Люба отпила горячего, с грязноватой пеной, кофе, блаженно откинулась на спинку коляски и оглядела молоковоз, стоящий у обочины заасфальтированной площадки, возле ржавых мусорных контейнеров.
— Завтра уже молоко наше москвичи пить будут, да?
— Не-е, — замотал головой водитель. — Его высушат в порошок. Потом порошок водой разведут. И тогда уже молоко продавать будут.
— А зачем так? — удивилась Люба.
— Как объяснить? — пожал плечами водитель. — Чтоб не скисало дольше. Ты вот — кто, чем занимаешься?
— Певица, — порозовев, сказала Люба. — Начинающая.
— Вот зачем певицы песни сперва записывают, а потом уж поют под фанеру?
— Не все же так делают, — сказала Люба, но вспомнила, что в рюкзаке у нее тоже лежит диск. — Чтоб не скисала песня дольше, — засмеялась она. — Как увидите афиши «Любовь Зефирова в новой шоу-программе «Колеса фортуны» — это я. Приходите на концерт.
— Обязательно! Я с живой певицей первый раз встречаюсь. Давай, еще кофе принесу. Не, денег не возьму. Жаль, ехать нужно — молоко перетрясешь по жаре, так сортность снизят. А ты в Москву-то на чем едешь? Где твой автобус? Или лимузин у тебя?
«Джип!» — охнула коляска.
— Джип, — растерянно сказала Люба, глядя на трассу.
С шоссе, по направлению к Любиному столику, съезжал темно-вишневый внедорожник.
«Здорово, дальнобойщица!» — жизнерадостно гаркнул джип коляске.
Коляска возмущенно запыхтела.
«На трассе, что ли, трудишься?» — подмигнул джип.
«Любушка, если этот мерзавец сейчас не замолчит, я не знаю… я не знаю, что с ним сделаю!»
Люба укоризненно посмотрела на джип.
«Ладно, девчонки, шучу».
— Привет, — сказал Николай в окно. — Ты чего здесь? Опять парашют не раскрылся?
— Привет, — произнесла Люба охрипшим голосом.
Сердце ее так заколотилось, что коляска принялась бормотать про виброболезнь, от которой она, коляска, несомненно, получит большой урон здоровью, а то и вовсе полную нетрудоспособность.
Люба поставила локоть на рюкзак, закусила палец и сияющими глазами принялась поглощать картину выхода Николая из джипа. Николай прибавил громкости магнитоле, одновременно оглядев окрестности в зеркало заднего вида, и неторопливо, как врач «Скорой», вышел из машины.
— Как дела? Чего нового в авиации? — спросил он, садясь за Любин столик.
— Хорошо дела, — призналась Люба. — Жизнь вот новую начала.
— Курить, что ли, бросила? — рассеянно поинтересовался Николай.
— Нет, — засмеялась Люба. — А хотите кофе? Три в одном?
— Да я такую парашу не пью.
— А банан? Хотите?
— Ну, давай.
— Вы только хороший кофе пьете, да?
— Надо же уважать себя, правильно?
— Правильно. У вас прекрасный вкус, да?
— Что есть, то есть. На вкус не жалуюсь, водку от пива отличу.
Люба звонко рассмеялась. Коляска занервничала.
— У вас такое чувство юмора колоссальное!
— Не жалуюсь. Хочешь анекдот?
— Про Вовочку?
— Про ментов.
Люба смеялась, поднимала тонкие брови, потирала мочку уха, демонстрируя изящность ногтей, обводила пальцем вокруг губ, запрокидывала голову, и расстегивала верхнюю пуговицу джинсовой куртки, и вновь звонко хохотала.
«Тьфу! — выходила из себя коляска. — Ты еще спой ему да ботинки начисть! Люба! Лю-ба!»
Но Люба не слышала. Любовь, проникшая воздушно-капельным путем, таилась меньше суток. Это была самая коварная ее форма — весенняя пандемия. И вот вам, пожалуйста, уже к десяти часам утра любовь отравила Любу продуктами своего горения. Люба поглупела!
«Ты подумай, чего любовь с людями делает, — охала коляска. — Вчера еще девка как девка была, а сегодня — дура дурой. Лю-ба! Очнись! Ехать надо!»
— Николай, откуда вы столько всего знаете? — сияла Люба.
— В библиотеку хожу.
— Какой вы молодец!
«Люба, ты сума сошла? — дергала Любу за джинсы коляска. — Он ведь смеется над тобой».
Люба не откликалась.
— А почему вы так быстро уезжаете из нашего города? — вспомнила вдруг Люба.
— Решил в Москву смотаться, дела, да и зелени подстоговать.
— В Москве уже трава выросла, да? Или у вас бабушка недалеко от Москвы живет? — щебетала Люба.
— Можно сказать, близко. Метро «Тимирязевская».
— Где же она там скотину держит?
Николай поводил глазами.
— А хрен знает, где. То на кухне, то на лоджии.
— На лоджии? У нее коза, что ли?
— Козел. Васька. Пушистый, собака, рыбу трескает.
— Рыбу? А, поняла, вы шутите, — заливалась Люба. — Значит в Москве тепло, зелень уже, трава большая? А я в куртку вырядилась.
— Тоже в Москву? — спросил Николай.
— Да!
— И чего там?
— Предстоит много дел, проектов. Я ведь автор песен. У меня и диск есть. Я в Москве уже была — в детстве Ельцину и его жене Наине Иосифовне на Красной площади пела. Наина Иосифовна меня в гости приглашала. А сейчас президенту нужно будет свои песни спеть.
Николай уставился на Любу.
— Раньше нас называли инвалидами, а теперь мы по закону люди с ограниченными возможностями. Буду организовывать ассоциацию деятелей шоу-бизнеса с ограниченными возможностями, — фонтанировала Люба. — В Москве ведь есть певцы-инвалиды, да? Слепая певица есть, без ноги певец, с жабрами этот… как его? Забыла. Безголосых много, — напоследок пошутила Люба.
Николай шутки не понял.
— Ассоциация певцов-инвалидов? И Царь в курсе? У тебя приглашение что ли?
— Да, — вдруг уверившись в своих фантазиях, совершенно честно ответила Люба.
— Слушай, удачно я тебя встретил.
Люба закусила губу от счастья. В груди ее жгло, словно буфетчица Сергеевна плеснула на сердце бурлящего кипятка.
— Правильно насчет инвалидов, — одобрил Николай. — Здоровые лоси олимпиаду просрали, а инвалиды все золото взяли. И что Царь твоей ассоциации разрешил? Какие виды деятельности планируешь?
— Студия звукозаписи для инвалидов, продюсерский центр, медиа-клуб, — сообщала Люба первое, что приходило в голову: ей очень хотелось выглядеть в глазах любимого мужчины умной.
— Клуб ночной? — уточнил Николай.
— И ночью тоже можно, — согласилась Люба.
— Боулинг? Слепым и безруким — вход бесплатный? — хмыкнул Николай. — Социальную ответственность бизнеса, инновации, нанотехнологии нужно присобачить. Так чего сидим? Поехали?
— Поехали!
— А ты на чем сюда добралась? На автобусе? Или опять на парашюте?
— На коляске, — Люба натянула старые кожаные перчатки с обрезанными пальцами и положила руки на ободья колес.
Николай напряг глаза:
— Ты в Москву на коляске собиралась ехать?
— Да, а что такого? Это для путешествия. Я люблю прогулки. Я сильная! А в Москве меня встретят, — прибавила на всякий случай Люба.
— Вижу, что сильная, — согласился Николай.
«Чего врешь-то? Кто тебя встретит в Москве? — возмутилась коляска. — Она сильная! Села на шею, третий стакан кофе пьет, балясничает, а я стой на солнцепеке!»
— Садись в машину, — скомандовал Николай.
«Любушка, родненькая, не бросай меня!» — запричитала коляска.
Люба объехала джип, открыла переднюю дверь и принялась торопливо снимать подлокотник, чтобы пересаживаться с коляски на сиденье.
— Подожди, — остановил ее Николай, просунул руки под Любину спину и колени, легко поднял и, отпихнув коляску ногой, опустил ношу на сиденье.
Любино сердце колотилось в грудь, как загулявший пьяница в двери сожительницы.
«Любушка! — заголосила коляска. — Я-то как же?»
«Залезай ко мне!» — нахально предложил джип и распахнул дверь багажника.
— Коля, — Люба первый раз назвала так Николая и замерла от волнения.
— Да?
— Коля, — теперь уже смело произнесла Люба, безудержно счастливая от близости, каковая по ее мнению случилась при переходе на уменьшительно— ласковое имя. — Коляска складывается, так что она там ничего не запачкает.
«Я сказала «Коля», а он ничего не сказал на это, — лихорадочно думала Люба. — Я ему нравлюсь…»
Н-да. Логика, конечно, та еще.
«Не запачкает! — вскинулась коляска, — Не запачкает! Я, может, отказываюсь в этом наглом джипе ехать».
«Не бойся, — успокоил джип. — Не захочешь, так не трону».
— Это что? Нужное? — Николай снял с сиденья коляски пакет.
— Утка, — дрожащим голосом ответила Люба.
— Надувная, что ли?
— Нет, обычная.
— А чего таскаешь? На сувенир? Подарок чей?
«Талисман», — гордо ответила утка.
— Нет, не подарок. Так, на всякий случай, — шепотом ответила Люба.
«Не на всякий, а на каждый», — сердито поправила утка.
«Чего раскрякалась? — оборвала ее коляска. — Помолчать не можешь? Видишь, в какое неловкое положение Любу ставишь?»
«Я? — возмутилась утка. — Он первый начал. Уток что ли не видел?»
