Люди стали расходиться по домам. Пристань опустела. Выждав положенное время, к берегу приблизился человек в кожаной куртке с красной звёздочкой на фуражке, махнул рукой на стоявший неподалеку другой катер. На нем тут же возникло движение. Вдоль бортов забегали матросы. Послышался грохот выбираемого якоря. Пыхнув чёрным дымом, он с баржей медленно двинулся к пристани, откуда несколько минут назад отплыл пассажирский рейс. Пришвартовался. Капитан спустился на берег, подошёл к мужчине в кожаной куртке. Негромко переговариваясь, оба закурили. Один, спокойно осматривая пристань, пыхал трубкой. Другой нервно посматривал на часы.
Вскоре в конце Пристанской улицы послышался шум. К вокзалу быстро приближались несколько пролёток с милиционерами. За ней, покачиваясь на выбоинах, катилась пулемётная тачанка. Въехав на привокзальную площадь, хранители порядка остановили лошадей. С тачанки соскочил командир взвода, быстро зашагал в сторону комиссара. После недолгих объяснений со старшим он отдал приказ на охрану прилегающей к речному вокзалу территории. На углу пересечения двух улиц, выставив грозный пулемёт, встала тачанка. Вооружённые милиционеры густо оцепили площадь и пристань. Из окон соседних домов с опаской наблюдали жильцы.
Время шло. Комиссар, капитан катера и командир взвода закурили ещё раз. Наконец-то в конце улицы, останавливая встречные повозки, показался конвой. Всадники сопровождали две чёрные будки с решётками на окнах, которые тянули пары лошадей.
Возчики погоняли коней. Будки прыгали на ямах, грохотали по избитой дороге. Из них доносились недовольные голоса, но группа сопровождения не обращала на это внимания. Устав караульной службы обязывал конвоиров довезти заключенных к назначенному месту как можно быстрее, не останавливаясь.
Въехав на площадь, повозки остановились ближе к причалу. Старший конвоир спешился на землю, доложил комиссару о доставке осужденных. Тот, в свою очередь, отдал приказ на их погрузку. Подчинённые образовали охраняемую дорожку. Конвоир открыл дверцу первой будки, назвал фамилию, дал отрывистую команду:
– На вход по одному! Пошел!
Началось движение. На землю выскочил человек в тюремной робе. Охрана указала ему путь. Быстрыми шагами арестант прошёл на баржу. Его встретили вооружённые милиционеры, направили вниз по трапу в трюм. Только после того, как он оказался на месте, командир взвода вызвал второго, потом следующего.
Когда заключенные исчезли в трюме, открылась железная дверь второй будки. Из нее перегнали ещё троих арестантов. Прочная, кованая дверь захлопнулась. Пустые повозки покатили назад по улице. Теперь их никто не сопровождал. Возчики знали дорогу, по которой приходилось переправлять осужденных много раз.
Недолго посовещавшись, комиссар и подчинённые присели на лавочку возле кассы. Они опять чего-то ждали, не распуская оцепления.
Ждали долго. Прошёл час. За ним второй, третий. Собравшиеся беспрестанно курили. Комиссар нервно следил за временем. Часовые устало топтались на месте, негромко переговариваясь друг с другом. Пулемётчик, не находя себе места, недовольно зевал.
Наконец-то среди милиционеров пролетел взволнованный ропот:
– Идут, идут…
Часовые взяли в руки винтовки. Развернувшись, пулемётчик сел за грозное оружие. Комиссар, командир взвода милиционеров и капитан катера встали с лавочки, поправили форму.
В конце улицы, в поле видимого зрения, показалась процессия. Издалека она казалась толпой народа, неторопливо шествующей по Пристанской улице. Через некоторое время можно было различить людей, окружённых всадниками и милиционерами.
Всего насчитывалось человек сто: мужчины, женщины, старики, дети, осунувшиеся от долгих допросов, почерневшие от переживаний, уставшие от бесконечных слёз, постаревшие, сгорбленные, сжавшиеся от страха перед происходящим. Медленно переставляя ноги, люди обречённо шли, желая только одного: чтобы всё поскорее закончилось.
Редкие прохожие, наблюдая за происходящим, останавливались на тротуарах, прижимались к домам. Кто-то быстро, набожно крестился. Другие, провожая осуждённых тяжелым взглядом, молчали. Третьи зло кричали вслед:
– Так вам и надо, кулаки! Хватит на чужих горбах кататься!
На привокзальной площади пришедшие сгрудились в кучу. Комиссар скомандовал:
– По семьям – становись!
Арестованные встали отдельными группами. Началась поимённая перекличка.
– Подгорные! – читая список, выкрикивал командир взвода. – Сколько человек?
– Восемнадцать, – за всех ответил глава семьи. – Все здесь.
Мужчина пересчитал людей заново, что-то написал на бумаге, подошёл ко второй группе.
– Ерофеевы!
– Четырнадцать. Все здеся, – скорбно посмотрел на родных глава дома.
Взводный пересчитал и их, сделал соответствующую пометку, перешёл дальше.
– Мельниковы!
– Здесь, – подавленно ответил Никифор Иванович.
– Вижу, что здесь. Сколько человек, спрашиваю?
– Одиннадцать.
– Ясно, – сурово ответил комвзвода, рисуя карандашом на бумаге.
– Масловы!
– Здесь!
Окончив перекличку, командир доложил комиссару:
– Семьи в полном составе! Больных и сбежавших нет!
Комиссар кивнул головой, отдал приказ:
– На погрузку! По очереди – марш!
Стоявшая с краю семья Ерофеевых гуськом, друг за другом пошла сквозь строй оцепления к трапу, поднялись на баржу. Часовые открыли дверь трюма.
– Детей-то хоть наверху оставьте! – робко попросила одна из женщин, заглядывая вниз. – Темно там, напугаются.
– Вот ещё! А вдруг кто за борт упадёт?! Нам что, потом отвечать за них? – ответил строгий конвоир и качнул стволом винтовки, подгоняя людей. – Сказано – всем в трюм!
Ерофеевы осторожно, чтобы не споткнуться на крутых ступеньках, спустились на дно баржи. Когда последний из них исчез в дверном проеме, часовой повернулся лицом к берегу, махнул рукой:
– Давай следующих!
Так же, как и первая семья, подгоняемая конвоем, семья Подгорных проследовала на борт, исчезла за железной дверью.
Наступила очередь Мельниковых. Подняв младших детей на руки, подхватив вещи, взрослые поспешили к трапу. Впереди – Никифор Иванович, за ним – Матрёна Захаровна, следующие – Степан и Анастасия с ребятишками, Анна, её дети. Замыкал шествие Владимир. Поднимаясь, Матрёна Захаровна оступилась, едва не упала в воду. Её вовремя поддержал Никифор Иванович. Часовой недовольно зашипел сквозь зубы:
– Ну, корова! Наела брюхо за счёт других! Разжирели, а нам тут вошкайся да сопровождай! И когда вас только всех переправят?..
Владимир, в это время находившийся рядом с ним, размахнулся, хотел дать ему по зубам, но Анна вовремя зависла на его руке.
– Что?.. – клацнул затвором охранник. – Хошь меня вдарить? А ну, давай! Враз пулю схлопочешь! – И уже вслед: – Давай, шагай, не оборачивайся! Будешь мне тут ещё кулаками размахивать! Скажи спасибо, что мы тут, в городе. Если бы на северах было, сейчас бы уже в башке дырка была!
– Что ж ты, брат, не пальнул в него? – подскочил к охраннику Ванька Бродников. – Он ещё тот гад! Из-за него мы тут с братом Петром конвой несём.
– Ничего, представится ещё случай… – ответил тот, со злостью сплюнув на землю.
Владимир слышал весь разговор, обернулся, покачал головой:
– Ну, Ванька, и сволочь же ты! Чем за добро наше платишь?
– А тем и плачу, что вы нам давали! – ответил Ванька, поправляя в руках карабин. – Давали – едва унесли. Теперь вот вы носите.
– Давай следующих! – крикнул за спиной охранник.
Загнали людей друг за другом, торопливо, под строгие окрики конвоиров, с небольшим количеством вещей, что разрешалось взять с собой в дорогу. Семь раскулаченных семей, в одночасье лишившихся крова, хозяйства, земли, осуждённых на поселение на далёкий, холодный север. Еще не зная, что их ждет впереди.
Закрылась тяжёлая, железная дверь. Грохнул засов. Звякнули ключи. Отдав последние распоряжения, комиссар сошёл на берег. Матросы подняли трап. Капитан парового катера занял свое место в рубке за штурвалом. Служащие отдали концы, оттолкнули судно шестами на воду. Капитан включил скорость, прибавил обороты двигателя. Пыхнув трубой, катер привычно потянул баржу. Без свистка кондуктора. Без звонкой рынды. Без прощального гудка.
Милиционеры сняли оцепление на площади. Укатила пулемётная тачанка. За ней, выстроившись парами, лёгкой рысью поскакали всадники. Командир взвода повёл подчинённых к мосту. Тюремный конвой оставил речной вокзал до следующей партии заключенных.
В трюме прохладно и темно. Зарешёченное окно пропускало мало света. На длинных, во всю ширину баржи, нарах, прижавшись друг к другу, ютятся люди. Кто-то уныло смотрит на узкое окно наверху, другие опустили голову. Женщины держали на руках детей, дети прижимались к родителям подрагивающими от страха телами! За железными стенами журчит плотная вода. Баржа лениво раскачивается из стороны в сторону, подрагивает от рывков троса. Монотонный рокот двигателя отдаёт бубном шамана, глушит слух. В воздухе витает стойкий запах керосина: когда-то здесь возили топливо.
