— Кто скажет Лидии? — спросил Том.
— Я скажу, — ответила Анна.
Май 2004 года
После того как ей поставили диагноз, Элис подумывала изучить его как следует, но не стала этим заниматься. Гадание по печенью, гороскопы, карты Таро и прочее были ей неинтересны. Она не торопилась заглядывать в будущее, хотя каждый день приближал ее к нему. В то утро не произошло ничего особенного, что разожгло бы ее любопытство или наделило мужеством, чтобы посетить медицинский центр по уходу и реабилитации на Маунт-Оберн. Но она это сделала.
В холле ее ничто не смутило. Акварель с видом океана на стене, блеклый восточный ковер на полу, а за столом, который стоял под углом к парадной двери, сидела женщина с густо накрашенными ресницами и коротко подстриженными черными волосами. Если бы не слабый запах лекарств, отсутствие багажа, консьержа и движения на вход и выход, можно было подумать, что это холл какой-нибудь гостиницы. Люди, которые здесь жили, были не гостями, а постоянными жильцами.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросила женщина.
— Мм, да. Вы здесь ухаживаете за людьми с болезнью Альцгеймера?
— Да, у нас есть отделение, специально предназначенное для пациентов с этой болезнью. Хотите взглянуть?
— Да.
Она прошла за женщиной к лифтам.
— Подыскиваете место для кого-то из родителей?
— Да, — солгала Элис.
Они ждали. Лифты, как и большинство людей, которых они перевозили, были старые, с замедленной реакцией.
— Чудесное колье, — заметила женщина.
— Спасибо.
Элис потянулась к груди и погладила крылья бабочки с синими камнями на колье в стиле ар-нуво. Колье принадлежало ее матери, которая надевала его только на юбилей или на свадьбу, и Элис тоже приберегала украшение для особых случаев. Но никаких событий на календаре не значилось, а она любила это колье, поэтому как-то раз, в конце прошлого месяца, надела его с джинсами и футболкой. Ансамбль смотрелся великолепно.
К тому же она любила, когда ей что-то напоминало о бабочках. Когда Элис было шесть или семь лет, она узнала, что бабочки живут всего несколько дней. Она сидела во дворе и оплакивала их судьбу. Мама успокаивала Элис, говорила, что не надо жалеть бабочек, потому что короткая жизнь не означает, что они несчастливы. Стоял теплый летний день, они наблюдали за бабочками, порхающими над маргаритками, и мама сказала: «Посмотри, они счастливы».
Элис любила вспоминать этот день.
Они вышли из лифта на третьем этаже, прошли по длинному, устланному ковролином коридору мимо безликих двустворчатых дверей и остановились. Женщина указала на двери, которые автоматически закрылись у них за спиной.
— Специальное отделение по уходу за больными Альцгеймером у нас закрывается. Если вы не знаете кода, то не сможете сюда пройти.
Элис взглянула на панель с кнопками у двери. Цифры были перевернуты и шли в обратном порядке, справа налево.
— А почему цифры так расположены?
— О, это для того, чтобы пациенты не могли выучить и запомнить код.
Это показалось Элис излишней мерой предосторожности.
«Если они могут запомнить код, им нет смысла здесь находиться».
— Не знаю, прошли ли вы через это с вашими родителями, но больные Альцгеймером часто блуждают по ночам. У нас разрешается гулять по отделению в любое время суток, но так, чтобы это было безопасно и без риска заблудиться. Мы не даем им транквилизаторы и не запираем на ночь в комнатах. Стараемся предоставить как можно больше свободы и независимости. Это, как вам известно, очень важно и для них, и для их родных.
Маленькая седая женщина в домашнем халате в розовый и зеленый цветочек преградила путь Элис.
— Ты не моя дочь.
— Да, простите, не ваша.
— Верни мои деньги!
— Она не брала ваши деньги, Эвелин. Ваши деньги у вас в комнате. Посмотрите в верхнем ящике комода, думаю, вы положили их туда.
Женщина с подозрением и неприязнью разглядывала Элис, но потом все-таки последовала совету и побрела в свою комнату, шаркая грязно-белыми махровыми шлепанцами.
— У нее есть двадцатидолларовая банкнота, она ее постоянно прячет, потому что боится, что кто-нибудь украдет. Потом, конечно, забывает, куда спрятала, и начинает всех обвинять в воровстве. Мы пытались уговорить ее потратить эти деньги или положить в банк, но она не хочет. Когда-нибудь она забудет о своей банкноте, и на этом все кончится.
Освободившись от параноидального преследования Эвелин, они беспрепятственно дошли до комнаты отдыха в конце коридора. Там пожилые люди сидели за ланчем за круглыми столиками. Вглядевшись, Элис поняла, что здесь одни женщины.
— В отделении всего трое мужчин?
— Вообще-то всего два из тридцати двух пациентов. Гарольд приходит каждый день, чтобы позавтракать или пообедать с женой.
Вероятно, руководствуясь правилами из далекого детства, два старика с болезнью Альцгеймера сидели за отдельным столиком. Пациенты гуляли в проходах.
Многие женщины были в креслах-каталках. Почти у всех — жиденькие седые волосы и провалившиеся глаза, увеличенные толстыми линзами очков, и все очень медленно пережевывали пищу. Никаких разговоров. Даже между Гарольдом и его женой. Единственные звуки, кроме тех, что сопровождают поглощение пищи, издавала одна женщина — она пела за едой. Ее будто заело на первой строке песни Бинга Кросби «By the Light of the Silvery Moon». Никто не протестовал и не аплодировал.
By the light of the silvery moon.
— Как вы, должно быть, догадались, это наша столовая и комната для занятий. Пациенты здесь завтракают, обедают и ужинают в строго определенное время. Очень важно следовать распорядку. Здесь же они занимаются разными делами. Кегли, настольные игры, танцы, музыка, поделки. Сегодня утром они мастерили милые скворечники. У нас есть сотрудники, которые ежедневно читают свежие газеты, чтобы пациенты были в курсе событий.
— У них есть масса возможностей поддерживать тело и мозг в деятельном состоянии.
— А родные и друзья всегда могут прийти к нам и разделить с ними досуг или пообедать.
Кроме Гарольда, по наблюдениям Элис, в комнате больше не было родственников. Ни мужей, ни жен, ни детей, ни внуков, ни друзей.
— Также у нас есть высококвалифицированные сотрудники, которые могут предоставить дополнительный уход любому из наших пациентов.
By the light of the silvery moon.
— У вас есть пациенты младше шестидесяти лет?
— О нет, думаю, самому молодому семьдесят. Средний возраст — восемьдесят два, восемьдесят три. Больной Альцгеймером младше шестидесяти — большая редкость.
«Такой больной как раз сейчас стоит перед вами, леди».
By the light of the silvery moon.
— Сколько все это стоит?
— Я могу предоставить вам полную информацию, но в январе содержание в специальном отделении для пациентов с болезнью Альцгеймера составляло двести восемьдесят пять долларов в день.
Элис произвела в уме грубый математический подсчет. Около ста тысяч долларов в год. Умножить эту сумму на пять, десять, двадцать лет.
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
— Нет, спасибо.
Элис прошла за своим гидом обратно к запертым двустворчатым дверям и стала наблюдать, как та набирает код.
Ноль, семь, девять, один, девять, два, пять.
Это место не для нее.
Был очень редкий для Кембриджа день. Сказка, о которой мечтают жители Новой Англии и в которой из года в год разочаровываются, — солнечный весенний день, семьдесят градусов по Фаренгейту. Небо синее, как раскрашенное, плащ точно не понадобится. Такой день нельзя просиживать в офисе, особенно если у тебя болезнь Альцгеймера.
Она удалилась от парка на пару кварталов и, дрожа от радостного возбуждения, как школьница, сбежавшая с уроков, вошла в «Бен энд Джерриз».
— Мне тройную порцию арахисового в рожке, пожалуйста, — сказала она.
«Черт, я же на липиторе».[20]
Она разглядывала гигантский рожок, словно это была статуэтка «Оскара», потом оставила сдачу в кувшине «Мелочь для колледжа» и продолжила путь к Чарлз-ривер.
Много лет назад она перешла на замороженный йогурт, теоретически более здоровый продукт, и совсем забыла, каким может быть мороженое и какое удовольствие оно может доставить. Элис лизала его на ходу и думала о том, что видела в медицинском центре на Маунт-Оберн. Ей нужен план получше, без игр в настольные игры с Эвелин в центре по уходу и реабилитации. Джон не должен тратить целое состояние на то, чтобы поддерживать достойное существование женщины, которая перестала его узнавать и, что самое главное, которую перестал узнавать он. Элис не хотела жить в мире, где финансовое и эмоциональное бремя перевешивает все радости жизни.
