— Это мой старший брат Дуг, — говорит Дебби. — Его жена погибла в авиакатастрофе, и он безнадежно расклеился: никак не может перестать себя жалеть и взяться за ум.
Ну ладно, она не так сказала, но ясно, что именно это она имела в виду.
— Рад познакомиться, — говорит мистер Сендлмен. От бокала, который он держал в руке, его ладонь влажная и холодная. Он невысокий и коренастый, очки с толстыми стеклами и густые усы делают его похожим на карикатуру на политика.
Миссис Сендлмен обнимает меня. Она добрая, полная и пахнет освежителем воздуха.
— Мы каждый месяц читаем вашу колонку, — произносит она. — Очень трогательно.
— Хорошо написано, — заявляет мистер Сендлмен. По крайней мере, мне так кажется. Под его усами не видно губ.
— Приятно с вами познакомиться, — отвечаю я, не в силах повернуться к ним лицом: из их глаз, точно липкая грязь, сочится жалость. Я понял: жалость — как пердеж. Когда сам портишь воздух — еще ничего, но когда это делает кто-то другой, уже нестерпимо.
— Это Расс, — говорю я. — Сын моей покойной жены, который, кажется, решил любой ценой пустить свою молодую жизнь псу под хвост, и я, похоже, бессилен ему чем-либо помочь.
Или что-то вроде того.
— Привет, — здоровается Расс.
— Дуг, — произносит Майк, робко пожимая мне руку и хлопая меня по спине.
Мы не общались с тех пор, как я не явился на обручение. Он позволил Дебби обо всем договариваться. Огромная ошибка.
— Спасибо, что пришел. Для нас это и правда очень важно.
— Не стоит благодарности, — отвечаю я.
— Послушай. Я понимаю, что время для всего этого было выбрано неудачно. Но поверь мне…
— Я не шучу, Майк, — я прерываю его резче, чем хотел. — Серьезно. Не будем об этом.
Он, похоже, хочет еще что-то сказать, но нечто в выражении моего лица, чего я сам не знаю, заставляет его заткнуться. Я бросаю взгляд в зеркало за барной стойкой, чтобы отметить точное выражение и запомнить его на будущее, но тут ко мне подходит метрдотель, чтобы отвести нас к столу. Я ловлю в зеркале свой взгляд, но он не особо грозен.
Как только мы садимся за стол, отец волшебным образом меняется буквально на глазах. Он сидит во главе стола и распоряжается, он красив и элегантен. На нем костюм в тонкую полоску, густые седые волосы зачесаны назад. Через очки в золотой оправе отец изучает карту вин. Он авторитетно общается с сомелье, расспрашивает, какого года урожая то или иное вино, и заказывает два сорта, потом снимает очки, складывает и кладет в нагрудный карман. Невозможно представить, что это тот самый человек, который час назад гонялся за мячом по лужайке, голый по пояс.
— Дорогая, — признается он матери, целуя ей руку, — ты выглядишь так же великолепно, как в день нашего знакомства.
— Ты так говоришь только потому, что это правда, — парирует мать, но она улыбается, и в глазах у нее стоят слезы. До удара Стэн никогда открыто не выказывал своих эмоций, он всю жизнь был флегматичен, и поэтому так странно слышать звучащее в его голосе искреннее чувство.
— В первый раз мы занимались любовью в подвале дома ее родителей, — рассказывает отец, повернувшись к мистеру Сендлмену. Тот краснеет и, похоже, не знает, как реагировать.
Расс фыркает в стакан с водой. Клэр берет нож для масла и изображает харакири.
— Ладно, Стэн, — вмешивается мама, сжимая руку отца.
Он поворачивается к ней.
— На тебе была белая шелковая блузка, а лифчика не было; мы поставили одну из пластинок Синатры, которые были у твоего отца.
Мать улыбается и берет его за руку.
— «Перед рассветом», — кивает она.
— Ты скучаешь по ней сильнее всего, — хрипло поет отец и снова целует ей руку.
— Он обожает Синатру, — залившись румянцем, признается мать Сендлменам.
— Пожалуйста, давайте сменим тему, — просит Дебби.
Отец кивает.
— Ну, — произносит он, обращаясь к мистеру Сендлмену, — Фил, если не ошибаюсь?
— Говард.
— Говард. Напомните-ка мне, чем вы занимаетесь?
— Торговля недвижимостью.
— Ага.
Фил — младший брат отца, он погиб во Вьетнаме. Когда отец забывает чье-то имя, он наугад произносит «Фил».
Принесли вино, отец пробует его и одобрительно кивает сомелье. Когда все бокалы налиты, отец поднимает свой и произносит:
— Я хочу предложить тост за счастливую пару. Все, кроме Клэр, поднимают бокалы: Клэр же смотрит на меня, поднимает брови и демонстративно берет вместо вина стакан воды.
— Дебби, — продолжает отец, обернувшись к ней. — Ты моя маленькая дочурка, и это всегда будет так — где бы ты ни была и сколько бы тебе ни было лет. Скоро твоя свадьба, и я хочу, чтобы ты знала, что мы с мамой очень тобой гордимся — не потому, что ты многого добилась, но потому, что ты замечательный человек. Я до сих пор помню, как ты в розовой пижамке с китами лежишь, свернувшись калачиком, у меня на коленях и поешь мне песенку о крошечном паучке. Я помню все, словно это было вчера…
У него срывается голос, глаза внезапно наполняются слезами.
— Когда я просыпаюсь утром, я жду, что вот-вот к нам в спальню вбежит та маленькая девочка, волоча мягкую игрушку-лягушку, запрыгнет на кровать и свернется калачиком.
Отец берет со стола салфетку и, оглядываясь, вытирает слезы.
— Я с вами, — ни с того ни с сего говорит он горячо.
Я замечаю, что Клэр и Дебби плачут, и чувствую, как у меня в глазах набухает горячая влага.
— Стэн, — мягко произносит мать, сквозь слезы глядя на отца.
— Все в порядке, Эви, — отвечает он, свободной рукой сжимая ее ладонь, и откашливается. — Я хочу сказать, что неважно, сколько нам всем лет: вы трое всегда будете моими детьми, а ты, Дебби, всегда будешь моей маленькой дочуркой. — Отец поднимает бокал вина. — За Дебби и Фила.
— Майка! — раздраженно рявкает Дебби, и мне хочется прицельно метнуть тарелку, как диск, и снести ей башку.
— Да, — поправляется отец. — За Дебби и Майка.
Ужин идет, как обычно проходят такие ужины. Дебби обсуждает с Клэр и миссис Сендлмен оркестр и цветы, мать упорно пьет и развлекает мистера Сендлмена историями о театральных интригах, которые мы все слышали миллион раз. Расс извиняется и говорит, что на минутку отлучится, отсутствует пятнадцать и возвращается со стеклянным взглядом.
— Тебе непременно нужно было дунуть именно сейчас? — шепотом спрашиваю я его. — Неужели это так важно?
— Биологический позыв, чувак. Чертовски сильный.
— Это семейный ужин.
— Да ладно тебе. Как будто к столу примотан кусок динамита и мы все ждем, когда же он рванет. Мне просто не верится, что ты притащил меня сюда.
— Ты сам напросился, помнишь?
— Надо было меня вышвырнуть, как всегда.
— Я тебя не вышвыривал.
— Вранье.
— Мне было абсолютно ясно, что здесь будет кошмарно. Ты сказал, что хочешь повидать Дебби.
Он кивает и смотрит через стол на мою младшую сестру.
— Я понимаю, что ты, возможно, этого не замечаешь, потому что она твоя сестра и все такое, но она чертовски сексуальна.
— Она твоя тетя.
— По отчиму. Да и то с натяжкой. Ты же меня не усыновлял. Помнишь? Нейтральная территория? Тебе так и не удалось сделать шаг вперед?
— Боже, Расс. Может, хватит уже?
— Не волнуйся, друг мой. Я сейчас под кайфом и не стану с тобой собачиться.
Он глубоко и прочувствованно вздыхает, не сводя глаз с Дебби.
— Если бы у меня хватило смелости, я бы признался ей в своих чувствах.
— Ты понимаешь, что она выходит замуж?
Он смотрит на Майка, который острием столового ножа рисует узоры на просыпанной соли, и грустно качает головой.
— Очень жаль!
Итак, Расс пялится на Дебби, а я смотрю на отца, который мирно жует бифштекс и счастливо улыбается, оглядывая свою семью. Мне странно видеть его таким величественным и элегантным, таким… непринужденным. Словно лицезреть давно умершего родственника. Я чувствую, как мой желудок наливается свинцовой тяжестью грусти. Мы никогда не были особо близки, но после удара он любит меня сильнее, и я скучаю по нему, сам толком не понимая, почему: как можно скучать по тому, что никогда тебе не принадлежало?
Я так погружен в наблюдение за отцом, что не слышу, как Майк, который сидит прямо напротив меня, дважды зовет меня по имени.
— Дуг! — наконец кричит он, и все замолкают.
— Что? — спрашиваю я недовольно.
— Я говорил, что хочу, чтобы ты был моим шафером.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты пришел к нам на свадьбу.
Я не хотел над ним смеяться. Так получилось.
— Ты, наверно, шутишь.
— Ладно, Дуг, — продолжает он, нервно оглядываясь по сторонам. — Ты же не можешь вечно злиться, так почему бы не позабыть обо всем прямо сейчас? Мы были хорошими друзьями, а теперь мы породнимся.
