Глава 10
Педсовет шел уже полчаса. Я успела рассмотреть всех учителей — удачно села сбоку у окна. Я не видела лиц лишь тех, кто сидел на первом ряду. Я раньше всегда представляла, что педсоветы проходят за одним большим столом. Возможно, когда-то видела это в кино или в детстве заходила в учительскую. Наш педсовет проходил сейчас в актовом зале и больше напоминал даже не собрание, а классный час. Классный руководитель объявляет новости, дети сидят, спят, играют во что-то и ждут, когда можно убежать.
— Недопустимо занижать оценки ученикам, — говорила директор. — Мы всегда должны помнить — дети стараются. Лучше поощрить их, поставить выше. По успеваемости наша школа, вы знаете, — в числе лучших в округе. И мы должны так держать, ни в коем случае не опускать планку. Вот в пятом «В» у нас ни одного отличника. Как это может быть?
Я смотрела на спокойные, даже равнодушные лица учителей. Они привыкли к вранью, иначе в школе не продержишься. Но ведь от этого так тошно. Когда все вокруг врут, все знают, что врут. Как в политике. Президенты знают, что врут, народ знает, что президенты врут, президенты знают, что народ знает, что они врут… И дальше — в зависимости от географической широты и долготы. Где-то, скажем, где столетиями был закон «Вассал моего вассала — не мой вассал» и демократические свободы вошли в плоть и кровь прапрапрадедушек ныне живущих граждан, врущих президентов меняют, судят, дискредитируют, меняют на менее лживых — с виду… У нас же на второй день правления бухаются в ноги вчера еще никому не знакомому царю с криком: «Царь-батюшка! Только ты нас спасешь!» И никак пока по-другому не получается. И любой маломальский начальник — царь-батюшка или царица-матушка для своих подчиненных.
— Где классный руководитель пятого «В»? Не вижу!
— А если в классе нет отличника? Дети все слабые. Это же коррекционный класс.
— Кто это говорит? — царица-матушка Маргарита Ивановна напряженно посмотрела в сторону окна, где сбоку, спиной к свету, сидела я. Она приставила руку козырьком ко лбу. — Кто это сказал? Лица не вижу! Встаньте!
«А головой об пол не бухнуться?» — усмехнулась я внутри себя и встала, под удивленными, насмешливыми и вопросительными взглядами учителей.
— А, понятно, присаживайтесь! — Директор махнула на меня рукой.
— Я…
— Вы не записаны в регламенте выступлений, — довольно дружелюбно объяснила она мне. — Не обижайтесь, сядьте! У нас педсовет проходит по регламенту, иначе, с прениями, мы до утра отсюда не выйдем. Просто имейте в виду — не нужно подчеркивать, что это класс для детей со сложностями обучения и социальной адаптации. Это — дети! Понимаете — тоже дети! Да, они не так быстро читают, у них проблемы со здоровьем. Так что же, списать их со счетов? У них, что, не может быть отличников? Где Ирина Руслановна, я не понимаю?!
Рассерженная моим неожиданным замечанием директор не видела, что классная руководительница пятого «В» давно встала и ждала, когда ей дадут слово.
— А, вижу! Ну что, Ирина Руслановна! Плохо работаем с классом, плохо! Нужно выявлять способных детей, помогать им, тянуть их.
— Да, хорошо, Маргарита Ивановна, я постараюсь, — кивала Ирина Руслановна.
Да там не то что отличников, там хорошистов не может быть, в этом классе! Я наконец увидела почти весь класс, одиннадцать человек. Пришли двое из трех болевших. Точнее, один просто отдыхал за границей в учебное время, а девочка болела. Девочка — слабенькая, плохо говорит, путается, не может закончить фразу. Мальчик — откормленный, розовощекий, говорит нормально, но читает по слогам — в пятом классе. Остальные дети как будто понимают не все слова, смеются, отвечают только на самые простые вопросы. Не хулиганят, нет, но учиться нормально не могут. Хотя что такое — «нормально»? Прилежно, открывая каждый день для себя что-то новое? Тогда и эти дети могут хорошо учиться. Или быстро, схватывая все на лету, опережая учителя? Так учатся лишь несколько человек из всей школы… Говорят, некоторые родители стремятся, чтобы ребенок попал в коррекционный класс, чтобы ему было больше внимания, чтобы детей было меньше — как в частной школе. Но я таких родителей не знаю. И в частную школу своих собственных детей не отдала бы, даже будь у меня на это средства.
— Так, теперь об успеваемости в целом. Татьяна Семеновна, пожалуйста, вам слово, — директор кивнула завучу по учебной работе.
Маленькая полная завуч встала и начала говорить, высоко подняв подбородок, будто кивая каждому своему слову, соглашаясь сама с собой. Она еще учитель биологии. Может, как завуч она выступает, а как учитель-предметник — соглашается с вышесказанным?
— Ну что, коллеги, учеба у нас уже лучше по средним показателям, но еще мало отличников по всей школе. Надо подтянуться восьмым классам, о пятом «В» уже Маргарита Ивановна сказала. Но еще у нас отстает по отличникам пятый «А». Такой сильный класс, одни хорошисты, а отличник всего один! Как это может быть? Нужно стараться.
Я сидела и ничего не понимала. Как это могут учителя стараться, чтобы в классе было больше отличников, чем есть сейчас? У них же не по физкультуре четверки, у этих детей, которые не дотягивают до отличников!
— Это особенно касается Елены Витальевны, преподавателя математики, — продолжала завуч. — У вас что ни контрольная, я посмотрела сводки, — четверки да тройки. Где Елена Витальевна?
Молодая тоненькая учительница математики привстала.
— Елена Витальевна, объясните, пожалуйста, почему у вас дети так плохо пишут контрольные?
— Не тянут, — спокойно ответила Елена Витальевна. — Набрали в гимназический класс всех, кто не поступил в гимназии. Дети слабые, учились по слабым курсам в младшей школе. Комбинаторики не знают, с устным счетом едва знакомы, путают деление и умножение…
— Сейчас в предметную специфику не нужно углубляться! — прервала ее завуч. — Все-таки постарайтесь, чтобы результаты были адекватные!
— Так они как раз адекватные! — удивилась учительница математики. — Кто знает на четверку, тот четверку и получает. Кто на тройку — тот получает тройку. На два — так двойку.
— Так что, Елена Витальевна, у вас никто математику на пятерку не знает? — ухмыльнулась завуч.
— Нет, конечно, — так же спокойно ответила математичка, как будто не слыша ехидства в голосе завуча. — Как только кто-то будет знать и решать на «отлично», он получит пятерку в четверти.
— Очень категорично! — покачала головой завуч. — Надо развернуться лицом к детям, возьмите себе на заметку. Меньше думайте о себе.
Я смотрела на других учителей. Вот эта дорабатывает до пенсии, она точно связываться не будет. А эта — уже пенсионерка, ей просто нельзя выступать против. Отправят на одиннадцать тысяч рублей домой. А остальные? Молодые и относительно молодые, на вид решительные, энергичные? Или они такие зависимые? Место учителя английского, говорят, на драку-собаку, они получают больше остальных. Или же просто это такая игра — все молча согласны с ее условиями или не согласны. Но молчат. Я не верю, что всем все равно. А может, директор и завуч говорят — а караван идет вперед, как идет? И это все пустой звук? Говорят, потому что обязаны говорить? Да нет, мне кажется, они пытаются настоять на своем любыми путями.
— Так что, уважаемые коллеги, стремимся к повышению показателей. Вот у нас есть один класс, там пять отличников. И только два ученика, которые не успевают. Для нашей школы «не успевают», — завуч улыбнулась, — это значит, имеют в четверти тройки! Этот класс — седьмой «А», гимназический класс.
Я знаю и этот класс, там учатся Катя Бельская и Слава, перекатывающийся своим большим торсом по парте. А также Будковский с магической формулой «Чё?» и его приятель Вова Пищалин. Да, теперь в этом классе отличников точно будет меньше. Завуч пока не в курсе, что сегодняшнее сочинение они написали в основном на двойки. Я успела проверить на седьмом уроке, пока ждала педсовет. Даже не пришлось никому ничего снижать по «штрафным баллам». Я не могла себе представить, чтобы дети до такой степени ничего не понимали в прочитанном, не умели анализировать, не находили обычных слов для выражения одной-двух мыслей, не имели этих мыслей вообще. Я подумала и подняла руку.
— Да, Анна Леонидовна? — напряженно спросила меня завуч. — Вы хотите что-то спросить?
Я мельком увидела, что несколько учителей посмотрели на меня, когда я вставала, не то чтобы сочувственно, но… скажем — доброжелательно. Историк Евгений Борисович, например, которому Роза в первый день советовала ко мне не приставать. И другие. Может быть, они тоже хотели бы это сказать? Или говорили когда-то, а потом — замолчали?
— Я должна предупредить, что в этом классе вряд ли будет пять отличников. По русскому и особенно литературе там только одна девочка, от силы две, знают на пятерку. Остальные списывают, не знают ничего, не могут выразить своих мыслей, не читали Чехова…
