– Фильм и правда очень хороший, – проворковала Брук.
Она уже раз сто это повторила, что оба, конечно, прекрасно знали. Атмосфера неловкости, предшествующая сексу, втянула их в бесконечное словесное брожение по кругу, когда сказать уже нечего и разговор все время возвращается к одному и тому же.
– Я просто не могу поверить, что у тебя хватило терпения посмотреть весь фильм на монтажной аппаратуре. Это действительно говорит о многом. – Плуг Брюса тоже прошелся по уже не раз пропаханной борозде.
– Да, но фильм и правда очень хороший, – снова подала голос Брук.
– Что ж, рад слышать, просто то, что ты его вот так весь посмотрела… и на монтажной аппаратуре – это действительно о многом говорит.
Брук не смогла заставить себя еще раз повторить, что фильм хороший, – и оба погрузились в молчание.
Брюс взглянул на часы.
– Черт, уже почти четыре! – не самое подходящее восклицание в свете планов Брюса, но он и правда не предполагал до этого момента, что уже так поздно. – Я думал, еще только половина третьего.
– А это плохо? – поинтересовалась Брук. – У тебя было что-то запланировано?
– Боюсь, что да. В девять придет моя жена.
Новость, прямо скажем, не из приятных. Брук и сама не знала, чего хотела, принимая приглашение Брюса, но к чему она точно не стремилась, так это к встрече с его бывшей женой.
– Помнится, ты говорил, что развод состоялся.
Брюс действительно так сказал – в машине, увозя Брук с губернаторского приема. И он не то чтобы лгал. Всему свету было известно, что они с женой расстались окончательно и не сегодня завтра завершится оформление развода.
– Ну, почти. Потому-то она и должна прийти – разговор о деньгах.
Брук пожала плечами.
– Вечером – «Оскар», утром – алименты: голливудская жизнь на скорую руку.
Последовала неловкая пауза. А как могло быть иначе? Двое случайных знакомых пытаются решить и без того нелегкую задачу – переспать им или нет, и если да, то как бы это сделать – а тут такое… После фразы в стиле «Через пару часов заскочит моя супруга» может следовать только заявление типа: «Я уже давно колюсь, и всегда использую чужие иглы».
– Ну что ж… – нарушила молчание Брук. – Приятный был вечер.
Он даже не предложил ей сесть. Оба стояли, глядя друг на друга через огромную софу.
– Ты правда так думаешь? – Слабо, очень слабо. Он надеялся, что это прозвучит по-мальчишески нервно, пылко и притягательно, но ничего не вышло. Лучше бы он сказал что-нибудь вроде: «Мы могли бы сделать его еще приятнее», или: «Не такой приятный, как ты», или: «Да ладно, а хочешь трахнуться?» Но нет же: «Ты правда так думаешь?» Смешно. В мозгу у Брюса вдруг всплыли другие слова: «Я стою здесь на пылающих ногах», и эрекция, с которой он боролся последние три или четыре часа, на мгновение перестала быть проблемой.
Брук тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Этот великий человек, только что получивший «Оскар», такой, казалось бы, невозмутимый, в остроносых ботинках и шикарном смокинге просто стоял перед ней и ничего не делал. Чего он ожидал? Что она сама ему себя предложит? Это как-то связано с его положением? Может, он считает, что, снизойдя до разговоров, лишится своего нимба, а потому девушки сами должны прыгать к нему в постель?
– Да, правда. Мне было очень приятно.
Полный абсурд. Она сказала глупость, он спросил: «Неужели?», и она подтвердила, что так все и есть. Сколько же это будет продолжаться?
Брук напрягла извилины, пытаясь сдвинуть разговор с мертвой точки:
– Да, вроде первого свидания. Ну, знаешь, потанцевали, посмотрели кино…
– Мне нравится эта мысль. У меня давно уже не было первого свидания.
Наконец что-то стало получаться.
– У меня тоже, – согласилась Брук, а потом, секунду спустя, посмотрела ему в глаза и добавила: – Приводит к извечному вопросу о том, как далеко на первом свидании позволительно зайти, не правда ли? – Она сделала все возможное. Осталось разве что сорвать с себя одежду. Теперь ход за ним.
– Ну… и как мы на него ответим?
Это было уже слишком. Она отнюдь не собиралась уговаривать его. Разве не он подошел к ней на вечеринке и пригласил к себе домой? А раз так, то должен проделать часть работы, хотя бы для приличия.
– Ну, в школе мальчикам позволялось пощупать грудь, но только поверх лифчика. – Ее голос выдавал раздражение. – На данном этапе, думаю, решать мужчине.
Она опустилась на софу. Брюс так и не предложил ей сесть, но она все же села. Элегантно, красиво – Брюс наслаждался зрелищем. Скрестила ноги – Брюс мысленно зафиксировал крупным планом, как ее юбка, разделенная разрезом надвое, ложится по обе стороны коленей.
– Красивый столик, – заметила она, рассматривая собственное отражение в сияющей поверхности стола.
– Мне нравится.
– Я ему нашла хорошее применение, – сказала Брук.
– Чувствуй себя как дома.
Она достала из сумочки кокаин и начала высыпать на стол, распределив порошок на несколько белых дорожек.
– Это чтоб жена застала тебя в приподнятом настроении, – произнесла она язвительно.
Брюс спохватился, вспомнив об обязанностях хозяина дома. Он поставил музыку и сделал пару коктейлей. Теперь все шло как надо. Сев на софу, он придвинулся к Брук поближе.
– Я так рад, что тебе понравился мой фильм. – Опять этот чертов фильм! И как такое может быть? – Это действительно много значит для меня, – проговорил он очень быстро, пытаясь скрыть унылую банальность фразы за искренностью тона. Но прозвучало это все равно ужасно глупо. В конце концов, он знаком с ней всего часа четыре, а говорит так, будто между ними установилась какая-то особенная интеллектуальная связь. «Это действительно много значит для меня». Да? А с какой стати? Ему только что дали «Оскар», его чествовала вся киноиндустрия, а теперь он пытается убедить фотомодель «Плейбоя», подобранную на вечеринке, что ее мнение имеет для него огромное значение? Конечно же, Брук понимала, что все это полная чушь, и Брюс знал, что она понимала.
– Мне только одна вещь не понравилась, – снова вступила Брук.
Брюс вздохнул. Он вынудил прелестное существо почувствовать, что она обязана продемонстрировать свой интеллект. Он сказал ей, что ее мнение важно для него, хотя – и им обоим это хорошо известно – она не двинулась в своих оценках дальше «клевого кино». Теперь же ей нужно выдать нечто более членораздельное. А ему придется выслушивать отчаянно тоскливый псевдохудожественный лепет о вторичности его образов или что-нибудь в том же духе, прямо с обложки последнего журнала «Премьер».
– Ну вот! – Брюс попытался вызвать ее снисходительность. – Так я и знал, что твое доброе отношение долго не продлится. Ну, и что не так?
– Мне не понравилась любовная сцена.
Он удивился.
– Ты что, монашка? Это самая сексуальная сцена из всех, что я когда-либо создал. Я ее монтировал с непроходящей эрекцией.
Брук пожала плечами и, склонившись над одной из белых дорожек на столе, втянула носом изрядную порцию порошка.
– Ну, она, конечно, сексуальная. Как бы. Но ненастоящая. Все остальное в фильме так реально – оружие, отношения, кровь повсюду, этот взрывающийся череп, когда парню на голову падает статуя Микки-Мауса…
– Это, кстати говоря, моя любимая сцена. Она полна иронии.
Брук протянула Брюсу трубочку, и он тоже отдал должное кокаину.
– Ну, так почему же секс не был настоящим? – продолжила Брук. – Неестественность в кино приветствуется исключительно в любовных сценах?! Ты видел «Девять с половиной недель»? Господи, эту женщину достаточно похлопать по плечу, чтобы она получила оргазм! Почему нельзя сделать так, чтобы секс в кино выглядел убедительно? Вот это было бы по-настоящему сексуально. Женщины носят колготки, а не чулки, понимаешь? Когда они занимаются сексом, им нужно сначала снять колготки. Я никогда не видела в кино, чтобы женщина снимала колготки.
– Это потому, милая девушка, что колготки не сексуальны. Невозможно так снять колготки, чтобы это выглядело сексуально. – Брюс тут же пожалел о «милой девушке». Как-то уж больно оскорбительно прозвучало, а Брук все-таки была его гостьей. Но учить Брюса Деламитри снимать кино!.. И как ей такое в голову пришло?!
Брук фыркнула, услышав последнюю фразу, и внимательно посмотрела на Брюса. Он думал, что сейчас она попросит его вызвать такси. Однако вместо этого она встала прямо перед ним и, к его большому изумлению, начала танцевать. Сексуальная музыка, приглушенный свет и танцующая Брук… Впрочем, обычным танцем это трудно было назвать: казалось, по телу Брук – от пяток до макушки и обратно – проходила медленная дрожь.
– Ух ты, – выдохнул Брюс.
Интеллектуальный уровень беседы падал, однако Брук, похоже, это мало волновало. Она явно что-то задумала. Брук касалась руками стройных бедер, медленно поглаживая изысканное кремовое платье. Ее длинные тонкие пальцы мягко собирали ткань, подтягивали вверх, а затем отпускали. Но не до конца. Брюс наблюдал, как постепенно, сантиметр за сантиметром, длинное платье поднималось все выше и выше, медленно обнажая ноги Брук. И какие ноги! Брюс не сводил с нее глаз, будто находился под гипнозом. Сначала его взгляду предстали безупречные лодыжки, затем идеальной формы икры, округлые колени и, наконец, не менее прекрасные бедра. Пять минут у Брук ушло на то, чтобы добраться до линии трусиков. Она, словно букет, удерживала складки платья на уровне бедер, и казалось, что на ней надета какая-то экстравагантная пышная юбка или балетная пачка. Потом – одно движение, даже рывок, и складки платья оказались у нее под грудью, полностью открыв ноги и узкую полоску живота над колготками. Колготки у нее, конечно, были высшего качества. Никаких спустившихся петель или протертых мест. Практически полностью скрывая живот (которого у нее, впрочем, не было), они заканчивались в нескольких сантиметрах от ребер широким черным поясом с изящной отделкой. На обозрение теперь была выставлена вся нижняя часть тела: от диафрагмы, пупка и очертаний трусиков до длинных ног и, наконец, серебряных туфель на каблуках. Все обернуто в изысканный прозрачный нейлон. А выше – шелковые складки платья в руках Брук. Может, и не самая элегантная поза, но, безусловно, сексуальная. При этом лицо Брук было почти индифферентным. Широко расставив ноги, она словно говорила: «Вот, смотри, что у меня есть! Хочешь меня?» Маленькая шалунья, демонстрирующая свои прелести.
