хватку. Люба съехала по стене на пол.
— Это потому что я не тренировалась. Подними меня снова.
Геннадий Павлович держал Любу за щиколотки вверх ногами, пока кровь не прилила к ее лицу.
— Гена, ты что с ребенком делаешь? — вскрикнула Надежда Клавдиевна, войдя в комнату. — Шею ведь сломает!
— Мама, не мешай, папа учит меня на ручках ходить.
Геннадий Павлович пронзительно взглянул на Надежду Клавдиевну. Потом подхватил Любу на руки и принялся шагать по комнате.
— Люба, есть законы природы. Почему корень из семечка всегда растет вниз, в землю, а стебель — вверх?
— А разве всегда?
— Да.
— Почему?
— Такой порядок в природе. Закон геотропизма.
— А может какой-нибудь корешок вверх растет? Откуда ты знаешь?
— Это не я знаю, а ученые.
— А ученые откуда знают?
Геннадий Павлович задумался.
— На то они и ученые, — неуверенно сказал он.
— Ты сам рассказывал, ученые раньше думали, что солнце вокруг земли крутится. А они ошибались. Значит, и про ноги ученые могут ошибаться. Через тысячу или сто лет все буду на руках ходить!
— А что? — у Геннадия Павловича не было сил спорить с Любой. — Через тысячу может и будут…
Люба смотрела на коляску, не видя ее. Потом встрепенулась: «А если этот закон только для земли справедлив? Значит, на другой планете он не обязательно должен выполняться?»
«На какой другой планете? — запричитала коляска. — Ты на Марсе, что ли, петь вздумала?
«А что? В невесомости ноги не нужны? Буду гастролировать по космическим станциям», — усмехнулась Люба.
«Тогда ищи и учебник астрономии, — принялась иронизировать коляска. — Там карта звездного неба, дорогу смотреть станем. Вместо путеводителя астрономия нам будет».
«Дай помечтать!» — воскликнула Люба.
«Мечтай, Любушка, мечтай. Твое дело молодое, кому мечтать, как не тебе».
«Я стану известной певицей, и тогда Николай сможет мною гордиться».
