Дело это чертовски странное. Не более чем работа, конечно, но мало у кого работа состоит в том, чтобы прижиматься лобком к безвольному, в нейлон упакованному члену субъекта, которому щедро напудрили зад в попытке скрыть прыщи. Каких только я не вынесла унижений: заезжала партнеру коленом в пах, замечала в ярком свете студийных ламп толстый черный волос, растущий из моего соска, спустя семь часов после возвращения домой обнаруживала, что у меня между ягодиц застрял скользкий кондом из реквизита.
Трудно представить, что каждое твое движение в залитой светом комнате, где теснятся пожилые пижонистые итальянцы и разложены невкусные сэндвичи с тунцом, по телевизору увидят миллионы. По этой причине во время сцен секса я вообще всерьез не задумываюсь об аудитории. В иные дни раздеваться легче, в иные труднее. (Легко, если ты немного загорел. Трудно, если понос.) Но я это делаю, потому что так велит мой босс. А мой босс — я сама. Когда ты голая, хорошо сознавать, что у тебя все под контролем.
Мама всегда это понимала, оттого ее «Никон» поднят и целится в зеркало. Она чувствовала, что, документируя свое тело, составляет собственную историю. Красота. Нагота. Несовершенство. Благодаря ее частному эксперименту родился мой публичный.
Меня часто спрашивают, как я «отваживаюсь» обнажать свое тело перед камерами. Подтекст вопроса очевиден: такое несовершенное тело. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь стал допрашивать в том же ключе Блейк Лайвли. Я вынуждена регулярно вступать в разговор о своем теле с посторонними людьми. Один пьяный студент на Макдугал-стрит крикнул: «У тебя сиськи как у моей сестры!»
Отвечаю: не нужно отваги, чтобы делать то, чего не боишься. Я была бы отважной, если бы прыгнула с парашютом, посетила лепрозорий, выступила в Верховном суде Соединенных Штатов или пошла наконец в спортзал. Но изображать секс в собственном фильме, показав на миг распухший сосок, — это меня не пугает.
Несколько лет назад, после премьеры «Крошечной мебели» в Остине, у входа в кинотеатр ко мне приблизился крошечный юноша. Действительно крошечный. В его возрасте это наверняка предмет страданий. Он был похож на игрушечную мышку для персидской кошки.
— Простите, — робко начал он, — я только хотел сказать вам, как для меня важно, что вы показываете свое тело. Я сам теперь чувствую себя совсем по-другому.
Результатом нашей встречи стала, во-первых, фотосессия: я снимала его обнаженным, и это было тяжело. А во-вторых, беспредельная благодарность, ему — за щедрость и открытость, мне — за свежее восприятие внешности этого замечательного юного джентльмена (не зря же он допоздна смотрел образцово «женский» фильм, хотя утром надо было вставать и идти в школу).
— Спасибо тебе большое, — просияла я. — Ты супер.
1. Богатство — хорошо, а креативность — лучше. Именно она приводит в дешевый магазин, где вам попадается наряд, в котором не стыдно пойти на вручение «Оскара» (или на танец в честь окончания младших классов школы).
2. Тротуар не такой уж и грязный.
3. Барби — уродина. Помни об этом и играй на здоровье.
4. Если кто-то вызывает у тебя нехорошее чувство, не бойся быть грубой. Повернись и уйди. Попытаешься быть вежливой, потом глядь — сумочку похитили, а то и честь.
5. И опять же, если кто-то говорит тебе: «Я не хочу тебя обидеть» или: «Я не подлец», не исключено, что верно как раз обратное. Неподлецы не испытывают потребности напоминать об этом.
6. Никогда не ори на чужого ребенка. Говори гадости за спиной.
7. Если ты «творческая личность», можешь пренебрегать дресс-кодом. Люди подумают, что ты мыслишь шире, и внезапно смутятся.
8. Если кто-то не ответил на твой имейл в течение шести часов, значит, он тебя ненавидит.
9. «Засранец» — не ругательство. Даже если добавить «мелкий гребаный».
10. Лучше съедать всего понемногу, чем гору чего-то одного. Если так не получается, съедай гору всего.
11. Нельзя добиться уважения, запугивая и подавляя интеллектуально. Уважение формируется всю твою жизнь: обращайся с людьми так, как хочешь, чтобы обращались с тобой, и оставайся предан своему делу.
12. Держись поближе к друзьям. Покупай врагам крутые вещи.
13. Зачем тратить 200 долларов в неделю на врачей, когда можно тратить 150 долларов в год на экстрасенса?
14. «Бывает, собака пахнет задницей другой собаки, вот ей и не нравится, как она пахнет».
15. На первом месте семья. На втором — работа. На третьем — месть.
1. Чековая книжка, грязная и потрепанная. На всякий случай.
2. Новый айфон. А заодно старый, сломанный, потому что вдруг кто-нибудь его найдет, сумеет починить и увидит все фотографии моего зада, сделанные мною в целях самовоспитания.
3. Карандаш для бровей. Как все дети девяностых, я слишком радикально выщипывала брови, и теперь, по выражению сестры, они похожи на лысеющих гусениц. Жидкие брови — это непредставительно и даже хуже плохого рукопожатия, потому что они прямо на лице[51].
4. Адвил, лексапро, муцинекс, клонопин, тамифлю. Исключительно для чувства безопасности. Если у вас есть ненужные таблетки, я их заберу, пусть будут ради разнообразия. Уточню: я редко принимаю эти лекарства, но предупрежден — значит, вооружен. Как-то так.
5. Визитки. Таких разных женщин, как Ингрид Заклинательница Мышц[52] и Сандра Флюк[53].
Как-то раз около девяти вечера я сидела в кафе при книжном магазине «Барнз энд Нобл» и ждала подругу, с головой погрузившись в чтение. Каким-то образом на столе передо мной оказалась визитка. На ней было написано от руки: «Хочу сделать тебе куннилингус. Ничего не прошу взамен. Приду, куда скажешь. Пожалуйста, позвони: 212 555 5555». Через какое-то время, сгорая от любопытства, я набрала *67 и номер[54]. «Алло!» — произнесли голосом Брюса Виланча[55]. Я живо представила себе умирающую мать на заднем плане. Визитку я порвала на мелкие кусочки, боясь даже думать, что могло бы случиться, сохрани я номер. При одной мысли об оральном сексе с этим типом мне становилось так худо, словно это был мой рок.
6. Информационный листок нашего дома. Средний возраст жильцов — восемьдесят пять лет. Когда я ночевала в квартире первый раз, мой сон прервался в семь утра от звуков, которые иначе как кудахтаньем не назвать. Посмотрев в угловое окно, я увидела на крыше трех или четырех пожилых дам (достаточно для шабаша). Накрыв головы белыми полотенцами и нахлобучив шляпы «сафари», они делали гимнастику с элементами танца.
Ближе всех ко мне по возрасту девятилетняя Элиз. В надежде стать писателем (или пекарем) она взялась делать информационный листок. В нем она перечисляет праздничные события, рекламирует частные распродажи, оповещает о ремонте лифта, отмечает самых интересных жильцов (переводчик в ООН! оперный певец!). Стиль ее листка свеж и минималистичен, оформление празднично. Единственное, за что ее можно покритиковать, — нерегулярность выпуска.
Элиз не имеет отношения к памятке, ходившей по дому в марте прошлого года: как правильно надевать подгузник для взрослых.
7. Кошелек. Я купила его в гамбургском аэропорту, одурманенная сильнодействующими лекарствами. Кошелек, разрисованный машинками, клоунами и таксами, одинаково радует детей и японских туристок.
С моей маткой что-то не так, я всегда это знала.
Я буквально чувствую, что вся половая система не в порядке. Когда мне было года четыре, я часто подходила к маме и жаловалась на рези «в этом месте». Маминой панацеей был вазелин, который она применяла с научной беспристрастностью. «Не забудь хорошенько вытереться», — напоминала она. Но я могла поклясться, что он не поможет. Я была благодарна маме за то, что она, в отличие от других мам, не употребляет дурацких кличек по отношению к интимным местам, типа «пися» и «пипка». В школе, когда мое тело готовилось к первой менструации, я чувствовала разряды тока, какую-то неправильную энергию, лучи боли, пересекающие таз и нижнюю часть живота.
Первые месячные случились летом после восьмого класса. А осенью мы с моей подругой Софи пошли на курсы танцев. Мама Софи была француженка и поэтому в качестве тренировки настоятельно рекомендовала балет. Каждый вторник мы садились в поезд и ехали в район Парк-Слоуп, где проводили полтора часа с тренером по имени Иветт. Пышная копна волос, как у героини фильма «Танец-вспышка», блузки с рукавами клеш и показной задор не могли скрыть того факта, что в свои почти сорок лет Иветт недовольна достигнутым положением. На истертом паркете танцкласса, в котором не было окон, мы разучивали основные движения современного танца: метались взад и вперед в такт песням «Daydream Believer» и «Nine to Five», а со старого постера за нами наблюдал Мерс Каннингем[56].
