Мария откашлялась кровью. Они застряли в длинной колонне автомобилей и вперед продвигались лишь очень медленно, потом остановились вовсе. Геллерт барабанил пальцами по баранке, а Мария думала, что вновь это будет бегством и что она по горло сыта этим. И на сей раз ей придется бежать без Роланда. Она готова уехать вместе с ним, в ином случае она останется. Она будет там, где он.
— Если у меня ничего не получится, — сказала Мария, — еще ведь можно будет… У вас ведь наверняка есть еще помощники.
В это время колонна машин снова сдвинулась с места, и Геллерту было не повернуться к ней.
— Что вы имеете в виду? — спросил он, не оборачиваясь.
Старуха, сжимая в своих руках руку Марии, вдруг заговорила:
— Иногда люди воображают, что хотят умереть, но им это только кажется. Просто хотят в этой жизни чего-то другого и считают, что добьются перемен, если будут думать о смерти. Люди ждут, что в самом конце вдруг исполнятся все их желания.
— У меня это прошло, — сказала Мария. — Так было когда-то. Но есть ситуации, которые для человека непереносимы.
Старуха вздохнула.
— Все переносимо. Я работала в школе, мой муж был музыкантом, он был на десять лет моложе меня. Поначалу эта разница не слишком ощущалась, но постепенно я стала замечать, как я старею, а он все остается молодым. Мне не было до этого особого дела, я была к этому готова и к тому, что люди станут чесать языками. Я с самого начала сказала ему, что нам предстоит пережить эту пору, но он считал себя достаточно сильным. А потом ему стали досаждать косые взгляды и шепоток за спиной, а еще труднее для него было то, что я переносила все спокойно. Думаю, ему было бы легче, переживай я эту ситуацию болезненно. Он совершенно переменился, пустился в разгул, менял одну любовницу за другой, иногда встречался с несколькими одновременно. Он хотел оскорбить меня, потому что сам чувствовал себя оскорбленным. Однажды я вернулась из школы домой и застала его в квартире с молодой девицей. Я страдала, как бессловесная тварь, и думала при этом, какие мы все сумасшедшие, все трое, и какие жалкие, но я жалела его больше, чем саму себя, и эту девушку мне тоже было жалко. Тем вечером он догадался, что я вижу его насквозь. И когда это произошло, он сказал своей подружке, чтобы она уходила, и прорыдал полночи. Правда, в нашей жизни ничего не изменилось. После этого вечера мы больше не спали вместе. Мой смертный грех заключался в том, что я хотела ему все простить. Когда он наконец справился с собой и мы снова стали хоть сколько-то говорить друг с другом, случилось несчастье: он попал под машину. Так глупо. Я знала, что нам предстоит прожить вместе еще несколько прекрасных лет, может, впервые по-настоящему прекрасных. Я перестала прощать ему, а он как раз только начал прощать мне то, что я готова была все ему прощать. А потом я стала бродить по городу и срывать официальные плакаты и воззвания, наблюдать за одними людьми и рассказывать об этом другим людям. Сначала я рассказывала все Милли, теперь — кому-то другому, это все равно. И я не скажу вам, как меня зовут, если только вы не узнали мое имя от Милли.
— Она ничего не говорила, — сказала Мария. Такая вот история. И оставалось только слушать, больше ничего поделать нельзя. — Знаете, мой-то муж еще жив. И у нас есть дети, поэтому я должна вернуться в Учреждение. Я, пожалуй, пойду…
— Вам нельзя разговаривать, — сказала старуха.
Геллерт вырулил к тротуару и остановил машину.
— Вам больше ничего нельзя делать.
— Нет, можно, — сказала Мария. — И вам это известно.
Геллерт попытался быстро обдумать ситуацию, но в его голове, так привыкшей к ясным и быстрым решениям, мысли путались и терялись. С его стороны было безумием позволить Марии Савари поступать так, как она намерена. Но безумием было бы и препятствовать ей в этом насильно. А иначе ее вряд ли можно остановить. Он запустил двигатель и вновь медленно пристроился к веренице автомобилей. Поблизости от своей квартиры он остановился, молча вышел из машины, но через несколько минут вернулся обратно.
— Возьмите, — сказал он Марии. — Действует очень быстро, хоть и не безболезненно.
Мария взяла протянутую коробочку и открыла ее. Внутри лежала небольшая капсула. Она завернула ее в носовой платок и спрятала в карман.
— Вы в самом деле хотите пойти? — спросил Геллерт.
— В самом деле, — сказала Мария.
— Подумайте хорошенько. Я позабочусь, чтобы вы в любой момент могли связаться со мной. Может быть, мне удастся быть вам время от времени полезным.
— Все решено, — сказала Мария. — Мне бы хотелось сделать для вас еще что-нибудь.
— Вы ничего больше не сможете сделать. — Мария откинулась на сиденье, и Геллерт снова сел в машину. Мария сидела тихо, прислушиваясь к боли внутри. Неподалеку от улицы, где находилось Учреждение, попросила остановиться. Она ушла, не обернувшись ни разу.
В здании Мария сразу зашла в туалет. Ее вытошнило, но это не принесло облегчения. Она смочила платок холодной водой и приложила к опухшему лицу. Боль становилась все сильнее, особенно болело лицо и грудная клетка. А ведь тогда, в первые секунды, она просто ничего не чувствовала. Теперь же каждый вдох и выдох давались ей с огромным трудом. Провозившись с компрессами еще какое-то время, Мария наконец отправилась в свой кабинет.
Обербригадефюрер ошеломленно уставился на нее.
— Вот и произошло то, о чем вы меня не раз предупреждали, — сказала Мария. — На меня напали.
Он вскочил из-за стола, усадил ее в кресло.
— Кто это был?
— Не знаю, наверное, люди из ИАС.
— И что?
— Я не понимаю…
— Подробности, как они выглядели.
Мария взглянула на него и промолчала.
— Да-да, успокойтесь сначала, — сказал обербригадефюрер. Он принес стакан воды и протянул Марии. — Боль чувствуете?
Мария кивнула.
— Погодите, у меня есть хорошее средство. — Он достал из ящика стола стеклянный пузырек с таблетками и протянул Марии. — Не принимайте слишком большую дозу, они действуют очень сильно.
Мария взяла две таблетки, запила их водой и хотела вернуть ему.
— Оставьте у себя, — сказал он. — Я получу еще. Они вам еще пригодятся. Вы сегодня что-нибудь ели?
Мария покачала головой.
— Тогда таблетки подействуют быстрее. — Он подождал немного и вновь взглянул на нее.
— Какая глупость, — произнес он немного погодя.
— Что?
— Ничего не поделаешь, — сказал он и снял трубку телефона. Он набрал номер и назвал несколько комбинаций цифр. Вероятно, это был код. Положив трубку, он взял с полки личное дело Марии.
— С данного момента ваше дело относится к компетенции Службы госбезопасности. Весьма сожалею, но в такого рода случаях мы должны ставить в известность ее сотрудников. На этот счет существуют определенные соглашения.
Он начал составлять какую-то бумагу, а Мария уставилась на стену позади него, такую же голую и белую, как во всех служебных помещениях. С Учреждением теперь покончено. И с подвалом тоже. Туда ее наверняка никто больше не потащит.
— Пойдемте, — сказал обербригадефюрер. — Заберите все личные вещи. В этот кабинет вы уже никогда не вернетесь.
Мария поднялась. Боль ушла куда-то далеко, она не исчезла совсем, но Мария ее почти не чувствовала.
— Вы приняли меня из-за Роланда? Вы хотели выйти на него через меня, потому что не знали, как до него добраться?
— Оставьте ваши вопросы. — Обербригадефюрер закрыл дверь кабинета. — Они вам не к лицу. Постарайтесь вести себя поумнее, если вас еще интересует собственная судьба. А теперь пойдемте вниз.
— В подвал?
— Да, в подвал.
Мария в ужасе вздрогнула. Она нащупала в кармане капсулу, ощутила ее холод и твердость и несколько успокоилась.
Они прошли по знакомым коридорам, потом через ту часть здания, куда Мария еще не попадала. За складом начинался новый коридор, по которому был проложен эскалатор. Они встали на движущуюся ленту и ехали так минут пятнадцать. Пока они двигались, Мария успела заметить по пути несколько ответвлений. Таблички указывали направления, по которым можно было попасть в разные части города. Они пересекли под землей Главную улицу и добрались до района, в котором размещались полицейские казармы.
— Система подземных переходов охватывает полгорода, — заметил обербригадефюрер, — скоро по ней можно будет попасть в любую точку города. Нам не нужно вообще выходить на улицу, чтобы добраться до нужного места. Я уверен, что взрыв бомбы был подстроен еще и по этой причине. Они догадываются о существовании нашего подземного города. Вероятно, они пытались выяснить, из каких зданий вдруг выскочат люди, которые обычно в этих домах не находятся. Слишком высокая цена за информацию, которую в конечном счете получить не удалось. Учреждение позаботилось о секретности. Бомбы — это детская болезнь. Часть населения выздоровеет сама по себе, часть умрет, туг уж ничего не поделаешь. Тех, кто лоялен по отношению к Учреждению, беда не коснется.
