— Его полное имя — Валери де Боннпуар.
— Ну просто средневековая принцесса. В смысле, принц, — поправился я.
— Пожалуй, да. За исключением того, что он нюхает кокаин. Между прочим, этим занимаются все по-настоящему шикарные мужчины Парижа. А Валери весьма и весьма шикарен. Он происходит из grande[14] семьи.
— У него много братьев и сестер?
— Да нет же, дурачье! То есть да, братьев или сестер у него штук пять или шесть, но я не об этом. Самые высокопоставленные семьи — это семьи аристократов-католиков. Им принадлежат замки, лошади и прочие приятные вещи. Частный банк, в котором он работает, — это юг личный частный банк.
— То есть ты за него выходишь определенно не из-за денег.
— Quelle idée![15]
Задержавшись, чтобы наорать на такого же арендатора-велосипедиста, какими мы сами были пару минут назад, за то, что он не остановился на красный свет и не уступил нам дорогу, Элоди потащила меня вниз, под набережную, где пожарная бригада развернула свои шланги и проверяла их на предмет протечек. Мне было приятно, что кое-кто из них залюбовался Элоди, когда она простучала мимо них на своих каблучках.
— Vous allez dancer?[16] — спросил один из них.
— Да, но не с тобой. — Она довольно улыбнулась и взяла меня под руку.
— Какие еще танцы? — занервничал я. Сквозь уличный шум прорывалась музыка из колонок. Не очень хорошая, если откровенно. Дрожащий голосок выводил что-то под жалкий аккомпанемент саксофона.
— Понимаешь, я так и не научилась танцевать вальс, — сказала Элоди, — а свадьба непременно начинается с вальса. Ты должен мне помочь.
— На берегу реки дают уроки вальса? — удивился я.
— Надеюсь, да.
Берег в этом месте был довольно широким, и люди сидели на скамейках, а то и просто на газонах, болтая и распивая принесенное с собой вино. Заходящее солнце отражалось в бензиновых разводах, оставленных на воде полицейским катером. С туристического катера, следовавшего к собору Парижской Богоматери, то и дело мерцали фотовспышки.
— Нам сюда, — сказала Элоди, карабкаясь по бетонным ступеням к источнику режущих ухо звуков.
Я наконец-то понял, что это за музыка, и кровь застыла у меня в жилах.
На лужайке с видом на реку человек пятьдесят танцевали типично французский танец под названием le rock. Пары в возрасте от восемнадцати до пятидесяти выделывали пируэты под гнусавый рок-н-ролл местного розлива.
За время, проведенное вдали от Франции, я совершенно забыл о страсти, которую французы испытывают к музыке подобного рода. Так же, как и о страданиях, которые это у меня вызывает.
Последний раз мне пришлось отплясывать le rock с пьяным отцом моей бывшей, чтобы спасти от его настойчивых домогательств старушку в бретонском национальном костюме. Одно воспоминание об этом до сих пор бросало меня в холодный пот.
Музыка грохотала из колонок, беспорядочно расставленных вокруг скульптурного сооружения, напоминавшего гигантскую телевизионную антенну. Паренек в майке «Vive le rock!»[17] копался в проводах.
— Пойдем спросим у него, — сказала Элоди протаскивая меня зигзагом между танцующими парами.
Она наклонилась и прокричала что-то на ухо парню с проводами. Он жестами показал ей, что ничего не понял. Элоди снова что-то прокричала, и на этот раз выражение непонимания на его лице сменилось искренним удивлением. Он покачал головой и рассмеялся.
— Идиот, — высказалась Элоди и потащила меня обратно.
— Что ты у него спросила? — поинтересовался я, когда мы удалились на достаточное расстояние, чтобы слышать друг друга.
— Попросила поставить вальс, ясное дело. Не могут же они танцевать под вот это вот без остановки!
— Думаю, могут… На то они и французы.
Чуть дальше у реки небольшая группа прохожих наблюдала за тем, как две пары умело танцуют сальсу.
— Нет, это совершенно не подходит, — вздохнула Элоди.
— Почему ты так торопишься замуж? — поинтересовался я. — Ты случайно не…
— Не будь дураком, Пол, если я что-то в этой жизни и могу контролировать, так это свой собственный организм.
— Но вы знакомы-то всего лишь… сколько?
— Почти два месяца. Да, у нас ураганная страсть.
Звучало так, как будто по крайней мере одного из них засосало в воронку.
— А кто кому сделал предложение?
Она выглядела оскорбленной.
— Естественно, Валери попросил моей руки.
— То есть любовь с первого взгляда, на веки вечные, и прочее, прочее?
— Да. В принципе, я замуж не тороплюсь, но Валери… — Элоди замолчала и покачала головой.
Мне показалось, что она чуть было не раскрыла какую-то тайну, но впервые в ее жизни осторожность пересилила все остальное.
— Все, что тебе нужно знать, — улыбнулась она, — это то, что я выхожу замуж и мне нужно научиться танцевать вальс.
— И когда свадьба?
— Через две недели. — Я и рассмеяться не успел, как она добавила: — Ты должен там быть.
— Спасибо, я с радостью приму…
— За такое короткое время другого поставщика продуктов мне просто не найти!
Оказывается, Элоди уже обо всем договорилась со своим папой, Жан-Мари Мартеном, совладельцем моей английской чайной в районе Елисейских Полей.
Последний раз, когда я наблюдал папу и дочку в непосредственной близости друг от друга, Элоди в ярости швыряла в моего компаньона фруктами, однако семейная гармония, по всей видимости, восторжествовала, и Жан-Мари обещал приложить к свадьбе все усилия. Мои, если быть точнее. Чайной управлял брат Элоди, Бенуа, и, судя по всему, мужчины рода Мартен решили, что раз я возвращаюсь из Калифорнии, то буду идеальным кандидатом на роль добытчика тонн элитных продуктов — свой человек как-никак, — и это позволит им сэкономить на свадьбе немалые суммы…
— Все выглядит очень и очень многообещающе, — проворковала Элоди, не давая мне времени опомниться.
Она тащила меня к пятачку, где несколько пар, прижавшись щека к щеке, сосредоточенно передвигались с места на место под аккордеонно-оркестровую музыка, не имеющую четкого ритма.
— Идеально, — объявила Элоди.
— Разве это вальс? — В принципе, понять было невозможно.
— Да какая разница!
Мы спустились по ступенькам, и Элоди вцепилась в меня в ожидании, что я ее поведу в танце. У меня возникли серьезные опасения, что, поскольку я так и не научился танцевать вальс, единственное место, куда я мог бы ее привести, — это прямиком в Сену.
— Пол! — У Элоди заканчивалось терпение.
Выхода не было. Я сделал несколько пробных шагов, и мы на пару зачастили раз-два-три, раз-два-три, несмотря на то что наш счет ни в коем случае не совпадал с музыкой.
К моему удивлению, я достаточно быстро приспособился, делая два шага на раз-два и замирая на счет три, чтобы обдумать дальнейшее направление.
— Раз-два — налево, раз-два — направо, раз-два — туда, — приговаривал я. — Раз-два — осторожнее, раз-два — черт побери, раз-два — простите, мадам… — Ну, и так далее.
Элоди потихоньку расслабилась и втянулась:
— Как насчет тебя Пол? Тебе не грозит скорая свадьба?
— Раз-два — нет.
— Ну как-то же ты там развлекался в Калифорнии? Ты ведь вроде прославился?
— Раз-два — вроде того, — признался я.
Последние несколько месяцев фотографы охотились за моими ногами. Путем трагичной случайности я и мои колени стали известны благодаря ношению килта. Это привело к тому, что нас стали снимать в рекламе: кроссовок для бега, носков и крема для удаления волос (последнее, должен заметить, исключительно благодаря фотошопу).
Я достиг того уровня славы, когда проводишь много времени в такси, за которые не платишь, и попадаешь в ночные клубы без очереди, где посетители думают, что каждое твое слово — шедевр, и хотят с тобой переспать. Однако те калифорнийские девушки, которых я встречал, даже во время оргазма думали исключительно о своей карьере и не искали серьезных отношений с кем-либо ниже уровня помощника режиссера.
— Раз-два — была одна девушка… Черт! — Мы влетели в пару, вплоть до этого момента казавшуюся сросшейся. Теперь же они были разъединены и уставились на нас в ярости.
— Mais qu’est-ce que vous foutez? — возмутился пожилой мужчина в костюме и с узким галстуком.
«Какого черта вы творите», — понял я и честно ответил:
— Je ne sais pas[18].
— Жто ече жа рас-тва рас-тва? — с чудовищным немецким акцентом спросила партнерша мужчины; ее волосы были выкрашены в цвет дегтя.
