«Лера, покушай рыбки. Беременным полезно копчености. Сегодня колбаски в магазине были — загляденье, не удержалась. Съешь еще кусочек. Что ты выдумываешь, тебе нельзя сладкого. Мать старается, старается, а вам все не так».
«Мне бы яблочко», — жалобно тянул а Лерка за спиной свекрови. Ваня бегал на рынок, покупал морковку, фрукты, а наутро то, что Лера не успевала съесть, исчезало с кухни. «Опять сгнило, пришлось выбросить», — сухо комментировала Алла Ивановна. Ко второй неделе такой жизни Лера полностью перешла на питание вне дома, и Алла услышала (ненароком, конечно же), как она говорит Ванечке, что его родная мать не иначе совсем переутомилась и провоняла всю квартиру своей салакой. Изящный план не просто дал трещину, а развалился на куски. И в это же время начали расти крылья.
Алла Ивановна принимала душ и мыла спину щеткой, насаженной на длинную ручку. Где-то между лопатками спина невыносимо чесалась. Выбравшись из ванны, Алла с помощью системы из двух зеркал разглядела причину: на белой ровной коже, дряблой лишь самую малость, красовался прыщ. Нет, целых два прыща, отвратительно пубертатных, нелепых у зрелой женщины фурункула. Они завораживали своим симметричным, ровнехонько по центру, расположением. Давно минули те времена, когда Алла Ивановна могла, вздумай она, дотянуться до середины спины рукой. Ванечки дома не было, пришлось унижаться просьбой к Лере прижечь прыщи спиртом. Девица пищала: «Ой, бедненькая, вам, наверное, больно», — протирая ваткой позорное явление, но что, как не довольную усмешку, разглядела Алла в сочувствующих глазках?
Назавтра прыщи не исчезли и в последующую за тем неделю тоже. Как назло, в школе настала горячая пора экзаменов, вырваться к врачу у Аллы Ивановны не было ни малейшей возможности. Спина чесалась невыносимо, но попытки ее почесать заканчивались острой болью. В последний майский день измученная Алла, воспользовавшись своим одиночеством в учительской, прислонилась к косяку и с силой об него потерлась, не думая о возможных последствиях. Под пиджаком хрустнуло; стало легче. «Лопнули они, что ли?» — мелькнула у Аллы мысль, и она поспешила задрать одежду и осмотреть многострадальную спину перед большим зеркалом. Между лопаток, чуть выше застежки лифчика, торчали два розовых отростка. В глазах у Аллы впервые в жизни потемнело, и она мешком осела на пол. Вернувшаяся с перекура физкультурница нашла географичку в уже одернутом пиджаке, но все еще со стонами ворочающуюся «где-то там, внизу». Завуч лично отвез страдалицу домой и велел «приходить в себя, попить витаминов». При чем тут витамины, когда из спины растут два лысых крыла, точь-в-точь как у охлажденных цыплят в витрине мясного отдела? Алла Ивановна дождалась, когда девка потащится гулять (шалава, шалава, пузо растет, а ей все прогулки), опрокинула рюмочку коньяка и приступила к детальному осмотру. Крылышки оказались не совсем лысые: кое-где на них торчали тонкие белесые перья, а поверхность кожи была густо усеяна пупырышками, сулящими в дальнейшем приличную мохнатость… то есть оперение. И вообще они были такие трогательные, наивные, беззащитные. «Воттебе и не ангел», — злорадно подумала Алла. Она так и знала, что делает все правильно, живет по справедливости, и проклюнувшиеся крылья — могучее тому доказательство. Потому как у плохих людей в лучшем случае ничего не растет, а в худшем — растут хвосты и копыта. «Или рога», — добавила вслух Алла Ивановна и захихикала.
Ну и пошло. Школа закрылась на лето, а крылья росли и каждый день радовали хозяйку чем-то новым. То удлинятся за ночь на пару сантиметров, то покроются нежнейшим пухом, на смену которому приходят прочные, чуть блестящие стального цвета перья. Только скрывать их становилось все труднее и труднее. «Мам, ты чего так сутулишься?» — удивлялся Ваня вечерами. «Алла Ивановна, сколиоз нельзя запускать, вы бы к доктору сходили», — фальшиво беспокоилась невестка. Воздух, казалось, был пропитан неискренностью. Чем она постоянно шуршит — пакетами, что ли. Опять по всей квартире перья валяются. Заперлась в ванной и сидит там по два часа. Опять зашуршала. В доме, наверное, целой подушки не осталось, все распотрошила. Твоя мать сошла с ума… сошла с ума… с ума… Алле Ивановне теперь необязательно было слушать, чтобы услышать, и граненый стакан давно перекочевал в недра буфета на кухне. Она и без него отлично все знала: и то, что она ангел. И то, что Лера — ее враг. И то, что, правда, на ее, материнской, стороне. Что с того, что невестка смотрит с тревогой и говорит Ванечке в спальне: «Надо проконсультировать маму у ортопеда, она так скоро горбатой станет». Алла прекрасно понимала: паршивка в курсе, что она ее слышит, и просто «работает на публику».
Оставшись дома в одиночестве, она по привычке вошла в ванную комнату и нетерпеливо стащила через голову футболку. Крылья, вырвавшись на свободу, моментально расправились. Левое задело полочку с косметикой; пластмассовые пузырьки с шумом обрушились вниз, а один — стеклянный, с Ваниным одеколоном — разбился, как взорвался, о кафельный пол. Серо-стальные крылья заняли почти все невеликое пространство. Усилием, похожим на легкое напряжение рук, Алла могла управлять ими — с шорохом растопыривать перья, помахивать и демонстрировать красоту. «Полетать бы», — с тоской подумала она и удивилась своей же мысли: а что, собственно, ей мешает? Трусливое подсознание вякнуло — они еще слишком маленькие. И потом — нет опыта. «Размах два с половиной метра, не меньше», — пробормотала Алла Ивановна и пошла для получения опыта в гостиную. Там она взобралась на письменный стол, вздохнула и метнула свое большое тело вниз. Упала больно, с грохотом, как в мультфильме. Сервиз в горке зазвенел, и большое блюдо глухо шлепнулось на ковер; уцелело. Алла мимоходом порадовалась за тарелку и снова полезла на стол. Второй прыжок оказался удачнее; она уже не забыла распахнуть крылья. Но забыла ими помахать, в результате чего со стены сорвалось семейное фото — Алла с братом, его женой и семилетним Ванечкой на фоне раскаленного сочинского пляжа. В дверь сердито зазвонили, потом еще и еще. «Совсем вы там ополоумели, что ли?!» — донесся вопль соседа снизу. Алла Ивановна решила не обращать внимания, тем более что этого козла она всегда терпеть не могла. Козел пошумел минут пять и утихомирился. Последний прыжок получился не таким оглушительным, она успела пару раз взмахнуть крыльями, что замедлило падение, но чувства полета не подарило. Это безнадежно, везде слишком низко — уныло проблеяло подсознание. «Так, — спокойно сказала Алла. — Не везде».
Алла Ивановна открыла окно, впустив в благородную кондиционированную прохладу комнаты душный городской воздух. Синоптики обещали ночью грозу и, как ни странно, на сей раз были правы: уже посверкивали на горизонте зарницы, крепчал пока еще теплый ветер. Вечерний город ждал бурю. Она немного посидела на подоконнике, спохватилась от взглядов редких прохожих и сообразила, что на ней простой, застиранный до неопределенного цвета лифчик. Сходила переодеть, снова села на подоконник. Крылья зудели: просились на свободу. Тревожный далекий голосок пискнул про Лерку, про Ванечку, про школу и брата-полковника, про незаконченную войну и про что-то еще неважное, что когда-то требовало ее внимания и от чего теперь она небрежно отмахнулась. Воздух стремительно темнел, набирая от ветра силу и упругость. Алла Ивановна встала на подоконник, шагнула вниз и полетела.
Ольга Румянцева (geisha-sha)
Ля-ля
Мать Ляльки была певичкой. Никчемность своего таланта она компенсировала звучностью творческого псевдонима — Божена. Ну, не зваться же ей ненавистным с детства деревенским именем Люся. Однажды, вернувшись из очередных гастролей по российским провинциальным городам и весям, она неожиданно обнаружила себя не на шутку беременной. Поскольку Божена была взбалмошной особой, то в силу каких-то своих сиюминутных настроений она приняла решение рожать. В дальнейшем она не раз пожалела об этом, но было уже слишком поздно.
Лялька появилась на свет легко и преждевременно, в машине «скорой помощи». Материнский инстинкт к этому копошащемуся и пищащему свертку с крошечными ручками без малейшего намека на наличие ноготков у Божены так и не появился. Чтобы не портить фигуру, она отказалась от грудного вскармливания. Поскольку она ждала мальчика и уже давно заготовила для него имя Леонид (в честь своего последнего кабальеро, но вовсе не обязательно отца ребенка), то долгое время никак не называла девочку. Когда пришла пора, наконец, определиться с именем, Божена не стала мудрствовать и назвала дочку Лялей. Все удивлялись такому нелепому выбору, но взбалмошная певичка обставила его крайне вычурно: «Вы ничего не понимаете. Это же очень музыкальное имя. Как песенка: ля-ля-ля».
Едва Лялька кое-как немного подросла, Божена отправила ее к бабке в деревню, как она объясняла, «на природу». Но когда девочке исполнилось шесть лет, бабка преставилась, и Божена была вынуждена снова примерить на себя роль матери. Эта тендерная примерка длилась недолго, и Лялька очутилась в интернате.
