Интересно, кто же я такой?
Миньян — это когда собираются десять мужчин старше тринадцати лет (ограничение только по нижнему пределу) и могут спорить до хрипоты на любые темы, но в первую очередь — на религиозные.
Меньше десяти человек — это не миньян, а черт знает что, и такое сборище законной силы не имеет.
Реб А.К. — наш вождь, учитель и персона номер один; он член раввинского суда и имеет свой кабинет, где мы зачастую и собираемся.
Зуня — наш староста, милейший человек, от Бога одаренный педагогическим талантом. Он по профессии модельщик, работает на фабрике протезов.
Минаше — его брат, инженер-программист, умница и добряк, я с ним сразу подружился. Живем мы с ним в одном спальном районе, и когда едем домой, то никак не можем наговориться.
Бронислав — бывший военный.
Отари — серьезный молодой грузин.
Леонид — человек, у которого бывают видения.
Стаc — беженец из Чечни.
И я — пенсионер.
Еще два-три человека приходят и уходят, не оставляя следа. Короче, регулярно не хватает одного человека, а это незаконно.
И тут нам повезло. Прибился в нашу группу какой-то неопрятный дед, сказал, что сам он русский, но без евреев жить не может и жаждет с нами выучить язык. За те два-три месяца, что он крутился возле синагоги, он так и не освоил алфавит, но, поздоровавшись, как пропуск, всегда вытаскивал его из кармана и спрашивал, как называется первая буква.
Мы все прекрасно понимали, что с такой “легендой” он — человек из органов, скорей всего — помощник-доброхот, а может быть, из “Памяти” лазутчик для выяснения точной даты всемирного еврейского восстания на Красной площади, у гроба Ильича.
Еврейский бунт нужен для того, чтобы поработить весь мир. И надо узнать: когда и что у них задумано. Ну, в общем, дед такой — немного не в себе… Но нужен он был позарез, поскольку не хватало одного.
И он ни разу не подвел, являясь вовремя, как на работу, и ни единого прогула не имел, напротив даже, все хотел на сверхурочные часы остаться.
Та фирма веников не вяжет, у них там дисциплина — ой-ё-ёй!
Спасибо им, что помогли укомплектоваться.
Вот теперь миньян в сборе: двое рабочих, два инженера, бывший военный, один из коммерции, раввин, пенсионер и человек из органов. Да, и конечно, сумасшедший!
Ну чем не социальный срез?! Мы начинаем трудиться.
— Сало для еврея — это яд, — мрачно говорит реб А.К., — поберегите себя и близких.
“А сало русское едят!”— вспоминаю я упрек нашего выдающегося гимнописца.
Неплохо было сказано когда-то, оказывается, свинья бывает наша и не наша, ей тоже кто-то дал национальность. А я всегда считал, что в Африке свинья, что здесь — нет никакой разницы.
Однако все не так. Короткая стреляющая фраза вдруг сразу стала поговоркой. И одновременно приговором! Подумал человек чего-нибудь не то, что нравится начальству, или у него просто нос горбатый, и сразу крик: “Он наше сало жрет! А ну-ка отнимите, и пусть он катится ко всем чертям!” И многие безродные космополиты, покушавши и не покушавши российского сальца, костьми гремели аж до Магадана.
Прав реб А.К., опять попал в “десятку”. Я точно знаю: сало — это яд. Ну что же, видимо, придется отказаться.
И кое-кто из наших, уже завидуя, глядит на деда, который ждет еврейского восстания, он хоть по зову совести и долгу службы евреев обожает, но сало есть ему разрешено.
— А вот молитва для еврея — это жизнь! — говорит реб А.К. и, мрачно улыбаясь в предвкушении экзекуции, продолжает:— Ну, как у вас дела с молитвой? — Он оглядывает нас по очереди. Мой новый друг Минаше заезжает перед работой на утреннюю молитву в синагогу, о брате его и говорить нечего: он староста, ему сам Бог велел. У остальных не все благополучно, пока они оправдываются, я думаю, что мне ответить. Врать бесполезно: я вру, опустив глаза, и все знают, что это ложь. Нет, надо говорить, как есть.
— А вы? — спрашивает реб А.К. меня, высверливая колючим взглядом еще одну дыру в моей измученной душе. Да, это вам не загадки задавать, которые ставят под сомнение авторитет учителя, говорю я себе голосом реб А.К., здесь ваша персональная ответственность, за это могут и стипендию не дать, обещанную еще три месяца назад.
Я с детства вырос с жутким комплексом вины, и проницательнейший реб А.К. ущучил, что я не молюсь. Он торжествует и ждет, чтоб я чего-нибудь наврал. И тогда последует короткая жестокая прилюдная расправа.
— У меня нет потребности пока, — говорю я правду, — мешает какой-то тормоз.
Реб А.К. обескуражен: чего угодно, но искренности и покаяния он никак не ожидал.
— Ну что за человек, — говорит он с укоризной. — А вы молитесь, войдет в привычку, и появится потребность. Молитесь, покуда жареный петух не клюнул в задницу, ведь после поздно будет.
Я не согласен, но на этот раз молчу.
Как объяснить этому раввину, который смахивает на сатану, что он, запугивая, отталкивает нас от веры? Мой новый друг Минаше, помолившись утром, испытывает радость, облегчение, подъем души, он получает массу положительных эмоций, и это помогает ему держаться целый день. Он не со страху Божьей кары или боязни жареного петуха затрачивает утром лишний час в дороге, его влечет сюда совсем другое. Глядя в его добрые, улыбчивые глаза, я начинаю ему завидовать: вот, человек уже нашел себя, а мне еще идти и идти.
“Всему свое время”, — сказал Экклезиаст. “Судьба ведет за руку того, кто хочет, и тащит за собой того, кто не хочет”, — добавил мудрый грек.
А вот меня судьба пока еще не вывела на этот путь. Я хочу идти и крепко держу ее за руку. Она всегда была благосклонна ко мне, держала надо мной свою сухую теплую ладонь. Придет пора, и она легонько подтолкнет меня в плечо: пора! иди, молись, ты уже созрел, пришло и твое время.
Я часто думаю о вере.
Что такое вера, почему человек стремится к вере, как относится к атрибутам веры: все это очень не простые вопросы.
Что есть вера, я сказать не берусь, ибо сам неверующий, а сейчас прийти к вере архисложно; в вере человека нужно воспитывать с детства, а мы этого были лишены. Думаю, что никакого вреда мне бы это воспитание не принесло, и даже наоборот.
А вот что такое безверие, мне кажется, я догадываюсь. Безверие — это пожизненный дискомфорт, дисгармония, вечный разлад в душе, нравственная неустроенность, а из-за этого все в человеке перемешано: злоба и доброта, зависть и бескорыстие, милосердие и агрессивность, духовность и цинизм, любовь к ближнему и ненависть и т.д. Причем, в зависимости от обстоятельств и разных случайностей, может преобладать в одном и том же человеке та или другая ипостась. Один и тот же человек может совершить высокий нравственный поступок и тут же, походя, сделать ближнему пакость. Почему, спрашивается? Нету нравственного стержня, моральных тормозов, все дозволено. Однако человеку все дозволено быть не может, потому что он не один, его желания могут ущемлять права таких же, как он.
У искренне верующего здесь нет никаких проблем, ибо у него автоматически включается система самоограничений и срабатывает чувство вины, жизнь в вере немыслима без выполнения десяти заповедей, этого “самого влиятельного нравственного закона”, как сказал Ф.Ницше. Он же назвал Тору “самой могущественной книгой в мире”, книгой, где нравственность так сплетена с верой в одно целое, что ее невозможно вычленить. А ведь по существу это самые простые, элементарные требования человеческого общежития, без выполнения которых жизнь превращается в кошмар.
Это не запреты, как их многие понимают; запретами и наказанием вообще добиться ничего невозможно. За прелюбодейство, к примеру, официально побивали камнями еще тридцать пять веков назад, была такая казнь у моего народа. Ну и что изменилось за это время? Да ровным счетом ничего! Блудили три тысячи пятьсот лет и до сих пор конца не видно…
Значит, заповеди эти нельзя рассматривать как запреты, это просто отеческая рекомендация: хочешь жить по-человечески, так не греши, и одним мерзавцем на свете будет меньше. Уже будет легче дышать.
Библия вообще рассчитана на человека, который протягивает к ней руку, тот, кому и так хорошо, в ней не нуждается, она ему ничем помочь не может, ибо у него нравственность на амебном уровне.
Есть же люди, которые ничего не читают, не ходят в театр, не знают, кто такой Пушкин, они черпают духовность в застольной беседе, где не произносят тостов и не чокаются. Вот такой, к примеру, содержательный диалог:
— Ты меня понял, нет? В натуре, бля…
— Понял, Вась, падлой буду.
— Ну ты даешь ваще…
— Я тя, Вась, уважаю.
И так далее.
Как говорит профессор Цветов Б.С., с которым мы вдвоем опорожнили уже, наверное, железнодорожную цистерну водки. Выпивая, мы с ним поддерживаем свою высокую духовность.
