Болит сердце и домой очень хочется.
Еще, женщины рассказали, что те военные с кем они приехали, сильно ссорились с теми, кто был там, в наших домах. С другой воинской частью…
Едва, не подрались. И не расстреляли друг друга…
Вечер. Мы таскаем воду. Снаряды из пушек попадают не далеко. Хорошо видно, где загораются, и рушится дома. Грохот. Гарь. В некоторых домах, вода стоит заготовленная, в ведрах. Но не всегда можно оторвать ведро от пола. Примерзают. Январь… Где, можем взять, — забираем воду к себе. У нас печка. У нас тепло. И лед тает. Спим мы, как и раньше, — в пальто, но не мерзнем.
Повезло — нашли домашние соления в баллонах. Принесли их в дом. Трудно маме: в одной руке ведро с водой, в другой банка. А я могу нести не полное ведро, мне больно наступать на раненную ногу.
Питаемся всего один раз в день. Есть мука. У каждого, теперь есть пышка. Хочешь, — ешь сразу, а хочешь, — спрячь на вечер. Я постоянно хочу есть.
Постоянно болит голова.
В кухне крики. Ужасный, свинский скандал. Вовка — душит бабушку Стасю. Орет:
— «Проклятые твари! Еду — ищите себе сами! Я всяких старых, блядей … кормить не обязан»!
За старушку — Стасю вступилась Аза:
— «Она же еле ходит» — Вовка и ее ударил. Аза — сильно покраснела, заплакала.
Вот, сволочь! Жаль, у меня силы нет… Надавать бы ему! Великий благодетель!
Солдаты от своих пайков, ежедневно, дают консервы, причем, для всех…
Но продукты сразу сортируют. Что лучше — прячут у себя, в другой комнате, едят «в тихую», по ночам, и откладывают, — на будущее.
Я — вышла. Пронаблюдала все это в окно, со двора.
Чувствую, как становлюсь гадкой и злой.
Ежедневно, ругаюсь с кем-нибудь, даже, с мамой.
Мне мешают делать записи в мой дневник, мешают, — сочинять стихи, читать.
Совсем не верят в Бога. Постоянно врут и воруют.
Мы тоже — украли: две больших подушки, и одеяло — спать…
Мама, если мы идем в поход, не разрешает заходить в комнаты, чтоб соблазна взять чужое — не было.
Когда, заходим в разбитый дом, то идем на кухню и в подвал. Главное — еда! Еще, обязательно, в ванную комнату. Там бывают: «аптечка», вода, мыло. Теперь, мы стираем, правда, редко — экономим воду.
Случайно в ванной комнате — нашли лекарство — «Анальгин» Я выпила сразу две таблетки. И, когда, моя нога совсем прошла, мы пошли на соседнюю улицу, просить у жителей мне варежки на руки. Но ни кто не дал. Сказали:
— «Ищите сами. Или у своих просите. Вон, «хозяева» ваши хозяйничают»
Они указали на солдат.
— «Конечно, поищем!» — огрызнулась мама. Надо было спросить на чеченском языке, тогда, нам бы — дали. А так, ругнулись, без толку и все.
Варежки мы искали, но не обнаружили. Невезучие мы…
Сегодня был вкусный обед. Суп, — с картошкой! Старались наши дежурные: Аза и Лина. После обеда я хотела полежать, но пришла красавица — Лина и сообщила: «Я уже один раз принесла воду и помидоры. Что я гробиться на всех должна?»
Стася спала. Нины с внуком не было. На свою беду мы взялись помочь, — принести еду и воду.
В том доме были солдаты и еще какой-то дед — чеченец. Я взяла ведро воды, чуть отлила, для легкости, и, сразу, — вышла. Мама, подхватила одно ведро с водой и баллон варенья. Потом, она увидела в баночке, острую приправу — «аджику». Сумела взять банку с ней — под руку.
В большой красный бак из пластмассы, солдаты ставили себе баллоны и банки, видимо на весь свой коллектив.
Дед- чеченец был с мешком. Быстро запасался едой.
Ни кто, ни кому не мешал! Наоборот, царили понимание и сочувствие.
Следом за нами, сразу, вышла рыжая Лина.
Бабушка Нина, по прозвищу, — «ингушка», шла мне на встречу. Она, — помогла донести ведро с водой.
— «Мы с внуком, лук нашли и спички!», — похвасталась Нина.
С грохотом распахнулась входная дверь! К нам, — ворвались военные.
Они — кричали, что мы украли у них фонарь…
Что, они сейчас, за это, — расстреляют всех!
Мужчины, — тряслись от гнева и злости. Все испугались, так как два автомата были сняты с предохранителей и направлены в нашу сторону.
Фонарик, — я действительно видела: красивый, блестящий! Он был в том доме, откуда мы, только пришли. Фонарик стоял лампочкой вниз на подоконнике.
Я крикнула: — «Не стреляйте! Пожалуйста! Одумайтесь!» — и рассказала, где видела фонарь. Они поняли… Плюнули и ушли.
Кто же подставил нас всех так подло? Старик или Лина?
Быть может, фонарь найдут? Просто, эти люди забыли, где он?!
Спала я хорошо. Снились острова. Пестрые птицы.
Меня разбудили голоса незнакомых женщин, которые рассказывали, что какую-то девочку или даже двоих увели из дома от матери. По возрасту, они — школьницы. Их мать, искала у кого можно купить ящик водки, чтобы вернуть детей.
Аза и Оля — принесли полотенца, пояснили нам: «на тряпочки» и сразу забрали в свою комнату. Я увидела, в нашем дворе — свежая могила. Взрослые объяснили:
— «Сосед. Убило в доме рядом»- Надо же! Я не заметила…
Ночью сильно стреляют, но ни кто не уходит в подвал под домом.
Спим каждый на своем месте.
Внук бабы Нины приносит, книги. Мы с ним читаем. А когда обстрел, он страшно пугается, холодеет и всегда твердит:
— «Господи! Неужели я маму не увижу?!»
Его бабушка шутит: «Увидишь, слушаться будешь?»
Мать этой семьи — уехала в беженцы с другими детьми. Места в автобусе стоили дорого, на всех — денег не было.
Вовка притащил баллоны соленой черемши. Угостил нашу комнату, на тарелочке
Мы «смели» черемшу в одно мгновенье.
— «Это — мое! Это — я люблю!»- заявил он. И отнес все банки в «свою» комнату.
Дневной обстрел из орудий. Грохот. Закладывает уши.
Метров 300 от нас, — загорелся дом. Я вместе со старшими тушила пожар.
Напрасно, — дом сгорел. Сегодня, молодцами были все! Спасали чужое. Ни кто, ни чего не взял себе. Вещи выносили и ставили на дорогу. Отдавали в дома напротив. Мы забрали, лишь, часть обгоревшего забора, на дрова, еще: лук, и пачки с чаем.
Наши молодые соседки, — стали исчезать по ночам. Оля уйдет, ее муж — Володя, больше пьет. Надо же, — не боятся!
Ночью бывают сильные обстрелы, — нападения, уличные бои.
Надо сказать, что жильцы второй комнаты — обнаглели! Спят все вместе, там же курят и пьют. Это в такое время, в войну, когда жизнь на волоске! Дым приходит в нашу комнату. Мы задыхаемся: дети и старики.
А сейчас еще лучше: нашу комнатную дверь закрыли, задвинули стульями. Сидим все шесть человек, как наказанные, — взаперти, в туалет не выйти. А там, в кухне, наши «девушки» пируют с военными!
Мирно беседуют и жуют. Наварили что-то вкусное… Запах замечательный!
Продукты, наверняка, дали на всех. Пьют! В дырочку от замка, нам хорошо видны баллоны с красным вином.
Военные услышали шорохи, спрашивают: — «Что тут еще люди есть?»
Тогда, Володина жена и Аза, стали раздраженно повторять:
— «Какие там люди? Это у нас комната калек. Мы их кормим!»
Мама, услышала, — расплакалась. Сказала:
— «Отделимся от них! В продуктах, в дровах. А печь — я сама себе с решеткой во дворе сделаю. Битых кирпичей много».
Я обрадовалась и зашептала: — «Давай уйдем отсюда?»
Но уходить из дома мама не решилась. Женщина и девочка — мишень. Бабушки нас поддержали. Сказали: «Да!», но, прошло несколько минут, они испугались своеволия. Стали говорить иначе:
— «Надо терпеть. Гордость не к чему. Вы, — не умеете жить в коллективе…»
Предательство и трусость…
Получилось, что отделились, — только, я и мама.
Наши соседки, из параллельной комнаты продолжают исчезать по ночам. Кто-то им светит фонариком в окна. Свистит.
Сегодня, мы с мамой нашли в чужом доме сухие носки и переобулись. Варежки, опять, не нашли.
В одном месте, на диване, увидели убитого. Он лежал со стаканом чая в руке.
Там было много детских вещей и кроватка малыша. В этом доме, мама не разрешила брать даже еду. Она — суеверная, говорит, что у мертвых трогать ничего нельзя.
Мы искали себе муку и сахар. В другом доме, я заглянула в комнату. О! Какие там были вещи! На столе стоял открытый чемодан серый, «серебряный». В кульке, рядом, лежала новая куртка из кожи! Я просила маму разрешить мне взять куртку! Она не разрешила, ругалась — зануда! Как — будто не видит: вокруг, все и все забирают. Ходят группами — взрослые и дети, военные и мирные, соседи с соседями…
Вечером, мы с мамой вышли «подышать», пока нет обстрела. Идем, смотрим — нет того дома с курткой. Одни головешки и фундамент. Я — разрыдалась! Сказала:
— «Вот умру и никогда не смогу поносить такую куртку!»
Мама, обняла меня, стала уговаривать:
— «Чтобы у нас, в нашей квартире, хоть что-то осталось, — мы, с тобой, кроме еды и лекарств, — ничего брать не должны! А о смерти не говори! Есть час добрый, а есть недобрый, особенно, — в войну».
