Я покосился на девушку, которая к этому времени переместилась к двери. В ее взгляде читалось бесстыдное равнодушие. Она даже потрясла ключами, выражая свою готовность выставить меня за дверь без гроша в кармане.
— Встречаемся на остановке Vélib, на rue des Ecoles. Поедем кататься.
— На какой остановке?
— Vélib. Прокат велосипедов.
— Точно, я про них читал. Разве там не нужен абонемент?
— Ничего не нужно. Кроме кредитной карточки.
2С десяток нетерпеливых парижан толпились вокруг чего-то, по виду сильно напоминавшего двухметровый пульт от телевизора. У этой громадины, вдоль тротуара, протянулся ряд одноликих велосипедов с серебряными корзинками над передним колесом.
Элоди требовательно дышала в затылок стоящему перед ней мужчине. С тех пор как мы виделись в последний раз, ее волосы стали длиннее, а конский хвост туже. Похоже, она изжила из себя все американское, и в своей свободной серой юбке, белой блузке и с сумочкой на сгибе локтя выглядела типичной парижской мадемуазелью. Хотя нет. Мадемуазели находятся в поиске себя, а она превратилась в настоящую французскую даму. Точнее, в полную копию своей матери. Я ужаснулся: ей всего-то двадцать шесть, а она уже вошла в образ, который не изменится до конца ее дней.
Тем временем Элоди на полную мощь использовала свою высокоразвитую парижскую хитроумность, чтобы не торчать просто так в очереди за велосипедами. Насколько я мог понять, она в приказном порядке объясняла какому-то несчастному, как пользоваться системой проката. Бедняга весь взмок, скрипел зубами и, судя по всему, готов был навсегда отказаться от этого средства передвижения.
— Нажмите на зеленую кнопку. Зеленую кнопку с буквой «В». Вот сюда. — Элоди протянула руку вперед и впилась в кнопку длинным розовым ногтем. — Не надо пока никуда совать свою карточку! Вам что-нибудь было сказано по поводу карточки? Нет! Жмите на красную кнопку! Жмите немедленно! Ну вот, вы все испортили. Дайте мне.
Элоди отстранила беднягу от экрана единственным движением бедра. Всего за одну секунду из пользователя он превратился в простого наблюдателя. Похоже, система велопроката, разрекламированная как доступная всем и каждому, на деле существовала по дарвинскому закону о выживании сильнейших.
— Bonjour, Paul!
Элоди подставила мне щеки для поцелуя и по своему обыкновению пристально осмотрела меня с головы до ног, как если бы это позволило ей с точностью определить, с кем и как часто я спал в последнее время.
— Хорошо выглядишь, — сказала она. — Очень по-калифорнийски.
— Madame? — Офисному работнику в очереди за Элоди определенно не терпелось получить велосипед и покатить на нем домой.
— Слушайте, я же не могу быть быстрее этой штуковины! — отбрила его Элоди. Она нажала на зеленую кнопку и засунула в отверстие свою кредитную карту. — Поверить не могу, — специально проговорила она по-французски, чтобы стоящий за нами понял ее наверняка, — уж как давно существует эта система, а до сих пор находятся идиоты, которые не умеют ей пользоваться.
— Oui[10], — согласился я. Для большего мой французский был слишком калифорнийским.
— Хотя с моей стороны жаловаться на них — лицемерие, — продолжила Элоди по-английски. — Раз уж я выхожу замуж за одного из них.
— Что?! — вырвалось у меня.
Она довольно рассмеялась моему удивлению.
— Потом объясню. А пока сходи забери свой велосипед со стойки номер двенадцать. Просто нажми на кнопку и потяни за рычаг.
Элоди заплатила за второй велосипед, и мы отправились в путь.
Куда именно мы едем, я не знал, и, в принципе, мне было без разницы, потому что первое время я был озабочен исключительно тем, чтобы не разбиться к чертовой матери. Следовать за стильной французской девушкой на велосипеде — с одной стороны, большое удовольствие, а с другой — ни с чем не сравнимый кошмар. Безусловно, наблюдать за ее аппетитной попкой, подпрыгивающей на седле, — занятие приятное, но оно омрачалось осознанием того, что Элоди, похоже, с молоком матери впитала презрение к светофорам и одностороннему движению, несмотря на то что любому нефранцузу понятно: при парижском движении такое поведение — смерти подобно.
— Да, я выхожу замуж, — прокричала она через плечо, не обращая внимания на мчащийся нам навстречу грузовик, который чуть не положил кровавый конец ее матримониальным планам.
— За американца? — спросил я, зажмурив глаза, когда грузовик просвистел в миллиметре от моего уха. — Это тот владелец плантации, с которым мы познакомились в Луизиане?
— Нет, конечно! Приличная французская девушка не может выйти замуж за американца, если только он не из Нью-Йорка или Калифорнии. Это было бы бесчеловечно. Нет, мой жених… — Она ринулась через оживленный перекресток, и ее последние слова утонули в скрежете тормозов такси.
— Кто? — уточнил я, когда снова поравнялся с ней, осторожно пробравшись между машинами.
— Он француз. Мы познакомились у велопроката. Он не знал, как арендовать велосипед, и я ему помогла. У него была платиновая кредитка! — Элоди обернулась, чтобы подчеркнуть значимость этого ключевого слова, и чуть не убила юношу, посмелевшего возомнить, что моя подруга остановится на красный свет.
Я затормозил и принял на себя его тираду о безответственных ездоках. В руках у него был мотоциклетный шлем, и он еще долго возмущался по поводу арендаторов велосипедов, которые портят репутацию всех, кто передвигается на двух колесах. Мне оставалось лишь кивать и пожимать плечами, пока Элоди хихикала на дальней стороне перекрестка.
— Скажи спасибо Валери, — сказала она, ускоряясь, как только я наконец-то присоединился к ней.
— Кому?
— Моему жениху Валери.
— Его зовут Валери? — Ох уж эти несчастные французские парни, нареченные женскими именами. Неудивительно, что им приходится спать со всеми направо и налево, чтобы доказать свою мужественность!
— Это вполне традиционное мужское имя, — бросила Элоди, развернувшись в седле, чтобы наградить меня уничижительным взглядом, и едва не угодила под автобус. — Я бы даже сказала — президентское имя[11]. — Ей пришлось перекрикивать панический вопль водителя автобуса.
— Так за что я должен сказать ему спасибо? — поинтересовался я, когда она вернулась на свою полосу.
— Это его кредитной карточкой мы расплатились за твой велосипед.
— Он дал тебе свою платиновую карточку?
— Естественно, — ответила Элоди, выруливая на тротуар, чтобы избежать красного сигнала светофора, при этом она чуть не сбила старичка, не вовремя вышедшего из булочной. — У него целая куча карточек, — прокричала она, заглушая тираду дедули.
— Не в обиду твоему будущему супругу будет сказано, но у него с головой все в порядке? — спросил я, временно оказавшись в безопасности на маленькой пустой улочке.
— Нет, он просто добрейший человек. Абсолютный chou-chou[12]. Всю жизнь прожил под крылом семьи, а теперь работает в частном банке. И знаешь, он убежден в том, что все в мире богатые и культурные. Я не хочу — не знаю, как правильно выразиться по-английски, — над ним насильничать.
— Чего ты не хочешь?
— Ну, раскрывать ему глаза на истину. Ну, до поры до времени. — По улочке разнесся ее смех, и курящий на балконе молодой человек махнул ей рукой. Вероятно, как многие парижане, парень решил, что, если в радиусе ста метров от него рассмеялась девушка, это значит, что она хочет с ним переспать.
— Но, Элоди, даже ты не можешь быть такой циничной в том, что касается брака!
— Почему это? Ты в курсе, что самые счастливые браки заканчиваются смертью?
— Как это?
— Плохие браки заканчиваются разводом, а хорошие — смертью. Чему уж тут радоваться.
Наверное, вид у меня был ошарашенный. Даже рациональная Элоди не часто выдавала такие перлы.
— Да ладно тебе, Пол, я же просто шучу. Я его люблю. Просто брак мне в принципе по барабану. По крайней мере, пока.
— Тогда зачем ты выходишь за него замуж?
— Aha, c’est та surprise![13] Пойдем, ты еще должен научить меня танцевать.
3
Найти станцию Velib и сдать наши велосипеды оказалось непросто. В туристических местах рядом с Сеной находились самые популярные стоянки, и они были забиты под завязку, так что нам пришлось припарковаться рядом с вокзалом Аустерлиц.
Пока мы шли вдоль реки, Элоди подробнее рассказала о своей скоропалительной помолвке. Как оказалось, они познакомились всего пару недель назад и уже были обручены.
— Его полное имя — Валери де Боннпуар.
— Ну просто средневековая принцесса. В смысле, принц, — поправился я.
