— А ты когда-нибудь спрашивал, нужны ли они ей?
— Нет.
— Но…
Терпению Сэма пришел конец. Он оттолкнул пустую тарелку и оперся руками о стол.
— Прошу вас, не продолжайте!
— О Сэм! — На мгновение ей показалось, что она сейчас расплачется. Она не плакала уже много лет. Она положила ладонь на его руку — кожа на ней была мозолистая и грубая.
Он сказал:
— Все равно уже слишком поздно.
Она понимала, что Сэм прав. Было действительно слишком поздно. Она ободряюще улыбнулась и легонько похлопала его по руке.
— Ладно, не будем об этом. Но ты должен обязательно прийти сегодня на прием. Будет фуршет, а потом танцы. Кажется, они что-то говорили про дискотеку.
Он усмехнулся.
— Вы умеете танцевать современные танцы?
— Не знаю. Я пока не пробовала. Но если найдется желающий меня пригласить, с удовольствием попытаюсь.
День продолжался, утро прошло за мелкими повседневными делами. После ланча миссис Лоуэр вывела из гаража свой старенький автомобиль и поехала в ближайший городок, где зашла в парикмахерскую под названием «Хантли с Мэйфер-стрит». Мисс Пикеринг, владелица заведения, никогда в жизни не бывала на Мэйфер-стрит, а фамилию Хантли выбрала потому, что, по ее мнению, она придавала названию аристократический шик. В салоне миссис Лоуэр претерпела подлинную пытку от рук молоденькой испуганной стажерки, пока та накручивала ее волосы на бигуди, постоянно втыкая в кожу острые шпильки, после чего ее усадили под раскаленную сушилку, которую никак не получалось сделать хотя бы чуть-чуть прохладнее, сколько она ни крутила колесико переключателя.
Наконец с этим тягостным мероприятием было покончено. Красная, разгоряченная, совершенно без сил, она села за руль и покатила домой, собираясь выпить чашку чаю и прилечь на пару часов, чтобы отдохнуть перед торжеством. Однако стоило ей поздороваться с Люси и поставить чайник на плиту, как знакомый голос позвал: «Бабуля!» — и на пороге возникла Кристабель.
— Дорогая! — отозвалась миссис Лоуэр и поцеловала внучку.
— Ты готовишь чай? Можно, я попью с тобой? Ух ты, классная прическа! Мисс Пикеринг превзошла сама себя. А пирог у тебя есть? — Она порылась в буфете, нашла шоколадное печенье и стала забрасывать его в рот.
Кристабель постоянно что-то жевала. Картофельные чипсы, шоколадные батончики, мороженое в вафельных рожках — самую вредную пищу, однако ее молочного цвета кожа оставалась безупречной, а фигурка сохраняла изящество и стройность. Сегодня на ней были старенькие джинсы, поношенные ковбойские сапоги и растянутый свитер с заплатами на локтях. Волосы — ее чудесные блестящие волосы, цветом где-то между ореховым и шоколадным — собраны в два тугих хвоста. На лице ни грамма косметики. Кристабель невозможно было дать больше пятнадцати лет. «Даже не верится, — думала миссис Лоуэр, — что в следующую субботу она выходит замуж».
Она спросила:
— Найджел уже приехал?
— Да, как раз к ланчу. Выехал из Лондона в четыре утра. Быстро он добрался, правда?
— А почему он не пришел с тобой?
— О, они с папой взялись обсуждать охоту на диких голубей, а потом переключились на родственников Найджела — сколько их приедет на свадьбу. Ты случайно не видела Сэма?
— Он сегодня убирает ячмень на поле. Ты разве не заметила комбайн?
— Нет, я прошла вдоль реки. А в доме у него никого не было, даже Эгги.
— Зачем тебе понадобился Сэм?
— Хотела поблагодарить его за свадебный подарок. — Она пододвинула себе стул и присела к столу точно так же, как Сэм этим утром. — Знаешь, что он мне подарил? Вещица ужасно красивая, к тому же сделанная собственными руками.
— И что же это?
— Тросточка.
Миссис Лоуэр переспросила слабым голосом:
— Тросточка? — стараясь не показать своего недоумения.
— Да, ты же знаешь, как здорово он вырезает из рога ручки для тростей. Правда, он этим тысячу лет не занимался — времени не было, но для меня постарался: вырезал на ручке цветы и колосья. Тросточка вся полированная, очень изящная. А пониже ручки серебряное кольцо с моим именем. По-моему, ничего лучшего и придумать нельзя!
— О да, дорогая, великолепно, — пробормотала миссис Лоуэр, про себя решив, что потрать Сэм хоть целый год на поиски подарка для Кристабель, ему вряд ли удалось бы придумать что-нибудь столь же несусветное. Тросточка! И это для молоденькой девушки, которая выходит замуж и будет жить в квартире в Лондоне.
— Я имею в виду, что это вещь очень личная. Не только потому, что на ней мое имя, но еще и потому, что он вырезал ее своими руками.
— Пожалуй, это делает подарок действительно очень личным.
— Надеюсь, он придет сегодня на прием. Не будет же он работать в поле среди ночи. Разве что придумает какую-нибудь отговорку…
— Ну конечно он придет. Сегодня утром Сэм заглянул ко мне выпить чашечку чаю и сказал, что собирается быть.
— Ты не представляешь, какие приготовления развернула мама. Стол в столовой отодвинули к стене и накрыли лучшими белыми скатертями, а еды наготовили столько, что и представить трудно.
Миссис Лоуэр улыбнулась.
— Твоя мама в своей стихии, — сказала она Кристабель.
В жестянке она отыскала фруктовый пирог, выложила его на тарелку и поставила перед Кристабель. Потом налила внучке чаю в ее любимую чашку с бело-голубыми полосками, из которой та пила у нее чай с самого детства.
— А еще у нас будет дискотека. Папа поручил Найджелу подключить в бывшей детской магнитофон.
— Я даже не знаю, как танцуют на дискотеке.
— О, надо просто все время двигаться, ну, как в ночном клубе.
— А нельзя мне просто посидеть и посмотреть?
— Да ладно тебе, бабуля, не будь такой старомодной! Смотри, как я делаю! — Кристабель задергала плечами и затрясла хвостами на голове, задрав ее к потолку, — танец получился очень зажигательный.
— Мне тоже надо будет так делать?
— Знаешь, что я тебе скажу, — заявила Кристабель, отрезая себе еще кусок фруктового пирога и щедро откусывая от него, — я прослежу, чтобы как минимум два раза включили венский вальс и ты сможешь в свое удовольствие покружиться с полковником Фокстоном.
— О, прошу тебя, Кристабель…
— Ты же знаешь, он безумно в тебя влюблен. Никак не пойму, почему ты не выйдешь за него замуж.
— Чтобы жить в его леденющем доме с уродливыми витражами?
— Он мог бы переехать к тебе.
— У меня маловато места.
— Ты могла бы быть поснисходительнее к полковнику Фокстону, — сказала Кристабель. Она поддразнивала им бабку с тех пор, как пожилой джентльмен однажды пригласил ее на чай и весь вечер демонстрировал старые фотоснимки, сделанные в те времена, когда он молоденьким младшим офицером прибыл на службу в Индию. — К тому же, он как раз подходящего для тебя возраста.
— Вовсе нет. Будь он подходящего для меня возраста, ему бы уже перевалило за сотню.
— Это еще почему?
— Потому что идеальный возраст для невесты — это возраст жениха, поделенный пополам, плюс семь лет. Если мужчине двадцать, девушке должно быть семнадцать. Если же невесте шестьдесят семь, ей надо выходить за мужчину, которому… хм… — арифметика никогда не была сильной стороной миссис Лоуэр. — Сто двадцать лет.
Кристабель молча уставилась на нее. Потом сказала:
— Но ведь мне же двадцать, а Найджелу двадцать три. Значит, мы друг другу не подходим? Мне надо выйти замуж за кого-то, кому сейчас двадцать шесть.
— Ну, тебе надо поторопиться, потому что на поиски осталась всего неделя.
— Ты считаешь, что Найджел слишком молод для меня?
— Не принимай мои слова так близко к сердцу. Это просто глупая шутка. Не имеет значения, сколько мужчине или женщине лет, если они искренне относятся друг к другу и хотят провести остаток жизни вместе.
— А как же любовь? — спросила Кристабель.
— Дорогая, я никогда не обсуждаю любовь за чаем. Давай-ка, доедай свой пирог, потому что я собираюсь пойти наверх и отдохнуть перед праздником. Ты не знаешь, к какому времени начнут собираться гости?
— Кажется, к восьми. Хочешь, чтобы кто-нибудь заехал за тобой?
— Конечно же нет. Вечер будет чудесный. Я пройдусь пешком. Обожаю смотреть на дом, когда он украшен к празднику, а в окнах горят огни, — он выглядит ужасно романтично. А уж если учесть, по какому счастливому поводу мы сегодня собираемся…
— Да… — не слишком уверенно пробормотала Кристабель. — Романтики хоть отбавляй.
Ровно в пять минут восьмого, надев свое лучшее бархатное вечернее платье сапфирового цвета и набросив на плечи кашемировую шаль, миссис Лоуэр пожелала Люси спокойной ночи, погасила свет, прошла через сад и двинулась по дороге, которая вела вверх по склону холма, к своему бывшему дому. В небе плыл месяц, а кружевные ветви старых буков смыкались у нее над головой словно своды старинного собора. Светились в сумерках ярко освещенные окна, в воздухе пахло осенней листвой и мхом, и доносилась издалека едва слышная музыка.
