ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Первым делом я осмотрела место преступления, то есть ванную комнату. Налицо явные улики: колонка теплая, воздух повышенно влажен, зеркало запотело. Я обратила на это внимание Петра Васильевича.
– Видите?
Мы вышли из ванной, и я обратилась к вахтерше.
– Кто сейчас мылся, Анна Семеновна?
– А я почем знаю. Я за этой дверью смотрю, за той не смотрю… Дельцы не мылись.
Я направилась в лабораторию женщин. Новичок покорно шел за мной. Несомненно, симпатичный молодой человек.
– А почему дельцы? – спросил он несмело.
– Ах, глупости! Ненавижу это слово. Придумают тоже! Те, кто живут, – жильцы, а кто работает, делом занимаются – дельцы. Понимаете?
– Понимаю…
ЛЮСЯ: Только бы успеть! Вылетаю из-за занавески, мчусь к своему столу, плюхаюсь на стул, успеваю открыть план социального развития отрасли, хватаю карандаш…
…И в эту же секунду появляется Горгона. У меня невинные глаза. Девушки еле сдерживаются. Успела! Горгона понимает, что проиграла. Свирепо смотрит на меня. За нею вваливаетcя незнакомый молодой мужик. Симпатичный, но сразу видно, что тюфяк.
Вопросительно смотрим на Горгону.
– Разрешите представить нового сотрудника, – говорит она медовым голосом. – Петр Васильевич Румянцев, специалист по вычислительной технике.
– У нас разве есть вычислительная техника? – ехидно спрашивает Ксения.
– Нет, так будет, – отрезает Горгона.
Она приближается к нам, улыбаясь. Хочет представить этому хмырю. Много чести!
– Ксения Дмитриевна, наш старейший сотрудник…
Ксения, конечно, взвивается.
– Мы же с вами выяснили. Вы – старейший, Горгона Михайловна.
– Два месяца туда-сюда. Пустяки, – Горгона идет к Ире.
– Ирина Петровна, лаборант…
Ирка молодец! Вскакивает и делает книксен.
– Нина Александровна, инженер по технике безопасности.
Нина скромно кивает. Горгона перемещается ко мне. Ох, не нравится мне это!
– Наш социальный психолог Людмила Серге… А почему у вас волосы мокрые? – внезапно обращается она ко мне.
– Да где же они мокрые? – я дотрагиваюсь до виска.
– Да вот же они мокрые! Вот! – и цап меня за волосы.
– И не мокрые вовсе, а просто… влажные.
– А влажные они почему? – шипит Горгона.
– От работы мысли, – бухает Ира.
– Мысли?! – взвизгивает Горгона и оборачивается к Ирине, как собака, которую дернули за хвост. – Молодой человек, подите сюда.
Хмырь приблизился. Видно, что боится.
– Скажите, могут ли так повлажнеть волосы от работы мысли? – она хватает его за руку и погружает ее в мою прическу. Этот эксперт чуть в обморок не падает.
– Вы принимали ванну! Не отпирайтесь!
– Неправда! – ору.
– Принимали ванну в рабочее время на рабочем месте! В ванной комнате следы мытья.
– Это жильцы, – парирую.
– Жильцы на работе.
– Это Виктория Львовна, – обороняюсь дальше.
– А то мы не знаем привычек Виктории Львовны! Ваш почерк… Петр Васильевич, вы видели, как эта дама принимала ванну?
Правдолюбец закатывает глаза, вздыхает и говорит:
– Видел.
– Вы меня в ванной видели?! Ну, знаете!.. – я вне себя от возмущения.
– Нет, я вас в ванной не видел. Вы оттуда вышли, – оправдывается он, не зная куда девать глаза.
– Я мыла руки! Я должна работать чистыми руками!
– И все-таки голова у вас влажная, – заключает Горгона. – Я вынесу вопрос на профсоюзное собрание.
– Выносите куда хотите.
– Пойдемте, Петр Васильевич.
Они направляются к двери. Хмырь пытается взглядом попросить у меня прощения, но я игнорирую. Хлопает дверь.
– Шпиона нам только не хватало… – вздыхает Ира после паузы.
АННА СЕМЕНОВНА: Утром у нас ну прямо цирк, ей-богу!.. Вот уж попала в учрежденьице на старости-то лет. Хотя мое дело маленькое – пропуска проверять и проявлять бдительность.
Перво-наперво появились эти прошмондовки, сабуровские двойняшки Валька и Галька. Здоровые кобылы, уж замуж пора. Сегодня чуть ли не голышом, на ногах вязаные носки до колен, головы обмотали лентами, чтоб прическа не мешала. Одинаковые, как две капли молока, и такие же белые. Упитанные.
– С добрым утром, Анна Семеновна!
– Ну, здравствуйте…
Включили музыку – не приведи Господь! – и сразу начали дергаться. Скачут, задницами вертят, стыдно смотреть. Пол ходуном. Называется аэробика.
И тут же в дверях Горгона, как назло. Показала пропуск честь по чести, кивнула.
– Анна Семеновна, почему танцы в служебном помещении?
А что я ей скажу? Попробуй им запрети.
– Это аэробика! – скачет Валька.
– Прихожая общая! – выдрючивается Галька.
– Я буду ставить вопрос.
– Ставьте! – разворачиваются и дергают задом.
Горгона пошла к себе – будто аршин проглотила. Принципиальная. Жалко ее. Никого у ней нет, одна служба.
ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Каждое утро с тяжелым сердцем прихожу к себе в кабинет, достаю журнал прихода и ухода, расписываюсь и начинаю ждать сотрудников. В прихожей гремит музыка. Можно ли так работать?..
А ловко у них получается. Интересно, смогла бы я? Надо попробовать. Вышла из-за стола, согнула руку в локтях – поехали! Ногу – раз! Вторую – два!
Вваливается Ксения Дмитриевна.
– Доброе… ох!
– Здравствуйте, – принимаю деловой вид, сажусь, придвигаю ей журнал.
Она расписывается, уходит.
Настроение безнадежно испорчено.
АННА СЕМЕНОВНА: Прибежала на работу Ирка, увидела девок.
– Ой, девочки, я тоже хочу!
– Пожалуйста! – отвечают.
Ирка куртку скинула, бросила на Катькины веревки и тоже давай скакать!
– Отметься хоть сперва, – говорю.
– Успею!
Явился Слава Бусиков, художник-оформитель. Славный мужчина, только толстый. Сложил руки на животе, губу выпятил, смотрит. А чего ж не смотреть, девки ядреные. Им бы рожать, а они скачут.
– Надо секцию организовать, – наконец вымолвил.
– Вот и займитесь. Вы же у нас культорг, – Ирка отвечает.
– Это дело физорга, – Бусиков сказал и ушел отмечаться к Горгоне.
Катюшка выкатила коляску с Митей, везет в ясли. Катюшка серьезная, не то что эти. Девки расступились в пляске, пропустили ее к двери. Показала пропуска – свой и Митенькин.
– Бусиков! – я кричу, чтобы музыку переорать.
Бусиков выглянул, сразу все понял, побежал помогать Катюшке спустить коляску вниз. По-моему, Бусиков к Катюшке неровно дышит.
Вот наконец и новенький явился, что вчера Люську заложил. Скромный по первости. Достал новенький пропуск. Девки еще шибче заскакали. Новый мужчина.
– Сперва зайдите к Горгоне Михайловне, – я наставляю. – Распишитесь в журнале, не то она вам прогул закатает.
Он бочком-бочком девок обошел. Оторвать глаз не может. Скромный, а туда же. Ирка на него смотрит, как стрекоза на лягушку.
– Имею право! – кричит. – Рабочий день еще не начался.
– Да я что… Пожалуйста, – он опешил.
Пошел по коридору и наткнулся на Сабурову. Она высунулась из своей комнаты с «Беломором» в зубах.
– Девки, кончайте задницами вертеть! Марш домой!
Посмотрела на новенького, будто прицениваясь. Он дальше пошлепал. Подошла ко мне.
– Новенький?
– Новенький.
– Женат?
– Вроде, нет.
– А ты, Семеновна, точно узнай. Нам «вроде» не нужны… Я кому сказала! – на дочек.
Делать мне больше нечего, как ее прошмондовкам женихов ловить!
Девки удалились. Пришла Нина. А Люськи нет. Поди, опять опоздает.
И тут выплывает эта недорезанная буржуйка. В стеганом халате. Ей этот стеганый халат, как козе баян.
– Бонжур, – поет.
– Бонжур, чего ж не бонжур, – отвечаю.
– У вас по-прежнему хромает произношение, – огорчена.
– Мы гимназиев не кончали, – говорю нарочно.
– Помилуйте, какие гимназии! Мне же слава Богу, не сто лет. Домашнее образование плюс университет.
– А у меня минус университет. Шли бы вы, Виктория Львовна, ей богу. Я на службе.
– Пардон… Куда ж я направлялась? Склероз.
Подошла к туалету, дернула ручку. А оттуда Сабурова орет:
– Ну, кто это там?! Занято.
Ужасно огорчилась, ушла на цыпочках.
Где-то в квартире радио включили. Диктор сказал: «Передаем сигналы точного времени. Начало последнего, шестого сигнала соответствует девяти часам московского времени».
Стало пикать. А я уже его жду, красавца нашего.
С шестым сигналом отворилась дверь, и на пороге – наш начальник Сергей Ефимович. Явился – не запылился. Отец родной.
– Доброе утро, Анна Семеновна.
– Доброе утро, Сергей Ефимович.
– Все в порядке, Анна Семеновна?
– Как всегда, Сергей Ефимович.
Бачок в туалете – буррр… Начальник туда покосился, но ничего не сказал, пошел к себе.
Сабурова из туалета вышла, злая, как ведьма.
– Я вас заставлю мыть места общего пользования! – говорит.
РУМЯНЦЕВ: Сегодня начальник ставил мне научно-производственную задачу. Это происходило в его кабинете, выходящем эркером на проспект. В эркере на мраморной черной колонне стоял бюст Гомера, тоже мраморный, но белый. Гомер смотрел куда-то вдаль слепыми глазами. На стене висела карта страны, разрисованная непонятными значками, сгрудившимися на Востоке.
