— Эй, креол! Это что за наглость такая? Ничего себе красотища! А?! Ты что, другого места не нашел, чтобы поссать, кроме как напротив моего дома?!
Резко прервав мочеиспускание, я даже обмочился от растерянности. Быстро повернув голову, я испугался еще больше, увидев на противоположном берегу не кого-нибудь, а Блондина. Насмешливо улыбаясь, он стоял во весь рост. Непонятно, больше от ужаса или от изумления я отказывался верить своим глазам. Заметив мое замешательство, он громко, не меняя тона, продолжил:
— Ты должен поступать, так же, как я, Эмануэл! Я опорожнялось прямо в реку. Вода все уносит. Иначе ты оставляешь следы на берегу, создавая неудобства другим и заставляя их работать. Поднимайся на мост и иди сюда, Эмануэл Сантарем!
У меня пропала всякая охота продолжать свое занятие. Я сплюнул на то место, которое обмочил, чтобы, как говорили древние, отвести от себя злые чары. В голове не укладывалось: это на самом деле был Блондин или всего лишь кошмар? Я подобрал пакет, посмотрел на ящики и решил влезть на насыпь.
В считанные мгновения то, что произошло, отозвалось в моем сознании целым роем переживаний — страхов, сомнений, но прежде всего это было изумление. Почему я должен был встретить на мосту именно Блондина? Он последний, кого я хотел бы встретить в этой жизни. В конце концов, в моем представлении именно он убил старого Кастру и, кроме того, бросил Жануарию, когда она больше всего нуждалась в помощи. Такой бандит никак не мог вызывать у меня дружеских симпатий.
Однако когда он позвал меня, я, особо не раздумывая, поспешил к нему. Как же так? Почему неведомая сила заставляла меня поступать таким образом? Может быть, причиной всему был страх? По чьей вине я попал в эту ситуацию? По его или по своей? Конечно же — по своей! Я остановился и к тому же спустился к воде, чтобы напиться. Черт возьми! И что теперь? Нужно было идти дальше и не останавливаться у этого моста. Но точно так же я уже не раз останавливался у других мостов. И ничего плохого не происходило. Оставалось лишь согласиться, — встреча с Блондином была уготована судьбой. Отсюда ее неизбежность.
Что можно здесь добавить или возразить? Помню, когда я вскарабкался на насыпь, но еще не ступил на мост, мне захотелось исчезнуть. Это было несложно. Если бы я сразу бросился бежать, то выиграл бы у него довольно много времени. Откуда ему было знать, что перейдя мост, я не стал спускаться к нему? Насыпь по другую сторону была сделана так, что если бы я побежал не по проезжей части, то он мог бы меня и не заметить. В голове все настолько запуталось, но вдруг меня охватило любопытство. Захотелось узнать, какого черта Блондин делает там, в своем жилище из ящиков. Видимо поэтому я, совершенно обалдевший, продолжал стоять неподвижно. А надо было действовать.
Вдали показались три автомобиля. Они ехали в направлении Аракажу, то есть были для меня попутными. Если бы какой-то из них удалось остановить, то это не просто облегчило бы мне дорогу, но и пресекло бы на корню даже саму возможность влипнуть в новые неприятности. Ведь от Блондина нельзя было ждать ничего хорошего. Я решил попытать счастья и поднял руку. Первая машина, не замедлив хода, промчалась мимо. Вторая, напугав меня, увеличила скорость. Такова была реакция на мою поднятую руку и классический знак «виктория» из указательного и большого пальцев. Водитель третьей машины, отрицательно покачав головой, издевательски посигналил. Повторилась вечная история. Никто не рискнул взять себе в попутчики незнакомца. Зачем я так настаивал на этом? Где была моя совесть или то, что называют любовью к ближнему?
Тут же со стороны моста раздались крики. Блондин звал меня:
— Эмануэл Сантарем, пройди подальше и около того куста сворачивай на тропинку.
Положение было безвыходным. Он показывал мне дорогу. Возможно, все испортил сигнал последнего автомобиля, который привлек его внимание. Какого черта я пытался ловить попутку? Лучше было просто сбежать от него. Но теперь поздно. Блондин снизу показывал, буквально прыгая от восторга, как ребенок, где я должен спускаться.
Было непонятно, с чего он так счастлив. Он рад снова встретить лично меня, или его радует присутствие единственного свидетеля, видевшего, как он убил мужчину и ранил женщину? Прокрутив в голове все события, случившиеся в ту злополучную ночь, я пришел к выводу, что на самом деле не присутствовал при совершении преступлений. Я слышал выстрелы; вбежал в дом; столкнулся с удиравшим Блондином, в руках у которого было оружие; увидел открытую дверь и Жануарию, лежавшую на ковре в гостиной; обнаружил труп в ванной. Да, факты, круто изменившие мою судьбу, не выдуманы. Они чудовищны, ужасны. Но я не присутствовал при совершении преступлений! Какую ценность я мог представлять для Блондина? Возможно, у него есть какие-то сомнения? Я полностью запутался и к тому же, в любом случае, не мог избавиться от него.
Поэтому пробираясь вдоль реки, я чувствовал себя скверно. Моя попытка ускользнуть от Блондина выглядела глупо. Теперь об этом нечего было и думать.
В его глазах, устремленных на меня, светилось нескрываемое удовлетворение. Оно проявлялось и в том, как он потирал руки, поправлял, морща при этом лоб, свои длинные волосы, падавшие на лицо. Наблюдая за моим осторожным спуском, ему приходилось смотреть против солнца. Медленно, глядя себе под ноги, выбирая куда лучше наступить, стараясь не пораниться о колючие растения, которых было там полным-полно, я, наконец, подошел к нему. Бессловесный и одеревеневший, я был как под гипнозом и не проявлял никакой инициативы.
Он, сделав шаг навстречу, энергично обнял меня, восторженно приветствуя:
— Эмануэл Сантарем, как хорошо тебя снова видеть!
Его радость была настолько велика, что, вертясь и пританцовывая, он закружил меня в воздухе. Со стороны, принимая во внимание мое поведение, могло показаться, будто он обнимает куклу. Встреча затянулась, и я под влиянием его энтузиазма подумал, что мне тоже нужно заговорить. Раздражать его было бы невыгодно. Хотя я и не знал его близко, но логично было предположить, что он человек эмоциональный и его поведение может быть непредсказуемым и не всегда уравновешенным.
Когда он отпустил меня и, дружески хлопнув по плечу, стал спрашивать, как мои дела и куда я иду, вместо того, чтобы отвечать, я просто другими словами повторил его вопросы. Это было единственное, чего ему удалось от меня добиться, прежде чем он позвал за собой к нагромождению ящиков:
— Сюда, Сантарем! Отдохнем здесь. Ты, должно быть, устал. Давай свой пакет.
Отдав ему пакет, я молча пошел следом. Обросший щетиной, длинноволосый, он был одет в голубые, отдававшие в желтизну брюки. Но рубашка казалась новой.
Трущоба изнутри отчасти напоминала склад. Я заметил консервы в жестяных банках, печенье, сыр, бутылки с выпивкой, спички. На картонном полу повсюду валялись куски ткани, использовавшиеся как подстилки. Помещение было узким, но, в целом, гораздо больших размеров, чем односпальная кровать. Блондин сразу начал настойчиво внушать мне, что в случае необходимости мы оба могли бы спокойно там разместиться, потому что «где хватает еды для одного, хватит и двоим, где есть место, чтобы выспаться одному, всегда смогут спать двое». Наконец он предложил мне сесть. Я сел и стал наблюдать за хозяином, стараясь понять, о чем он думает.
Скорее всего, я выглядел растерянным. Вряд ли мне удалось сохранить полное самообладание. Но и Блондин вел себя странно. Чувствовалось, что его что-то беспокоит. Он нервничал и постоянно оглядывался, стараясь контролировать все, что происходило вблизи моста, как будто бы главным для него была бдительность. Когда я встал, он тут же взволнованно поинтересовался, зачем мне понадобилось выйти:
— А, закончить малую нужду… Надо закончить, Эмануэл. Потому что прерывать это занятие опасно. От этого даже лошадь может загнуться. Тогда иди туда и дуй прямо в реку, если хочешь.
И я, как безвольный манекен, отойдя на несколько шагов, последовал его совету, оправдывая себя тем, что другие люди или животные до меня и выше по течению поступали точно так же. И самое любопытное, ведь совсем недавно я пил эту воду, считая ее чистой. Теперь, возможно, через какое-то время кто-то ниже по течению будет пить воду, которую такой остолоп, как я, сделал для питья непригодной. Так устроена жизнь. Но хуже всего было то, что пока меня занимали эти мысли, я снова оказался под наблюдением Блондина. И снова это было неожиданным.
Я обернулся к нему, и он, без лишних разговоров, подчеркнуто серьезно спросил:
— Итак, Эмануэл, ты по-прежнему хочешь во что бы то ни стало добраться пешком до Сеара?
Прежде чем я успел раскрыть рот, он принялся потирать руки и, зажигая сигарету, добавил:
— «А» упало, «Б» пропало, а потом трубы не стало. Мне не кажется, что будет правильным, если мы сейчас расстанемся из-за твоих планов насчет Сеара, Эмануэл.
